В раздевалке было непривычно пусто; тишина, воцарившаяся в этом просторном помещении, позволяла услышать как собственная кровь бьет в ушах, отчего в груди зарождалось беспокойство. Когда Джереми, со скрипом приоткрыв входную дверь и на ходу прощаясь с тренером, вошел внутрь, среди рядов однотонных железных шкафчиков для одежды выделялась только одна, находящаяся в самом конце фигура.

Жан так и не переоделся, оставшись в сшитой специально для него бордово-золотой спортивной форме. Он стоял перед распахнутым, принадлежащим ему шкафчиком, сгорбившись и опустив голову, таким образом неосознанно пытаясь зарыться в себя; укрыться от удручающего окружающего мира. Плечи его были напряжены, а руки, шрамы на которых стали менее заметными, благодаря начинающему появляться загару, выставлены перед собой, пустыми ладонями вверх. Моро стоял не шевелясь, — с виду, так вообще не дыша, — и даже не обернулся на вошедшего. Джереми предположил, что Жан, может, на самом деле не заметил его появления.

Во всяком случае, выглядел Моро уж слишком хмурым и мрачным, даже для него. Джереми не по наслышке знал, что у Жана бывают «приступы воспоминаний». Они приходят в любой момент и забирают его с собой, словно с головой окунают под воду, заставляя из раза в раз переживать кошмарные пытки; муки, сравнимые лишь с адскими. А самое пугающее для Джереми то, что Жан мог мастерски не подавать виду, что нуждается в чем-то. Он мог заниматься спортом, концентрироваться на игре лучше всех остальных, делать домашние задания, смотреть фильмы с командой или даже перекидываться только им понятными шутками с Альварес и Лайлой; и, несмотря на это, находится далеко в чертогах собственного разума, медленно пожирающего его изнутри. Джереми старался отлавливать такие моменты, вовремя возвращая Жана из Эвермора к «Троянцам», однако иногда даже ему было не по силу заметить внутренние терзания Моро.

Эти дни, когда Джереми не замечал, были помечены у него в календаре, как ужасающие. Потому что он должен был понять. Должен был не дать Жану остаться один на один с трюками разума, подкидывающими только самые изощренные воспоминания: насилие, пытки, изнасилования… смех Рико?

Но сегодня, — Джереми был в этом уверен, — все было в порядке. Проснувшись по первому будильнику, они успели, неторопясь, позавтракать, выпить сладкого кофе, негромко слушая легкую музыку, играющую по утренней программе радио, и даже несколько раз мимолетно поцеловаться, отчего Джереми еще долго ходил кругами по комнате, стараясь унять беснующиеся бабочки в животе. Да и тренировка прошла относительно неплохо. Моро даже улыбался, когда Дермотт подходила к нему, о чем-то шутя. Джереми и в голову не пришло, что что-то могло пойти не так.

Прикрыв за собой дверь, слушая тихий щелчок замочного механизма, Нокс прошел вдоль залакированных деревянных лавочек, минуя распахнутую дверь в душевую, откуда все еще веяло душной, напаренной водой, и остановился в паре шагов от остолбеневшего Жана.

Расстояние — это важно. Потому что в Эверморе никто не тратил времени на расспросы о том, хочет ли Жан, чтобы к нему прикасались. Там, в Эверморе, все слушались Рико, а Рико, в свою очередь, не слушал никого. В руках Мориямы каждый член команды становился марионеткой; не имеющей права на собственное мнение куклой, которую, по его мнению, можно было вертеть в любом направлении, использовать в любых целях. Несмотря на крики, просьбы и чувства.

А для Джереми, вдруг неожиданно появившегося в жизни Жана, разрешение было словно жизненно необходимо, — Моро должен сам захотеть его обнять; сам подпустить к себе. И только тогда Нокс возьмет то, что дают. И ни на долю больше. Потому что: «Это правильно, Жан. У тебя есть право на личные границы, и я не хочу его нарушать, даже если тебе от этого «не больно»».

Потому что только так я могу знать о том, что ты думаешь. По твоим действиям. Разреши мне стать для тебя комфортным островком. Обещаю, я не подведу.

— Жан? — тихо, почти шепотом. Чтобы не напугать, а напротив, дать душераздирающим мыслям, собравшимся в голове черным облаком, медленно развеяться вокруг. Подобно уходящему туману, оставляющему после себя лишь легкую дымку, колышущуюся на ветру.

Услышав свое имя, парень едва заметно вздрогнул, отчего черно-смоляные волосы, челкой закрывающие лицо, дернулись, позволяя Джереми разглядеть глаза, под которыми неизменно красовались мешки. Жан обеспокоенно покосился в сторону звука, инстинктивно делая шаг в противоположную сторону, но, увидев перед собой Нокса, значительно расслабился. Джереми более ничего не предпринимал, позволяя Жану взвесить все «за» и «против», и только когда тот, восстановив дыхание, слабо кивнул, Нокс осторожно подошел поближе, готовый в любой момент остановится.

Подняв руку перед собой и поднеся ее к лицу Жана, Джереми, не прикасаясь, подушечками пальцев пробежался по точенным скулам, затем вниз, по линии челюсти, оставляя после себя ощущение тепла и легкой щекотки. Едва ощутимый пушок на бледных щеках еле-еле доставал до ладоней и Джереми, забавляясь, ухмыльнулся, подметив это. Моро, не дожидаясь Нокса, сам поддался навстречу шершавым, покрытым мозолями от ежедневных тренировок рукам. От такого молчаливого доверия у Джереми перехватило дыхание, а внутренности, казалось, перевернулись вверх дном, отчего в сердце радостно защемило.

Убедившись в том, что Жану комфортно, Джереми, наконец, сократил оставшееся между ними расстояние, прикоснувшись своей грудной клеткой к его, и поместил обе ладони на холодные щеки, начиная поглаживать их большими пальцами, согревая.

— Я просто задумался, — кратко пояснил Жан, позволив себе прикрыть глаза и немного отдохнуть, наслаждаясь приятным ощущением знакомого тепла на коже. Джереми улыбнулся краешком губ, довольный тем, что Моро сам начал разговор, пусть даже только парой слов. Значит, не утонул. Значит, не все потеряно. — Могу я положить руки тебе на талию? — вдруг, возвращая Нокса из раздумий, спросил Жан, и, получив счастливый бубнеж в ответ, осуществил задуманное.

Ты выглядел до чертиков напряженным и настороженным. Твои мысли определенно забиты чем-то ужасным, и изо дня в день ты борешься с желанием в одночасье покончить со всем. Я вижу, как за считанные секунды из твоих прекрасных глаз выходит вся жизнь, превращая их в пару матовых, не блестящих даже на солнце стёклышек. Но я не буду тормошить тебя расспросами о прошлом. Нет смысла кидать камень в пруд и ждать, что он перестанет ходить волнами.

— Я рядом, — произносит Джереми, утыкаясь носом в цифру на футболке Жана, вдыхая приятный аромат парфюма, смешанный с пóтом и чем-то еще. Чем-то исключительно Жановским.

— Спасибо.

Неизвестно сколько они простояли так: пять минут, десять, а может и весь час. Джереми, прислонив щеку к вздымающейся от дыхания груди, слушал неторопливый стук сердца, а Жан, примостив подбородок на светлую макушку, смотрел куда-то перед собой. Тишина, ранее пугающая, сейчас же была расслабляющей, уютной и совсем не давила на уши. Ощущать, что Жан здесь, буквально под кончиками пальцев, было неимоверно приятно. Если бы Нокс мог, то растворился бы в этом моменте, навсегда запечатав его в памяти.

Вдруг, разрывая идиллию, Жан нервно выдохнул и, убрав сцепленные на талии Нокса руки за спину, сделал шаг назад, заставляя Джереми, по инерции отшатнувшегося от Моро, испуганно распахнуть глаза.

— Что-то не так? — уточнил он, собираясь оставить себе пометку на будущее о том, что ему не стоит делать, чтобы не заставлять Жана чувствовать себя плохо. Метод проб и ошибок.

Жан в ответ лишь отрицательно кивнул и присел на скамейку, перекинув через нее ногу, чтобы находится по центру. Очередным кивком он предложил Джереми сесть напротив, и тот, немного подумав, согласился. Все таки Моро никогда не был особенно разговорчив: Рико не терпел лишней информации, поэтому все «Вороны» обязаны были формулировать мысли кратчайшими способами. Данное правило выводило Джереми из себя, поскольку он считал рассказы Жана, — пусть даже очень редкие и короткие, — безумно интересными, а его бархатный, слегка хрипящий голос был отдельным пунктом удовольствия.