— Я не уверен в том, что тебе это будет нужно, — Жан начал так тихо, что Джереми на секунду задержал участившееся вмиг дыхание, дабы расслышать сказанное и не испортить момент переспрашиванием, — однако я не сомневаюсь в доверии к тебе. Там, — в Эверморе, додумал Нокс, скривив нос, — никто этого не делал, но с тобой все иначе, поэтому я уже не удивляюсь своим решениям.
Договорив мысль, смысл которой Джереми так и не уловил, Жан выставил руки перед собой, ладонями вверх, как делал в тот момент, когда капитан «Троянцев» только вошел в раздевалку. Нокс внимательно оглядывал бледные ладони, исполосованные тонкими шрамами, боясь отвести взгляд, чтобы ничего не упустить. Когда пазл в голове сложился, Джереми округлил глаза, приоткрывая рот в немом шоке. Он хотел было что-то сказать, но его остановила короткая, ослепляющая вспышка белого света, после которой в руках Жана показалось его сердце. Оно было сравнительно небольшим, однако полностью покрыто ранами, трещинами, рубцами и ссадинами. Где-то кровь была едва подсохшей, с другой же стороны красовались зажившие шрамы с заметными следами от неумело наложенных швов. Казалось, что на этом маленьком, беззащитном существе вовсе не было живого места.
— Лайла говорила, что в знак полного доверия, признательности и любви, некоторые дарят свое сердце, отдавая его в чужие руки, — с этими словами Жан положил магическое сердце, от которого Джереми не мог отвести взгляда, на лавочку, позволяя Ноксу сделать свой выбор. — Не знаю уж зачем тебе нужен этот калека, но… Я доверяю тебе больше, чем себе.
— Спасибо, — выдавил Джереми, все еще не в силах взять себя в руки и сказать что-то более внятное, чем пару слов. В горле мгновенно пересохло, а глаза кажется защипали, грозясь вот-вот наполниться слезами. — Я буду о нем заботиться. О вас. Обещаю.
С этого момента настала очередь Жана удивляться и завороженно следить за каждым действием парня напротив. Джереми, по дурацки улыбаясь, со всей нежностью, какую только мог предоставить, осторожно поднял хрупкое сердце, бережно вытирая присохшие пятна пальцами, стараясь при этом не задеть свежие раны. Казалось, сожми он ладони чуть сильнее, оно раскрошится, оставляя после себя лишь горстку, напоминавшую о былых чувствах. Он понимал, что каждая из ран олицетворяет настоящую физическую и моральную боль, причиненную Моро, отчего на душе становилось до болезненного тяжело. В такие моменты Джереми отчетливо ощущал, что готов вывернуть на изнанку весь мир, чтобы сделать Жану хоть немного полегче; чтобы в очередной раз увидеть его искреннюю улыбку.
Оторвавшись от разглядывания магического сердца, Джереми осторожно поместил его на собственное плечо, позволяя скатиться в теплый, прошитый флисом капюшон толстовки. Подняв глаза на изумленного Жана, — все еще неверящего в то, что его приняли, — желание его поцеловать усилилось в геометрической прогрессии, полностью заполняя разум и отгоняя все другие мысли. Но у Нокса оставалось еще одно незавершенное дело.
Выставив руки перед собой, Джереми лучезарно улыбнулся, не отрывая глаз от Жана, лицо которого становилось все озадаченнее с каждой секундой. Мгновенная вспышка света вновь ослепила парней, однако, сойдя на нет, предоставила возможность разглядеть такое же небольшое сердце. Оно не было столь израненным: лишь пара уже давно заживших ран и свежая ссадина, оставшаяся, как припоминается Жану, после недавней ссоры Джереми с семьей.
— Я-я. Нет, Джер, я не могу, — Жан интенсивно закивал головой, выражая явное отрицание. — Я не тот человек, который сможет сберечь его.
— Жан, ты единственный, кому оно принадлежит, — в словах Нокса не было ни капли упрека, только искреннее желание показать весь поток чувств, хранящийся в душе для этого момента. — И принадлежало все это время. Даже если его не было с тобой.
После этих слов, Жан вновь ушел в себя, пытаясь переварить происходящее: он рассматривал возможность подобного момента, когда собирался сделать это, но не думал, что Джереми действительно настолько верит в него, настолько ему доверяет. Он всегда знал, что Нокс это больше, чем он мог себе представить; предел мечтаний. Но чтобы он сам был таким же человеком для Джереми… Он ведь никогда не сможет дать Ноксу все, чего он заслуживает.
— Эй, mon chéri {?}[Милый (мой)], — осторожно положив собственное сердце между ними, Джереми слегка приблизился, так, чтобы было удобно прикоснуться, но все еще оставалось комфортное расстояние. — Je t’aime {?}[Я тебя люблю].
— Je t’aime aussi. Énormément {?}[Я тоже тебя люблю. Очень сильно (или чрезвычайно)], — прошептал Жан, улыбнувшись тому, что выученных слов и фраз Джереми не хватило для того, чтобы перевести последнее слово.
— Ты вынуждаешь меня записаться на курсы французского, — тихо засмеялся Нокс, корча удрученную рожицу, приближаясь к чужим губам и замирая в сантиметре от них. Дыхание Жана опаляло щеки, что из без того покрылись румянцем. Говорить на французском при Моро все еще было немного неловко, а сидеть при этом лицом к лицу еще более волнительно.
— Как будто тебе меня не хватает, — ухмыльнулся Жан, приподнимая лицо Джереми за подбородок и, наконец, припадая к его губам в нежном, неторопливом поцелуе. Теперь все было в порядке; больше не было ограничений ни в чем; никто более не мог отобрать их друг у друга. У них было все время этого мира, чтобы просто целоваться в закрытой раздевалке, где-то в здании стадиона. Наверное, это чувство, расплывшееся в груди и согревающее каждую клеточку тела, Жан мог бы назвать счастьем.
***
Первые солнечные лучи проникали на кухню сквозь полупрозрачные шторы, развивающиеся на прохладном утреннем ветерке. Джереми уже крутился у плиты, жаря вкусно пахнущую яичницу с беконом и что-то бубня себе под нос, в тот момент, когда Жан, только проснувшись, ввалился в комнату, сонно потирая глаза.
— С кем разговариваешь? — поинтересовался Моро, присаживаясь на один из стульев. Тот, что подальше от открытого окна, дабы хоть немного укрыться от морозного сквозняка.
— Доброе утро, соня. Мы просто обсуждали то, как красиво на тебе сидит тренировочная форма, — широко улыбнувшись, заявил Джереми, ставя перед Жаном тарелку, на которой поверх яиц красовалось сердечко из томатного соуса. Заметив мурашки на руках Жана, вновь промолчавшего о неудобстве, Джереми расстроенно выдохнул. — В следующий раз говори, ладно?
Не дождавшись ответа, Нокс тут же прошел к приоткрытому на проветривание окну и закрыл его, пошире раздвигая шторы, чтобы на небольшой, но уютной, кухоньке было светлее. Убрав вещи Лайлы со второго стула на подоконник, Джереми уселся рядом, поставив правую ногу на стул, — потому что так удобнее, — и не забыв захватить пару вилок из шкафчика.
— Мы? — переспросил Жан, натыкая бекон на вилку.
Джереми вновь радостно улыбнулся, прикусывая нижнюю губу и протягивая руку в капюшон домашней лавандовой толстовки с разноцветными завязками. Осторожно подобрав парой пальцев небольшое существо, ютящееся там. Увидев его, Жан не поверил своим глазам: бóльшая часть ссадин была осторожно обработана, где-то виднелись порезанные вдвое для удобства пластыри с цветастыми картинками, закрывающие свежие ссадины, а особо глубокие повреждения были бережно подлатаны строчками аккуратных швов. Там же, где ранее красовались наслоенные одно на другое рубцы, и вовсе ничего не было.
— Жан? — с нескрываемым беспокойством в голосе, позвал Джереми, когда тот стальной хваткой ухватился в запястья Нокса, удерживая их, чтобы рассмотреть собственное сердце. — Хэй, тише, mon chéri {?}[Милый (мой)]. Всё хорошо.
Стараясь не делать резких движений, Джереми освободил одно запястье, поворачивая ладонь Моро и кладя на нее хрупкое существо, кажущееся еще меньше в широких ладонях. Нокс позволил себе переплести их пальцы, когда почувствовал, как дрожат руки Жана.
Подняв взгляд на лицо парня, Джереми увидел, как по бледным щекам катятся несколько слезинок, оставляя после себя влажные дорожки. Жан же при этом выглядел безучастным, словно вовсе не осознавал происходящего, слишком поглощенный бешенным ураганом мыслей. Джереми знал, что о Моро раньше никто не берег, как и знал, что собственные родители продали его, оставив одного на попечение мафии, став, тем самым, отвратительным примером близких отношений, но от вида растерявшегося Жана, сердце Нокса все равно сжалось, болезненно кольнув в груди, и он, начав кончиками пальцев гладить переплетенные ладони, любовно поцеловал его в лоб, задерживая губы чуть дольше привычного.
