— Это не так, — высоко подняв голову, возразила она.

— Но это не недостаток. Просто для меня эта твоя черта… непривычна.

— Может, тебе самому нужно, чтобы в тебе разглядели хорошее.

Слова сорвались с языка прежде, чем Гермиона успела подумать. Впрочем, какая разница, если он все равно прочёл бы их в ее мыслях.

— Полагаю, разглядывать будешь ты? — Малфой ухмыльнулся, убирая рисунки в сторону.

— Я не вижу других добровольцев, — цокнула языком она.

Одарив ее долгим взглядом, Малфой сначала открыл рот, чтобы что-то сказать, потом закрыл.

— Без разницы. Кстати, ты опять бубнишь.

Гермиону пронзило разочарование: Малфой в одно мгновение разрушил этот маленький момент доверия, возможно, никогда прежде с ними не случавшийся. Ей представлялась стальная крепость, которую Малфой возвел внутри себя — огромный механизм, помогающий держать оборону.

Услышав ее мысли, Драко усмехнулся:

— В этом я настоящий эксперт.

Гермиона, покраснев, вернулась к своим записям.

*

Малфой упоминал, что действие зелья продлится не день и не два, поэтому на следующий день Гермиона с ужасом ожидала, когда же на нее обрушится его мыслительный поток. Но после их странной беседы накануне Малфой продолжал удерживать непробиваемый окклюменционный щит, оставив Гермиону по другую сторону.

Будучи в бегах с Гарри и Роном, она так и не нашла времени на упражнения в легилименции и окклюменции, о чем теперь сильно жалела.

Малфой встретился ей в коридорах министерства, хотя обычно другие студенты и наставники пересекались только после занятий или во время обеда.

— Доброе утро, — сказал он с озорным огоньком в глазах.

— Здравствуй, — Гермиона кивнула. Нечто глубокое, личное, проскользнувшее во вчерашнем разговоре, теперь тревожило ее.

— Мы всегда можем поделиться чем-то личным, — усмехнулся Малфой и придержал ей дверь в класс.

— Прекрати превращать все мои мысли в грязные намеки, — отрезала она. — Я вообще предпочла бы, чтобы ты не совал свой нос куда не следует. Свои мысли ты мне читать не даешь.

Бросив сумку на стол, Малфой принялся выкладывать оттуда пергамент и ручки.

— Тогда теперь я для тебя открытая книга. Хотя ты наверняка об этом пожалеешь.

— Делай, что хочешь, — выдавила Гермиона, чувствуя, что губы невольно складываются в улыбку. — По крайней мере, мы будем на равных.

Он так взглянул на нее, что Гермиона почувствовала, как внутри все сжалось от сдерживаемого желания.

— Ну, раз ты уверена, что сможешь сдержаться… — рассмеялся он. — А мое предложение все еще в силе — на случай, если ты все-таки пожелаешь предаться плотским утехам. Кто бы мог подумать, что ты контролируешь себя лучше, чем я.

— Меня это не интересует, — сказала Гермиона, причем куда громче, чем следовало.

— Кстати, — Малфой прикусил нижнюю губу, сдерживая усмешку, — мне следует извиниться. Я дал тебе поверить, что меня волнует только твое тело. Хотя, — тут он понизил голос, и у Гермионы по спине пробежали мурашки, — твой блестящий ум привлекает не меньше.

Она вдруг поняла, что стоит к Малфою непростительно близко, тем более при подобных обстоятельствах, но не смогла сдвинуться с места.

— Вчера ты заявил, что мой разум тебя утомляет.

— Черт побери, это правда: не могу дождаться, когда действие зелья кончится. Но вот твой подход к жизни, твое мировоззрение… — Его глаза горели. — Ты другая, а еще чертовски умная. Меня это заводит.

К ее щекам вновь прилила краска.

— Малфой, — процедила Гермиона, — почему ты это делаешь?

— Потому, — протянул он и вдруг убрал челку от ее лица. — Ты же не хочешь, чтобы я скрывал свои мысли.

— Было бы чудесно, если бы ты сдержал себя и не думал обо мне в сексуальном плане, — выдавила Гермиона.

— И что еще мне следует делать до конца дня? — посмеиваясь, спросил Драко.

— Сосредоточиться на учебе, — чтобы увеличить расстояние между ними, Гермиона отвела взгляд. Слишком близко, слишком неловко…

Своими усмешками Малфой снова прервал ход ее мыслей.

Их разумы слились, и Гермиона вдруг заметила, что чувствует разницу между словами, сказанными вслух и про себя, даже если не видит, двигаются его губы или нет.

Ты не пожалеешь, Грейнджер.

Она позволила себе вновь взглянуть на него, а после намеренно показала одну из своих мыслей. Влечение не отменяет многолетней вражды.

А как насчет страсти?

Малфой стоял перед ней, уперевшись руками в разделявший их стол, с челкой, упавшей на глаза. На фоне его уверенности ее собственные мысли были едва слышны.

Ты ненавидишь меня.

Мерлин, нет. Даже в мыслях он сделал ударение на последнем слове. Вчера я уже говорил: я не ненавидел тебя в детстве — если это вообще была ненависть.

Следующие слова казались по-детски глупыми, но Гермиона не смогла их сдержать.

Ты всегда жалуешься, что я бубню. И никогда не обращаешь на меня внимания.

Ты на самом деле бубнишь. И я обращаю на тебя внимание, просто не так, как ты хочешь. Он облизнул губы. Я обращаю внимание на изгибы твоих бедер; на то, как ты расстегиваешь верхние пуговицы на блузке; на твои великолепные волосы и на мое желание взяться за них и…

— Хватит, — вспылила Гермиона и, отвернувшись, принялась рыться в сумке. Непрошенный, совершенно неуместный образ мелькнул в ее голове: Малфой стоит позади, обхватив ее бедро одной рукой, а другой тянет ее за волосы назад, к своему плечу. Потом прикусывает ее за подбородок, а пальцы скользят под юбку, тянут ткань вниз. Кожа головы ноет от беспрестанного давления, но желание продолжает пульсировать внизу живота.

Картинка вдруг исчезла — так же внезапно, как появилась, — и Гермиона вдруг заметила, что пальцами вцепилась в столешницу. Случайный взгляд в сторону Малфоя сразу все объяснил. Как жестоко было подсовывать ей этот образ!

— Малфой, я думала, что зелье позволяет читать мысли.

— Что поделаешь, если мои мысли так наглядны.

— Прекрати.

— Хорошо, — и он так просто занял свое место, готовясь к занятию, что Гермиона просто диву далась.

— Не надо так удивляться. Я ведь не собираюсь что-либо тебе навязывать — просто развлекаюсь. Но, если хочешь, чтобы я остановился, я так и поступлю.

Все его слова и действия выбивали ее из колеи, а теперь еще и возбуждали!

— Значит, мы договорились: я прошу прекратить — ты прекращаешь?

— Ага. Я даже снова начну закрывать свои мысли, чтобы тебя не смущать, — и он невесело усмехнулся. — Гермиона, я ведь не монстр.

Прежде он не звал ее по имени — по крайней мере, она такого не помнила. Это обескураживало. Но Малфой даже не обратил внимания на эту мысль.

— Ты в курсе, что тебя невозможно понять? — прошептала Гермиона.

— Удивительно, ведь ты буквально читаешь мои мысли, — он нервно постучал ручкой по пергаменту. — Можно было бы подумать, что ты все уже поняла.

— Что именно? — во рту вдруг стало сухо.

— Я ожидал от твоих выдающихся мозгов большего. Так что давай вернемся к уроку.

Нахмурившись и еще больше смутившись, Гермиона только и смогла, что кивнуть, прежде чем они продолжили занятие.

*

До конца дня Гермиона не слышала ни скабрезных, ни грубых мыслей, хотя уверенности в том, что Малфой все это время использовал окклюменцию, не было. Ее собственные мысли вслух не комментировались.

На самом деле, Малфой был не только самым сдержанным, но и самым дружелюбным из тех, с кем ей приходилось сталкиваться с начала работы в качестве наставника.

От этого открытия сразу стало не по себе. И вчера, и сегодня утром они вели себя не как друзья, но как приятели. Гермионе оставалось только изумляться.

После последнего урока — гербологии — Малфой тихо собирал сумку: ручку он зажал в зубах, а два листка пергамента заложил между книжных страниц, чтобы не смять их.

Гермиона подошла к нему, когда он убирал ручку во внутренний карман сумки.

— Спасибо, что был сегодня так сосредоточен.