– Однако ж, – промолвил стражник, едва приметно пожав плечами, – именно её искусство ведёт жужаньскую армию к победе.

– Как тебе сие известно? – вопросил император, ступая вперёд. Следом за ним торопливо прихлынули стражи и писцы. Пройдя дальше по тронному залу, император словно сделался больше. Гнев советника был явственен, однако император оставался невозмутимым.

– Я знаю только то, что видели мои собственные глаза, – ответил стражник. – Ведьма сильна.

Долгий миг император стоял неподвижно, и лицо его ничего не выдавало. Но, глядя на него, советник чувствовал, как напряжённо тот размышляет. Известие было неоспоримо. Жужане вернулись, ведомые новым вождём. И новый предводитель, как и его отец, желал лишь одного – ввергнуть империю в хаос. И на этот раз жужанам помогала могущественная ведьма. Советник не нуждался в толковании храмовой настоятельницы, чтобы понять, что это значило. Их ждала война. Тому миру, что нелёгкой ценой установил император, пришёл конец.

И словно расслышав эти мысли своего советника – и друга, – император поднял глаза. Он взглянул в далёкое окно на лежащее за ним царство.

– Нас не страшит чёрное чародейство, – сказал он. – Мы уничтожим жужаньское войско вместе с их ведьмой. – Голос императора набирал силу и звучность. – Вот моя воля: мы соберём мощную армию. Каждая семья поставит в неё мужа. Мы защитим наш народ и разобьём душегубов.

Приказ императора прозвучал, и писцы спешно переносили его слова на бумагу. Им предстоит огласить их народу империи. И воля императора будет исполнена – ни одна семья не посмеет воспротивиться ей. Император получит свою армию.

Когда молодой стражник, чудом уцелевший в жужаньском набеге, двинулся к выходу, императорский двор пришёл в лихорадочное движение. Поклонившись советнику, который, беседуя с группой писцов, едва заметил его, стражник пересёк длинный тронный зал и вышел.

Тут же его плечи расправились. Голова, низко опущенная всё то время, что он находился перед императором, выпрямилась. С каждым шагом менялась даже его поступь. Достигнув ворот и нырнув в людные улицы города, он двинулся быстрым шагом, более ничем не выдававшим увечий, полученных в бою с жужанами.

Люди со всех концов империи, проходя, кивали юноше в воинской одежде, а женщины даже награждали его улыбками. Но он не обращал на прохожих внимания. Свернув в переулок, он замедлил шаг. Протянув руку, он извлёк заложенную за ухо шпильку и уронил её на землю. Шаг за шагом на землю падала шпилька за шпилькой. Вскоре они усеяли весь проулок… и бессознательное тело стражника. А над ним, избавленная от мужского облика, в котором теперь отпала нужда, стояла колдунья. Сяньян потянулась, наслаждаясь возвращением в собственное тело. Затем, едва взглянув на стражника, против своей воли подсобившего её замыслу, она пустилась бежать.

Быстрее и быстрее мелькали её ноги, а затем с громким возгласом она прыгнула. В воздухе колдунья вновь обратилась, на сей раз сделавшись уже не стражником, а юрким соколом. Взмывая над городом, Сяньян победно закричала. Бори-Хан будет доволен. Она видела искру страха в глазах императора, когда назвала его имя. Сбор гражданского ополчения – это как раз то, на что рассчитывал Бори-Хан. Деревни лишатся своих сильнейших мужчин. И тем проще будет их захватить.

Мулан маялась. Сидя на неудобном стуле, она старалась сохранять неподвижность, пока мать собирала её длинные волосы, тянула и дёргала непокорные пряди. Когда клок волос, проиграв сражение, болезненно расстался с головой, Мулан поморщилась.

Она знала, что встреча со свахой наверняка окажется выматывающей эмоционально, но думать не думала, что и телу её придётся нелегко. Конечно, она не могла явиться к уважаемой свахе, одетая в абы какое поношенное платье.

– Нет, нет, и ещё раз нет, – отрезала матушка, когда Мулан брякнула что-то в этом духе. – Перед свахой следует предстать, словно перед женихом, – безупречной. Все мы должны быть безупречны. – И, как будто Мулан этого не знала, мать прибавила: – Благополучие нашей семьи зависит от тебя, Мулан.

И поэтому Мулан предстояло быть разрисованной, наподобие фарфоровой куклы. С удовлетворением обведя взглядом пучок, ладно собранный высоко на голове Мулан, матушка принялась за лицо дочери. На столик были выставлены мисочки с разнообразными пудрами и притирками. Окунув объёмную кисть в ближайшую мисочку, Ли размешала белую пасту. Затем ровными мазками кисти она принялась наносить белила на лицо Мулан. Когда краска покрыла всё лицо, Ли обратилась к следующей мисочке. Жёлтая пудра нежным облаком дохнула на лоб Мулан, возвращая её лицу часть цвета, и девушка задумалась, к чему тогда нужно было его белить. Но, прежде чем она успела открыть рот и задать свой вопрос, Ли отложила в сторону жёлтую пудру и взяла синие чернила. Они легли над глазами Мулан, начертив длинные тонкие брови, чуть изогнутые кверху так, что казалось, будто девушка улыбается, хоть рот её и оставался неподвижным. На щеках Мулан расцвели румяна, красная краска окрасила губы, и наконец Ли нанесла на лоб дочери цветочный орнамент.

Покончив с лицом, матушка подняла Мулан со стула и поставила перед собой, чтобы одеть. Мулан старательно молчала, хотя её так и подмывало закричать. Матушка не одевала её с тех пор, как она была совершенной малышкой. Ей никогда прежде не приходилось раСкашивать лицо, а голова ныла от дюжины шпилек, воткнутых в волосы, чтобы удерживать их в пучке. Ей казалось, что она сама как кукла, с которой играла сестрёнка, когда была маленькой.

Мулан перевела взгляд на окно в дальней стене. За ним она видела, как пасётся Чёрный Вихрь. Ей хотелось вырваться из рук матери, выбежать из дома, вскочить на коня и умчаться прочь. Но она не могла. Она обещала, она не подведёт семью… хотя бы в этот раз.

– Взгляни-ка.

При звуке матушкиного голоса Мулан вздрогнула и оторвала глаза от окна. Увидев своё отражение в зеркале, которое поднесла ей мать, она охнула. На неё смотрело лицо незнакомки. Тело, облачённое в сиреневое платье, тоже выглядело непривычно: изгибы, обычно скрытые её излюбленной свободной одеждой, были подчёркнуты. Мулан осторожно подняла голову и дотронулась до гребня, украшенного цветком лотоса, который мать воткнула ей в волосы. Этот гребень матушка берегла, как одну из самых дорогих вещей. Не произнеся ни слова, Ли напоминала Мулан, как важен сегодняшний день.

Глубоко вздохнув, Мулан вышла из дома во двор. Там её ждал отец, также облачённый в праздничное одеяние. При виде старшей дочки Джоу улыбнулся, однако Мулан успела заметить печаль в его глазах. Что ж, не она одна прячет своё подлинное лицо под маской.

Как только Ли и Сиу, одетые нарядно, но всё же не так изысканно, как Мулан, вышли во двор, семья пошла через деревню. Встречая людей, которых она знала всю свою жизнь, Мулан чувствовала на себе их взгляды и слышала удивлённый шёпот. Мулан казалось, что она сама на себя не похожа, однако селяне узнавали её.

Понимая, как неловко чувствует себя Мулан, Джоу ласково улыбнулся. Он остановился и оглядел свою семью.

– Общество столь очаровательных женщин – подлинное благословение, – сказал он. – Я ничуть не сомневаюсь, что сегодняшний день станет знаменательным для семьи Хуа…

– Не сейчас, – перебила его жена. – Нам не следует опаздывать. – И в доказательство своих слов пошла вперёд, ускорив шаг.

Мулан едва поспевала за ней. Её платье выглядело чудесно, но совершенно не подходило для бега. Вдобавок ноги её были скованы узкими и неудобными туфельками. Она наверняка растянулась бы на дороге, но сестра протянула руку и поддержала её. А в довершение у Мулан громко заурчало в животе.

– Я умираю от голода, – сообщила она, хотя и знала, что в этом нет смысла.

Ли нетерпеливо нахмурилась.

– Я уже говорила тебе, что есть нельзя. Ты смажешь краску на лице.

– Даже смерчу не смазать всю эту краску, – вполголоса огрызнулась Мулан. Она повернулась к сестре и увидела, что беспокойство матери передалось и ей.