Макс передёрнул плечами, сказал нараспев, как заученный наизусть отрывок из любимой книги.
- Я на тебя не сержусь. Напрасность многих действий мы понимаем только по прошествии времени. Просто удели мгновение, если, конечно, за тобой не гонится десяток тигров, удели толику времени и подумай об этом, прежде чем сделать хоть что-нибудь. Подумай о том, какие твои действия будут иметь последствия.
Почёсывая нос, Максим вгляделся в растерянное лицо брата и вдруг сказал:
- А вообще, лучше не надо. Не спрашивай себя ни о чём, не думай, делай всё, как делаешь. Забудь, что я только что сказал. Это не про тебя, во всяком случае сейчас, пока ты ещё... В конце концов, подобные неприятные инциденты случаются не так уж и часто.
Он был при своих очках (на носу тела на дереве очков не было), в набедренной повязке, которые носят здесь дети. Впалая его грудь была изрисована красками, и художник сиу, дёргающийся от какого-то нервного тика и постоянно шлёпающий губами, бродил вокруг и (будто выпады шпагой) делал мазок за мазком. Нос его, если представить лицо циферблатом, смотрел на четыре часа. Выглядело это по-настоящему странным. Денис подумал, что художник этот, наверное, большая творческая личность.
Потом он посмотрел на свою одежду и увидел, что она после объятий с братом испачкана в краске, а на груди Максима рисунок смазался в нечто совершенно непонятное. Художник ахнул и полез скорее исправлять, косясь на вождя.
Кивнув в сторону художника, Денис спросил шёпотом (мало ли что).
- Они что, нарисовали тебя заново?
- Нет, - малыш засмеялся. - Сиу не такие уж искусные художники. Они, конечно, могли бы срисовать меня с меня-прежнего, но я не могу даже представить, что за каляки-маляки бы это получились. Этот фантом, быть может, даже смог бы ходить и разговаривать на потеху детям, но нет. Он не был бы мной. Это племя меня не знало, хотя и слышало что-то о маленьком человечке, который странствует по миру и помогает людям.
- Так откуда же ты взялся? - Денис припомнил рассказы бабушки. - Один человек из нашего мира - Иисус Христос - умел воскресать из мёртвых.
- Я не воскресаю. Я просто появляюсь, и всё. Я задуман кем-то и для какого-то дела, следовательно, не могу так просто пропасть. Ты же видел то... тело, - Максим избегал смотреть на собственные останки, и Денис прекрасно его понимал. - Оно останется здесь, как отброшенный ящерицей хвост, и будь уверен, оно ни на что больше не годно, кроме как достаться на поживу резчикам по кости. Правда, Каштан для Выхухоли?
- Истинная, - ухмыльнулся старик, обнажив дыры меж зубов - У тебя отличная кость.
- Ну да, видел, - пробурчал Денис и не нашёл больше что сказать.
- Мне не терпится возобновить наше путешествие, - сказал Максим. - Что-то подсказывает мне, что с тобой вдвоём мы осилим любые дороги, какие бы опасности на них не таились.
Денис даже подпрыгнул от избытка чувств.
- Ага! Всё-таки дети не могут умереть!
Максим смотрел на него долго и внимательно, до тех пор, пока с лица Дениса не сползла улыбка.
- На ДРУГОЙ СТОРОНЕ - нет. Здесь всё всегда возвращается к исходной точке, и одновременно начинается там, где окончилось. Как круг. Ты видишь дугу своей жизни, но не знаешь, в какой момент она замкнётся с уже нарисованной частью. Не знаешь, большим будет этот круг или маленьким. В конце концов, их становится столько, что можешь нанизать их все на руки и звенеть, как сиу из племени Ходячих Погремушек. Но, в конце концов, всегда надеешься, что твоя текущая кривая никогда не встретит свой хвост.
- У тебя много колец? - спросил Денис, одновременно изнывая от желания узнать ответ и боясь его.
- Когда я делал первые свои шаги по ДРУГОЙ СТОРОНЕ, я встречал достаточно опасностей. Я был очень маленьким. Мои мысли были просто-напросто мыслями маленького мальчика, который блуждает по незнакомой стране и не может найти маму и папу.
Денис кивнул, так, будто всё понял, и шлёпнулся на землю. Не до конца понятная горечь жгла ему лёгкие. Он был рад, что братик жив, хоть всё что случилось, по меньшей мере, очень странно, а по большей (частичкой взрослости, которая уже оставила отпечаток в его детском мозге, как мёртвая бабочка оставляет отпечаток в мягком гумусе, которому через тысячи лет суждено стать камнем, Денис это понимал) - попросту невозможно. Но он понял и ещё одну вещь - вряд ли когда-нибудь он догонит брата. Мама говорила, что он больше не взрослеет, но это неправда: когда там, в сонном городке Выборге, случилось нечто, что забросило этого малыша на ДРУГУЮ СТОРОНУ, он, Макс, включил форсаж. Он стал взрослее любого взрослого, мудрее самого седого старика. А Денис... Денис боится всего, как только что вылупившийся цыплёнок.
Откуда-то вдруг появился Доминико. Как тень, что зазевалась и пропустила заход солнца, оставшись на земле, он прятался то за одним сиу, то за другим, словно ища, от чьих ног оторвался. Денис видел его всё время: острая вершина колпака торчала как восклицательный знак.
- Почему ты сказал мне бежать в лес, если прекрасно знал, что Максим вернётся?
Забывшись, Денис протянул вперёд руку, чтобы ухватить призрака за полу его одежд. Пятерня схватила лишь воздух.
Доминико хмуро помолчал, а потом фыркнул - точь-в-точь как кошка. Кто-то из молодых сиу нервно расхохотался, но никто не шарахался и не пытался грозить приведению крестом. В сущности, нет ничего удивительного, что такие существа воспринимают это бестелесное пугало как должное: с таким-то лицом они должны воспринимать как должное даже инопланетян!
- Нужно мне больно нянчится с таким сопляком как ты. Надеялся, что слиняешь в шепчущий лес и останешься там навсегда. Может, наткнулся бы на поселение кукушек. Их там, что икры в белуге. И ничего бы с тобой не случилось: кукушки любят детей. Они воспитали бы тебя как своего. Эти птицы умеют убеждать, и год спустя ты уже отгрохал бы дом-дупло на каком-нибудь зелёном исполине. Разводил бы в садке мошек себе на пропитание. Разве это не жизнь? Кукушки не дают друг дружку в обиду.
