И Доминико, исчезнув здесь, загрохотал позади шатра чем-то вроде кандалов, застонал и засопел. Часовые, похоже, от неожиданности и испуга бросились друг другу в объятья, и только потом, вспомнив о долге, дрожа и стуча зубами (Денис ясно слышал навязчивое "тук-тук-тук"), отправились на разведку.
Денис зайцем выскочил наружу. Оказывается, солнце уже клонилось к закату и наступили тягучие, карамельные сумерки, запечатлённые как будто бы - снова это чувство - на старом карандашном рисунке. Путь свободен!
Но возле обещанных кустов крыжовника что-то заставило его остановиться. Денис даже сорвал и сунул в рот кислую неспелую ягоду, и это каким-то образом повернуло его решимость в строго противоположную сторону. Он просто не может сбежать, не увидев в последний раз брата, не убедившись, что маленькие дети (даже такие большие, как Макс) тоже умирают. Где-то потрескивал костёр, и Денис со всех ног ринулся туда.
И увидел.
Максимку.
Вернее, двух Максимов разом. А ещё вождя и с добрый десяток рослых краснокожих воинов.
Одного Максима никто не охранял, на него просто не обращали внимания. Подходи и смотри сколько хочешь. Убеждайся. Тыкай пальцем и щекочи (как хотел сделать Денис; он был уверен, что ни один ребёнок не сможет долго выдерживать щекотки). Он был примотан крепкими верёвками к сосновому стволу кверху ногами, так, что в прямом смысле стоял на голове, и больше напоминал деревянного идола краснокожих, такого же жутковатого, как и всё остальное. Это тот Максим, которому Денис попал по голове камнем, и Денис сразу это понял. Лицо его было испачкано в крови, под носом запеклась красная корка. Глаза закрыты, а рот, напротив, приоткрыт, обнажая желтоватые зубы.
Денис перешёл на шаг, потом побежал. Другой - живой - братик в окружении этих существ выглядел как кусочек пищи, застрявший между акульими челюстями. Он что-то рассказывал им, а они слушали, склонив головы, по голым плечам его стекал вечер напополам с туманом, который, почуяв в размякшей, разморенной солнцем земле лёгкую добычу, ринулся вниз.
- Макс... - сказал Денис, остановившись и не смея ступить в круг.
Воины повернулись как по команде. На лице вождя отразилось удивление.
- Ох, и намою я шеи этим горе-стражам, - пробормотал он.
Денис не успел опомниться, как уже прижимал к груди голову брата. Показалось, будто он сжимает в объятьях влажную губку. Он стиснул объятья и почувствовал, как рубаха на груди пропитывается тёплой солёной влагой.
Как кровь, только иначе. Это живительная влага.
- Ну-ну, - сказал Денис, чувствуя, как к горлу подступает комок, и, чтобы не разрыдаться самому, встряхнул Макса за плечи. - Закрути-ка краны. Объясни, как так получилось.
Не в силах понять, Денис переводил взгляд с привязанного к стволу тела, на живого мальчика, и обратно.
Голос братика стал глухим.
- Мне очень не хотелось исчезать. Это было так, будто ты куда-то падаешь. Как с дерева, только с дерева, которое растёт выше любых зданий. А под ним пропасть, самая глубокая в мире.
- Глубже Мариинской впадины, что ли?
Максим поднял лицо. Денис вдруг подумал, что сейчас пойдёт дождь. Непременно должен пойти. Но небо оставалось сухим. Денис чувствовал, как стучит в грудине сердце брата, так стучит, будто оно находится в пустой бочке.
- Не знаю что такое Мариинская впадина, да и не хочу знать. То место, куда я падал, очень глубокое. Если планета круглая, как ты говорил, я, должно быть, вылетел с другой её стороны... и упал снова. И так тысячу раз. Но сейчас всё уже в порядке. Я снова здесь.
Денис ничего не говорил. Он был захвачен этим видением, видением исполинских качелей, которые со скоростью свихнувшегося вагончика на американских горках проносят тебя через подземные казематы, меж рядов острых, как зубы, сталактитов, и подземные обитатели, что непременно живут в закоулках сознания любого ребёнка, показывают пальцами и тянут лапы, чтобы схватить за волосы... И вот, когда громадная центрифуга (Денис не помнил, что такое центрифуга, но приберегал это слово для таких вот случаев - когда требовалось описать что-то большое и уродливое) замедляет ход, у тебя есть всего миг, чтобы проглотить как можно больше свежего воздуха, впитать, как чахлый цветок, как можно больше света, перед тем, как снова окунуться во тьму...
- Прости, - наконец выдавил он. - Я не хотел.
Но Макс как будто не слышал. Он был сейчас отнюдь не старшим братом. Он был дрожащим зверьком, спасённой из огня карликовой игрункой, которая обвилась вокруг руки своего спасителя, был мальчишкой, по незнанию устроившим в лесу пожар.
Прошло немало времени, прежде чем Максим пришёл в себя. Денис стоял среди высоких сиу. Индейцы посадили птиц, что живут у них в лёгких, в тёмные клетки. Взгляды были непроницаемы, и, чтобы хоть немного внести в них ясность, нужно было встать на голову: на это сейчас просто не было сил. Прилетели вороны, они расселись на ветках окрестных деревьев, а некоторые прямо на земле, и глядели на другого Максима, того, из носа которого всё ещё по капле вытекала кровь.
Когда на опушке, под сухими листьями, начал бестактно и громко возиться какой-то зверёк, Денис почувствовал, что снова стал младшим братом. Старший счёл за нужное вернуться и навести порядок.
Максим отстранился, приподняв очки, вытер рукавом слёзы. Заложил руки за спину - любимый жест, при виде которого в сердце Дениса застучало чуть-чуть сильнее. Какие-то цепи замкнулись вместе с переплетёнными пальцами, и в глазах малыша тучи начали медленно расползаться. "Хорошо бы не дёрнуло током", - подумал Денис, поёжившись.
- На какой-то миг меня действительно не стало, - сказал Максим. - Я, наверное, тебя обману, сказав, что это не самое приятное ощущение, потому что ощущений не было ну никаких совсем. То, что я только что рассказал, ну, про падение в пропасть - эти ощущения были либо за секунду до, либо через секунду после. Всё очень сложно, в общем.
- Прости, я не хотел попасть в тебя камнем, - покаялся Денис. - Я вообще никому не хотел сделать больно.
