Стаканы, как всегда, нашлись на полке. Он поставил саквояж на стол и достал оттуда бутылку из темного стекла.
Старка обожгла горло, оставляя густой, яблочный привкус. Стакан опустел, но больше наполнять его Гейл не стал. Закрутив бутылку крышкой, он убрал ее, а потом пошел в комнату и лег на кровать. Наручные часы показывали половину четвертого, а фермер обещал приехать к шести. Гейл провел ладонью по глазам, перевернулся набок и уснул.
Снилось ему что-то смутное и беспорядочное. Мешанина образов, голоса, которые наперебой шептали какие-то слова, и далекий, едва слышный вой, походивший на песню. Потом вой стал громче, и Гейл проснулся. Покрывало пахло затхлостью, а под окном изо всех сил надрывался клаксон.
Когда он вышел, фермер уже выбрался из кабины грузовичка, который остановил у старой рябины, и с тревогой поглядывал на дом. Наверное, набирался решимости подойти. Увидев Гейла, он вздохнул с облегчением и несколько секунд спустя распахнул дверцы кузова.
- Вот, забирайте, - он нагнулся, а когда выпрямился, то прижимал к груди заспанного, озиравшегося по сторонам ягненка.
Гейл кивнул и принял ношу.
- Спасибо.
- Да не за что, - отозвался фермер. Но садиться в грузовик не спешил. Впрочем, если он что-то и хотел сказать, то передумал.
- Ну, бывай, - буркнул он, - Гейл.
А потом, словно стыдясь того, что успел уже и обсудить дневной визит, и узнать имя покупателя, не оглядываясь, нырнул за руль. Зарычал мотор, а Гейл крепче прижал к себе ягненка и двинулся через сад к дому.
Снова проскрипели петли, и он оказался в прихожей. За то время, что Гейл спал, день закончился, но вечер медлил наступать. Тени лежали по углам, легкие, иссиня-серые, как раствор чернил в воде. Идти было еще рано.
Ягненок заворочался у него на руках, и Гейл опустил его на пол, но потом передумал. В углу стояло старое, продавленное кресло. Оно выглядело удобным. Устроив ягненка и убедившись, что тот лежит спокойно, Гейл вернулся на кухню.
Там его ждали пустой стакан и саквояж. Стоило ли выпить еще? Гейл сомневался. Так что он выбил из пачки сигарету и закурил. Огонек спички высветил часть стены и потолок. Странно, что Гейл не заметил этого раньше: крыша, похоже, прохудилась, и на белой масляной краске расплылись пятна от воды. Сухие уже - он поднял руку и дотронулся. Впрочем, заметить было сложно: протекло над шкафом.
За окном ветер играл листьями груш. Джемы и варенья тети Пэм считались едва ли не лучшими в округе, и она дарила их с удовольствием. Гейл стряхнул пепел в раковину и вышел с кухни. Дальше по коридору была еще одна комната, но он направлялся в гостиную. Ту дверь он откроет, может быть, потом.
Среди книг на единственной в доме полке медицинская энциклопедия выделялась сразу. С пожелтевшими страницами, в кожаном переплете, она попала в их дом случайно. Именно ее Гейл читал в детстве, именно она определила его выбор.
Рядом стояли куда более дешевые пособия по анатомии. Сигарета почти прогорела, но Гейл не обратил внимания: он снял с полки энциклопедию и листал. Пролистал от начала до конца, потом потряс. Но ничего не произошло. Он повторил процедуру, удивленный. Наконец, страницы расклеились, и из них выпал, разломившись надвое, засохший побег. Гейл поднял его и, улыбнувшись уголком рта, вложил обратно. Лунник оживающий, редкое даже в их местах растение.
Выбросив окурок через дыру в стекле, он сел на софу и продолжил листать книгу. Написанное Гейл знал чуть ли не наизусть, но было в этом занятии что-то ностальгическое. От чтения его отвлек ягненок: тот так и не освоился на новом месте и испуганно блеял. Что ж, стемнело уже достаточно.
Гейл забрал с кухни саквояж и открыл дверь в прихожую. Ягненок, успевший выбраться из кресла, попятился. Кудрявая шерсть белела в полумраке. Наверное, он что-то почувствовал, потому что заблеял снова - протяжно, испуганно. Гейл вздохнул, достал из бокового отделения шприц и на две трети наполнил его морфием.
Укола хватило с избытком: ягненок переступил копытами и осел на пол. Гейл застегнул саквояж, а потом подхватил легкое тельце на руки. Можно было идти.
Он запер дверь, обошел дом и начал спускаться с холма. За год тропинка заросла, но все равно отчетливо виднелась в траве. От пролившегося утром дождя та все еще была влажной, а в воздухе кружили комары. Гейл посмотрел на Блаздон, который раскинулся справа, потом на лес вдалеке и продолжил спуск.
Лес от города отделяла река. Мост через нее был только один, тот самый, по которому проезжал утром автобус. Но противоположный берег Гейла и не интересовал. Он двинулся вдоль воды в сторону редких пока городских огней, чтобы, в конце концов, оставить их позади.
Быстро темнело. Деревья на опушке, вставшие теперь сплошной стеной, чернели на фоне неба. В какую-то секунду Гейл пожалел, что не взял с собой фонарь, но он слишком хорошо знал дорогу, чтобы заблудиться, а там, куда шел, свет бы ему не пригодился. Дальше река изгибалась, устремляясь на запад, и им с ней было не по пути.
Пересек поле и поднялся на новый склон он уже в темноте. Луна выбралась только под конец: круглая, безупречно полная, показала свой щербатый лик над провалившейся крышей особняка.
Карнизы и эркеры, и даже одна маленькая башенка - когда-то тот радовал взгляд гостей и самолюбие хозяев. Сейчас перекрытия обвалились, и сюда не ходил никто.
Нести и ягненка, и саквояж столько времени было тяжело, так что Гейл опустил их на траву, чтобы дать рукам отдохнуть. Ночной воздух свежил, а от настойчивого - слишком настойчивого - запаха трав кружилась голова. Где-то вдалеке стрекотали кузнечики, но здесь было тихо. Особняк молчал, молчал давно, и мало кто в Блаздоне помнил уже, как звали тех, для кого его построили. Старый, мертвый "графский дом". Но иногда кое-что в нем оживало.
Время, которое Гейл отвел себе на отдых, истекло. Он выпрямился и пошел прямо к скрывавшейся в тени деревьев постройке.
По какой-то прихоти склеп сохранился лучше особняка. Хотя в нем и нечему было разрушаться: слепые окна не имели стекол, а купол вытесали из цельного камня. Только двери - тяжелые, черные - покосились и приоткрылись, словно приглашая войти. Гейл входить не стал.
