Эвег усмехнулся.

— Видимо, твой Наркосторондо, тайный город, не вступающий в битвы, утопает в садах, но ни Минас-Тирит, ни Химйарингэ, ни Твердыня садов не имеют, — Эвег не знал, что уже известно Волку о Наркосторондо, но сообщение, что внутри города (а может, и вокруг) есть сады, разумеется, будет важным. Это позволит предположить что-то о размере города, плотности населения, местоположении… Конечно, знаний о садах самих по себе мало, но что, если удастся что-то еще узнать? — Мы, стоящие на переднем крае, не можем позволить себе такую роскошь. Но ты никогда не была в Твердыне, ты не знаешь, как прекрасны ее залы, как искусно они украшены, сколько удивительных вещей там создано! О Март, сколько чудес тебя ждет! А ты, Линаэвэн, не знаешь, но судишь: и о Твердыне, и о Владыке Севера, и о его мастерстве и умении.

Март только грустно вздохнул, ведь он уже знал эту черту тэлэрэ, заранее приписывать Северу все дурное, что происходит.

Линаэвэн же, соглашаясь с тем, что ее саму защищали другие, хотела вступиться за свой город, но не могла — так можно было не заметить, как выдала еще что-то… Достаточно было того, что Эвэг правильно истолковал ее слова и уверенно отнес их именно к Наркосторондо.

— Хорошо, — согласилась тэлэрэ, чтобы не продолжать опасный для нее спор. — Пусть я сужу о том, чего не знаю, а ты говоришь, что сам видел тайные красоты. Но отчего они только тайные? Отчего Мэлькор не создал ни морей, ни звезд, ни иных светил, если это в его силах? И есть ли что-то, что он создал бы не только для тех, кто служит ему, а для всех?

— Ты назвала созданное мастерами Севера «тайными красотами». Увы, Март, но я боюсь твоя гостья безнадежна. Ты знаешь что-то о красотах Наркосторондо? Нет. И я нет. Но красоты Наркосторондо не тайные. А красоты Севера почему-то тайные, не для всех, и Мэлькор бережет их от посторонних. Ты, Линаэвэн, упрекаешь Владыку Севера в том, что он не делает ничего для других? Так знай, что само сердце Арды создано им*(1), и все, что имело жизнь до восхода Светил, имело жизнь благодаря Мэлькору; да и сейчас ничто бы не смогло жить на мертвой земле без сердца, не было бы самоцветов, теплых подземных рек и многих других диковинок.

— Вам рассказывали так, — произнесла Линаэвэн с горечью: она полагала, что ее вопросы помогут что-то прояснить, выявить несоответствия и ложь, но в ответ слышала только новую ложь и новые восхваления Моринготто. — Мы могли бы и далее спорить или остановиться на мысли о глубине заблуждений друг друга, Эвег. Но я знаю одно: у всех, кто хочет добра другим, есть нечто общее. Ты уходишь сейчас отдыхать или вновь лечить? Перед тем мы могли бы вместе искренно пожелать радости и полного исцеления всем страдающим. Ведь для всех целителей, насколько я знаю, тяжко видеть чужую боль.

Эвег мысленно пожал плечами, а вслух ответил:

— Это прекрасная мысль, Линаэвэн. Как бы мы ни были различны, пожелаем все вместе здоровья раненым! А теперь, мне и правда пора. Доброго вам дня.

Эвег ушел. Пора было начинать допрос Ларкатала.

Примечания:

*(1) По «Аинулиндалэ», «…Мэлькор создал зной и необозримое пламя», в «Сильмариллионе» сказано: «И так как пламя пожаров было погашено или погребено под первобытными горами». Поэтому можно подумать, что эти огни стали магмой в недрах земли и ядром Арды, и распространилось мнение, что сердце Земли создал Мэлькор.

Но в текстах не только нет подтверждения этому, а есть косвенные опровержения. Например, в «Преображенных мифах» сказано:

«Мэлькор могущественен, но он, как было сказано, впал в гордыню и жажду собственного владычества. Поэтому Валар избегали его и начали строительство и устройство Арды без него. По этой причине сказано, что хотя сейчас в Арде великое зло, и многое в ней находится в разладе, так что благо одного кажется злом другого, тем не менее основы этого мира хороши, и по своей природе он обращается к добру, исцеляя себя изнутри силой, заложенной в нем при его создании; и зло в Арде потерпело бы неудачу и исчезло бы, если бы оно не возобновлялось извне, то есть тем, что исходит от воли и бытия, которые отличны от самой Арды».

То есть Мэлькор не участвовал в начале создания Земли, и поэтому Арда способна к самовосстановлению и противостоит Искажению. Вряд ли это было бы возможно, если бы само сердце Имбара (Мира) было сотворено Врагом.

21. Когда закончились разговоры

Фуинор, держа в руках поднос с завтраком, постучал в дверь Вэрйанэра, извещая эльфа о своем приходе, и зашел в комнату, не дожидаясь ответа.

— Доброго утра, — поздоровался умаиа. — Как поговорили вчера? Тебя не заставляли, не принуждали, не допрашивали? — поскольку этот эльф остался единственным «гостем», он тоже вдруг стал интересным.

— Не принуждали, — ответил Вэрйанэр, смерив взглядом умаиа с подносом. Посмеяться бы: падший аину ему еду приносит, будто слуга! Только не до смеха было. — Но по сути, как я и сказал, разговор был близок к допросу. — Конечно, Фуинор мог возразить, что не было же никаких пыток; но была угроза пытки Лаирсулэ… Желая защитить товарища, Вэрйанэр выбрал самую безопасную тему, какую только смог придумать, и все равно оказался полезен этим Темным. И теперь нолдо не знал, может ли он рискнуть снова.

Фуинор тем временем поставил поднос на стол и сел рядом. Завтрак оказался на двоих.

— Чем же этот разговор был близок к допросу? — возмутился умаиа. — Тебя никто ни о чем не спрашивал. Ты сам решил, о чем говорить. И, не отказавшись от своего обещания по букве, исказил его по духу. Ты решил издеваться над Маироном, рассказывая ваши трактаты, и Повелитель отплатил тебе той же монетой, сказав, что ты дал ему немало полезного. Что, кстати, правда. Но это только твоя вина, не бросай тень на нас. Не стал бы ты лукавить, этого бы не случилось, — Фуинор взял с подноса кусок теплого хлеба, сладко пахнущего на всю комнату, и принялся мазать его маслом. — Садись завтракать.

— Разумеется, — усмехнулся Вэрйанэр. — Если бы я рассказал о себе, как хотел Саурон, в этом не было бы ровно ничего полезного. — Эльф посмотрел на завтрак. Брать, не брать? Другой пищи ему не дадут… И он пока не отказался от этих гостей, хотя, возможно, стоило бы.

— О да, это была бы очень важная информация, — фыркнул Фуинор, — сказать, что ты, скажем, сапожник, жил в лесах близ Тириона, и любишь утку, жареную в меде. Ты сам себя перехитрил, Вэрйанэр.