— Я передам послание для Линаэвэн, если ты поклянешься, что повторишь ей мои слова дословно, ничего не изменяя, не убавляя и не добавляя от себя, — ответил Тардуинэ, уверенный, что умаиа откажется дать такую клятву.

Когда эльф встретился с Эвегом взглядом в Незримом мире, целитель засмеялся:

— Ты умен, нолдо, или скорее опытен? Но как бы то ни было, ты знаешь, кто я. И я ни в чем тебе клясться не буду, но, если захочешь, то я готов помочь. Я целитель, мне нравится чинить, а не разрушать, и потому я могу передать твои слова. Но рисковать или нет, смотри сам, — и с этими словами Эвег направился к двери.

— Что ж, я рискну, — решился нолдо. Эвег был целитель, хоть и Темный… К тому же у Тардуинэ не было такого опыта: в Ангамандо никому не предлагали передать что-то другим пленникам. А Тардуинэ к тому же очень хотел помочь Линаэвэн, хоть советом… — Передай ей дословно две фразы: чужие действия не твоя вина, независимо от поставленных условий; всякая служба в плену обернется страданием для тебя и других.

Эвег повернулся в дверях и посмотрел на нолдо долгим взглядом. А потом ответил:

— Ты храбр и достаточно разумен. Потому я передам неискаженными твои слова. Но скажу только одно из двух посланий. Прости, моя шкура мне тоже дорога.

***

Линаэвэн ждала, что имен будет больше. Считая Марта старше, чем он был, тэлэрэ задавалась вопросом — ходил ли Март в дозоры до войны или так же мирно жил, готовил для родичей, как сейчас готовит для Саурона? Но спрашивать было не время, и дева произнесла:

— Да будет легким и их путь. — После чего продолжила называть имена погибших.

***

Когда Эвег зашел к Ароквэну и Химйамакилю и приветствовал пленных, оба эльфа промолчали. Но когда умаиа приблизился к Химйамакилю, тот резко бросился на целителя. Цепь была достаточно длинной, и нолдо сумел перебросить ее через шею предателя-атана, которого считал хуже орков.

Эвег испугался не на шутку, и уже через пару секунд в камеру ввалились стражники-орки, подгоняемые беззвучным приказом умаиа, полным ярости. Химйамакиля избили, забрали у него полузадушенного целителя, и отступили в коридор.

К прошедшим четырем часам приложилась еще половина, прежде чем Эвег вновь вошел в камеру. К тому времени Ароквэна на коротких цепях притянули к стене, а Химйамакиля растянули на полу, закрепили цепями, и для большей неподвижности удерживали вчетвером. С Химйамакилем Эвег возился больше часа. Умаиа был зол и напуган — лиши его эльф плоти, Эвег пополнил бы собой ряды жалких нагих духов Таурэ Хуинэва! Нолдо должен был заплатить за свою выходку, и поэтому Эвег лечил его мучительно и безжалостно, так больно, как только было возможно, чтобы лечить, а не калечить. Ароквэн же все это время снова был беспомощным зрителем мучений своего товарища и даже не знал, чего бы хотел: чтобы Химйамакиля оставили раненым и избитым? Нет, ему необходимо было лечение… Но не такое же! А друг, хоть и был стойким, не мог сдержать стонов и вскриков, и чем дольше длилась эта то ли пытка, то ли исцеление, тем тяжелее было воину держаться.

Наконец истерзанного Химйамакиля оставили в покое, и тогда пришла очередь Ароквэна. Он не противился лечению, а только собрался с силами, чтобы его выдержать — как новую пытку. Здесь, на Тол-ин-Гаурхот, он узнал, что и целитель, если он служит Моринготто, может обратиться в палача. Но все прошло куда легче: как видно, то, что досталось Химйамакилю, было личной местью человека…

Эвег, в самом деле, не истязал второго — не за что было. В полчаса лечение было закончено. Перед тем как уйти, умаиа задал свой вопрос о гостях, прикрываясь именем Линаивэн, и Ароквэн заговорил:

— Никак не пойму, на что Саурону нужны эти гости; и если так нужны, то почему он все еще добивается нашего согласия? Орки и так могут притащить к нему любого из нас, — как уже было с Химйамакилем. Ароквэн ждал, что он будет следующим, но вместо этого отчего-то вновь «приглашали в гости», теперь через этого вот Эвега.

— Повелитель не знает о том, что я здесь, так что не от его имени я вас зову, — возразил атан. — И я никак не могу взять в толк, почему вы так упорно отказываетесь. Чего ты боишься, эльф? Здесь тебя ждут допросы, унижения и страдания, если же ты станешь гостем, то тебе ничто не будет угрожать. Так зачем держаться за эту камеру?

Ароквэну хватило и первой фразы, но он сдерживал себя, чтобы дослушать до конца: может быть, узнает наконец ответ; и только не услышав ничего, кроме призыва сдаться, эльф начал смеяться и долго не мог остановиться, хотя во всем происходящем было очень мало веселого. Разве что слова о том, что раб Саурона свободно исцеляет пленников без ведома своего хозяина и передает эльфам ровно то же требование, что от имени Саурона передавали орки, исключительно по собственному почину и разумению, никак не сообразуясь с волей своего господина.

— Ты считаешь нас слишком наивными, Смертный, раб Тьмы, — резко произнес эльф, прекратив смеяться. Зваться «атан» этот целитель был недостоин.

Эвег ничего не ответил, пожал плечами и вышел. Орки освободили пленников и тоже покинули камеру.

***

— Теперь я спою о павших на войне эльдар и атани, — сказала Линаэвэн, решив завершить тризну песней и вновь перевела взгляд на Марта. Как странно, что она не сложила эту песнь прежде, и только теперь, в плену, в рабстве, рядом с обманутым атаном, к ней пришли нужные слова.

Март любил песни и был не против послушать, хотя уже и было поздно. Или скорее рано? Через часа три-четыре солнце начнет вставать. Как бы то ни было, но эту ночь он пожертвовал Линаэвэн и надеялся, что не зря это сделал.

***

Морнахэндо, кое-как заштопанный после плетей, нашел в себе силы отказаться от лечения — как отказался вновь идти в гости или прислуживать на кухне. Тогда орки обездвижили пленника, а целитель все равно занялся им.

***

Линаэвэн пела очень красиво. Тихо, печально, так, что на глаза наворачивались слезы, но притом не хотелось впасть в горе, а наоборот, из глубин души пробивалось что-то светлое и ясное. Когда дева закончила петь, Март какое-то время еще сидел в молчании. Теперь, когда тризна была окончена, атан мог идти, но он не спешил.