Нэльдор ругал себя за то, что согласился играть в игру, но не за то, что плохо соблюдал правила игры, в которую обязался играть. Более того, эльф считал, что у него есть множество оснований исполнять свои обязательства, как придется, и если он что-то нарушает, то это не его вина, зато если что-то исполняет, то это его заслуга. Юноша не понимал, что Свет обязан играть честно, потому что иначе он не будет Светом и не будет отличаться от Тьмы, которая может спокойно нарушать правила. Нэльдор считал, что если он нарушает правила, имея для себя какое-то оправдания, то… он все равно поступает хорошо. Словно оправдания делают плохие поступки хорошими. А Темные, наказывая его, не взирая на его оправдания, конечно же просто вели себя нечестно и несправедливо.
***
Больдог повел нолдо ниже, в подземелье, где эльф пока не бывал. Юноше отвели особую камеру — с матрасом на деревянном топчане, теплую и сухую. По дороге Нэльдор видел открытые двери других камер — холодных и голых, с цепями по стенам.
Оставшись один, юный нолдо лег на постель, простую, но по-прежнему — не такую, как у других пленников; он и теперь остался на особом положении. Очевидно, от того, что мог принести пользу врагу. В отличие от тех, кому достались цепи.
В действительности, Нэльдора поместили в такую камеру, потому, что Маирон хотел, чтобы юношу мучила совесть, но… план Волк провалился. Для того, чтобы кого-то мучила совесть, нужно, чтобы у этого кого-то была совесть.
***
Пленники были разделены и почти ничего не знали о судьбе друг друга. Так и Линаэвэн не знала, что Нэльдор отказался быть «гостем».
Оставшись одна, тэлэрэ погрузилась в раздумья. Саурон мог лгать о чем угодно, но он был прав в том, что она боялась. Боялась навредить другим, оставаясь в «гостях»… и боялась не выдержать пыток, прекратив эту игру в «гости». Разве не поэтому утром она не отказалась от завтрака, от продолжения беседы, от карт? И тем принесла вред Наркосторондо и Финдарато, хотя пока и не знала, какой именно, но чувствовала, что что-то сделала не так.
Тэлэрэ села на кровать и в задумчивости провела рукой по покрывалу, расправляя складки. Что же ей следовало делать теперь?
Если даже она согласится, только однажды приготовить еду, это наверняка пойдет во вред кому-то. Если откажется, то ее товарищи будут страдать от голода… Даст ли Саурон им умереть, нет ли — страдать они все равно будут.
Что она могла сделать?
Попробовать самой, независимо от Саурона, принести товарищам еды, пусть хоть кому-то? Кухня вряд ли находится в другом месте, чем была раньше. А пленников найти не трудно, они в подземелье… в Минас-Тирит не было темниц, наверняка Саурон превратил в тюрьму погреба крепости, хотя бы часть из них. А значит, полагала дева, она вполне могла попробовать взять с кухни еду и отнести ее пленникам…
Линаэвэн бесшумно подошла к двери, прислушалась — в коридоре раздавались чьи-то шаги… Дева решила, что нужно выждать, пока Саурон (или уже не он?) уйдет; она не знала, что в это время Нэльдор вместе с умаиа шел по коридору, чтобы спуститься в подземелье.
Когда шаги стихли, Линаэвэн осторожно выглянула за дверь и увидела караул орков. Тогда тэлэрэ тихо прикрыла дверь и запоздало подумала: «…Если меня поймают, то родичей все равно накажут. Так я могу сделать им лишь еще хуже».
Но с другой стороны, ведь пойти на кухню, чтобы помочь хоть чем-то другим пленным, можно и не таясь. Ей нужно прийти на кухню открыто и сказать, что по желанию Саурона она отнесет пленникам еды… А чтобы попасть на кухню, ей нужно просто велеть орку-охраннику проводить ее. Быть может, получив отказ от девы, Саурон не стал, или еще не успел, подготовить то, что планировал, и тогда Линаэвэн опередит его, принесет еды своим родичам и не нанесет им вреда. И сделает это всего один раз, но зато увидит товарищей, узнает, что с ними, и сможет поддержать…
Дева не подумала, зачем тем, кого обрекли на голодную смерть «принести еды всего один раз», да еще к тому же в начале голодания. Линаэвэн не думала вперед, она просто делала то, что ей хотелось здесь и сейчас.
И дева собралась с духом. Ей было нужно идти непринужденно, не прячась, только тогда может удаться задуманное. Эльдэ решительно открыла дверь и, сдерживая отвращение, обратилась к стоящему возле ее комнаты орку:
— Я иду на кухню. Твой господин хотел, чтобы я накормила пленников, — сказала Линаэвэн, и затаив дыхание подумала: «Хотел, но так как я отказалась участвовать в его плане, не стал пока ничего приказывать своим слугам». Более того, есть шанс, что из-за ее отказа и на кухне не приготовил того, что наверняка запланировал для этой «трапезы» умаиа. Линаэвэн надеялась, что сумела обыграть Саурона: она пойдет на кухню сама, а не с оборотнем, возьмет ту пищу, которую выберет сама, а не отравленную по приказу Темного, и Саурон ничего не сможет сделать, даже не успеет «подготовить» других нолдор к встречи с нею какой-либо ложью.
Орк, услышав эльфку, осклабился, но и не подумал отступить.
— Иди внутрь. Господину доложат, чего ты хочешь, — орк не знал, о чем идет речь, но он знал свой приказ: если пленница чего-то захочет, об этом нужно немедленно доложить.
У Линаэвэн опустились руки. У нее получилось… хуже, чем ничего. Саурон сможет добиться всего, чего желал. Умаиа хотел, чтобы она согласилась готовить, но она отказалась — а теперь? Саурон посмеется над ней — пусть, это и не самое страшное; но что другие? Что Морнахэндо? Или сказать Саурону: «Я согласна готовить, если это не окажется никому во вред?». Но ведь навредить можно по-разному… Линаэвэн опустила голову, закусила губу. Кажется, она придумала, что сказать и сделать.
***
Волк направлялся к себе в кабинет, когда в коридоре перед ним склонился орк:
— Господин, девка хочет говорить с тобой, она хочет идти на кухню.
Волк кивнул и жестом велел рабу убраться с дороги, а сам снова пошел к комнате Линаэвэн. Остановившись перед дверью, умаиа решил проявить вежливость и постучал.
Линаэвэн открыла дверь очень быстро, она была бледна, но говорила решительно:
— Я накормлю пленников сегодня, только… если я съем ту же еду, что и другие, и после не вернусь сюда, а останусь в подземелье. В тех же условиях, что и другие. — Но несмотря на свою внешнюю решимость, про себя эльдэ подумала: «Что, если я не выдержу?», однако, на этот вопрос можно было резонно возразить: «А что, если не выдержат другие?».
