В крепости давно наступило утро и уже многое успело произойти, но Нэльдор, измученный тяжелой дорогой и переживаниями, продолжал крепко спать в мягкой постели.

Через какое-то время в комнату нолдо заглянул орк, увидел, что «гость» спит и осторожно, чтобы не потревожить, внес и положил рядом с эльфом окровавленную рубаху.

Так и случилось, что первое, что, проснувшись, увидел Нэльдор, была окровавленная ткань. Какое-то время юный нолдо не двигался и только в ужасе смотрел на лежащую рядом с ним вещь. Когда такую рубаху принесли Линаэвэн, Нэльдор не пытался сбежать или наброситься на орка, он вообще растерялся в тот миг; и после он не молчал, продолжал разговаривать с Сауроном до конца ужина, и даже не отказался наблюдать звезды вместе с умаиа… Да еще Саурон узнал от него о Наркосторондо! И все равно кто-то из товарищей Нэльдора был «наказан». Быть может, даже Ламмион, но если и не он… все равно Нэльдор не сделал ничего плохого, а кого-то наказали — это было нечестно!

Нолдо был один и считал, что его сейчас никто не видит. Сев на кровать, эльф закрыл лицо руками. Все было зря. Нэльдор думал, что соглашаясь идти в гости, он защитит кого-то, или избавит от боли, но получается, что не избавил, а наоборот… (про то, что Линаэвэн и Ламмион спали в соседних комнатах, а не в подземельях, Нэльдор не думал). Но все было тщетно, и теперь эльф понял, что ему нужно было отказаться от «гостей» и всего этого раз и навсегда — и если он не сделал это давно, то должен сделать хотя бы сейчас.

Отказаться быть «гостем» и отправиться в подземелье на пытки было тяжело и страшно, и более того, если он так поступит, то Саурон (не он, а именно Саурон!) ударит не только по нему, а и по Линаэвэн, и по кузену, но… Но так было нужно. После пробуждения Нэльдору стало ясно — Саурон все равно ударит по другим. Хоть будет Нэльдор в этих «гостях», хоть нет. Потому что умаиа что-то не понравится или просто так захочется. Эльф вспоминал все, что было вечером и ночью, и только укреплялся в своем решении. За что умаиа покарал кого-то из его родичей… кроме как за то, что Саурон — это Саурон, а они пленники-нолдор? Вот разве что… у Нэльдора однажды вырвалось проклятье, не могло не вырваться, когда Саурон сказал, будто эльф подсказал ему новый способ творить зло… Но Нэльдор не считал, что проклятие от того, кто обещал вести себя как гость, может быть достойно кары.

И когда Саурон наконец постучался к Нэльдору, эльф встал, открыл дверь и решительно произнес:

— Я не буду больше беседовать с тобой. Пусть я глуп и не понял сразу, что из этого выходит… но теперь увидел. И отказываюсь продолжать все это.

Речь Нэльдора была столь же горячей, сколь и сумбурной, но свою мысль нолдо выразить смог. И Волк с удивлением посмотрел на юношу, который в очередной раз сменил решение:

— Ты волен выбирать быть моим гостем или нет, Нэльдор, но могу я узнать почему ты передумал?

— Из-за того, что я увидел, проснувшись. Я не бежал и не нападал на орков, не отказывался говорить или ужинать, или наблюдать вместе с тобой за звездами, и я… — у Нэльдора перехватило дыхание, — Еще и выдал тебе важные сведенья. А теперь я узнал, что после всего этого ты приказал мучить одного из моих родичей. Кто знает, что не понравится тебе в другой раз? Я должен был прежде догадаться, что мой приход сюда никому не в помощь, только во вред; что ж, наконец я догадался, и я отправлюсь в подземелье и буду переносить все, что переносят мои друзья.

Маирон молча выслушал горячую тираду мальчишки, считавшего себя невиновным и несправедливо обиженным, а потом ответил:

— Ты проклял меня, Нэльдор, — холодно напомнил Волк. — Был груб, дерзил. Хорошо же ты представляешь себе поведение гостя. За то и был наказан. Но я умею и награждать: за то, что остальную часть вечера ты старался честно выполнить свое обещание, я отпустил одну пару из застенка в камеру, отдохнуть. За то, что ты подсказал мне любопытную идею, я дал отдых еще одной. Итого, благодаря тебе, три пары избежали каких-либо мучений. Одна пара, глядя на тебя, тоже стала гостями. И все, до сего момента, избежали допросов. Так что, мне кажется, ты мог бы собой гордиться. А ты сейчас хочешь свести все на нет.

Нэльдор коротко вздохнул. Три… четыре… восемь эльдар… А плата за это — то, что враг знает, откуда они. И Линаэвэн нет рядом, чтобы подсказать, что же нужно делать… И окровавленная ткань, уже во второй раз… Частью окровавленная рубашка, частью чувство вины побудило Нэльдора подтвердить:

— Да, я отказываюсь продолжать, — что тогда станет с теми тремя парами?.. Но ведь есть же еще гости? Может быть, они умнее, опытнее, и справятся со всеми ловушками. А он мог проговориться снова. Как уже случилось не однажды.

Нэльдор переложил всю ответственность за товарищей на плечи «кого-нибудь другого»: пусть кто-то другой отвечает за то, что станет с другими тремя парами, а он будет думать только о себе.

— Как хочешь, — вздохнул умаиа. — Ламмион утром уехал на охоту, и он, если, конечно решит вернуться, огорчится, узнав, что ты в подземелье. И Линаэвэн останется одна… Но твое право. Пойдем, провожу тебя в камеру.

Нэльдор не ответил и вместе с Сауроном прошел по коридору к лестнице мимо комнаты Линаэвэн. Едва они спустились на один пролет, как встретили подоспевшего Больдога.

— Проводи Нэльдора в камеру, — бросил Волк и ушел обратно наверх; на нолдо он даже не взглянул. Маирона раздражали такого рода эльфы: вечно жалующиеся, вечно предъявляющие претензии и считающие, что с ними поступили несправедливо. Например, Нэльдора, вместо того, чтобы избить и кинуть в холодную камеру на воду и хлеб, вымыли, переодели, дали отдохнуть, нормально поесть, но эльф был недоволен тем, как с ним обращались. Юноша, похоже, считал, что враги, Темные твари без чести и совести, обходятся с ним несправедливо, недостаточно много дают за то, что он… не делает глупости (например не пробует бежать с Острова). Что же, если Нэльдор не доволен своею участью, то пусть идет в подземелье и получит все, что причитается захваченному воину. Маирон не любил не знающих благодарности.

***

Больдог посмотрел на покорно ждущего своей судьбы Нэльдора, усмехнулся и сделал приглашающий жест:

— Ты привел деву к Повелителю Волков, а теперь бросаешь ее одну. Ты нравишься мне, парень. Сдается мне, это начало хорошей службы.

Нэльдор не нашелся, что ответить умаиа-орку (он и не знал прежде, что такие бывают). «Привел деву к Повелителю Волков…» И ведь правда, привел! И что он натворил вчера — начиная с этого согласия и до несдержанного проклятья! Если бы он подумал раньше, то понял бы, что ему невозможно перехитрить Саурона — сама эта мысль была нелепой, быть такого не могло. А кого-то эти твари мучили за то, что он не подумал… Хотя проклятья — не просто слова*(1), вдруг Саурону и правда достанется однажды, не из-за него, Нэльдора, а из-за всех, кто проклинал умаиа.