— Это то, во что и мне трудно поверить, — согласилась Линаэвэн. — И в обмен на песни Фуинор обещал возможность помочь другому пленнику… Я пока не понимаю этого. Но это доброе дело. — Которое было… доводом в пользу Темных. — Но все же, я не знаю, как долго останусь здесь, — тихо произнесла тэлэрэ. Скорее всего, лишь на день дольше намеченного, но говорить о том Марту, наверное, не стоило. Возможно, что Саурон дальше запретит им общаться. — И… я давно хотела дать тебе совет, только не находила подходящего времени. Оно и сейчас, наверное, неподходящее, но послушай: ты не пожалеешь после о сделанном, если будешь учиться у других тому, что в них есть лучшего, самого доброго, и избегать того, что считают приемлемым или даже неизбежным злом.

Дева глубоко вздохнула, готовая к возражениям. Ей нужно было продолжать готовить, но она должна была сказать. И теперь, если Март останется с Сауроном и Больдогом, служа Темным, пусть хотя бы останется лучше других. Быть может, однажды совесть скажет ему то, что не смогла донести она.

— Увы, Линаэвэн, — возразил беоринг. — Мы все вынуждены делать меньшее зло. Без этого невозможно.

— Порой мы считаем, что иначе было невозможно… — вздохнула эльдэ, — а проходит время, мы обдумываем все заново и выясняем, что это не так. И остаются лишь горькие сожаления о том, чего не исправить, — она сама уже сожалела о многом, что делала и говорила в плену. И о своем пари с Сауроном, и о том, что не извинилась и не просила о других прежде, и о том, как общалась с Мартом в начале…

— Вынужденное зло необходимо, — снова покачал головой Март. — Например, мы едим животных.

— Я не считаю это злым поступком, — ответила Линаэвэн. — А ты считаешь? Тебя или знакомых тебе людей когда-нибудь мучила совесть за то, что они съели рыбу или птицу, случалось, что раскаивались в этом?

— Многие совершают необходимое зло и также не чувствуют за него вину. Но я запомню твои слова, по крайней мере так, как их понял я: добро или зло я совершаю, но я не должен идти против своей совести.

Линаэвэн подумала, что если Март и впрямь будет следовать такому — это будет хорошо. Вот только, можно ли сравнить значимость для атана ее совета и воспитания Саурона?

Когда пищу осталось лишь поставить в печь, Линаэвэн снова пела над ней песни чар, чтобы ее плененным товарищам стало легче. На сей раз это была валариандская песня — о солнечном лете и воде чистых родников… Линаэвэн пела, и беоринг слушал ее. Слушал и улыбался — никуда она не уйдет. Он защитит ее, и она все также будет петь.

А после Линаэвэн спросила:

— Не знаешь ли ты, отчего Вэрйанэра не было?

— Нет, не знаю. Но после ужина он обещал прийти ко мне.

***

Пока слуги готовили, Эвег спустился в камеру Лаирсулэ. Двое орков уже привязали целителя к креслу, а умаиа закрепил спящего на столе Акаса.

— Слышал, ты не справляешься с лечением раненого, Лаирсулэ? — спросил Эвег. — Я пришел тебе помочь.

Акас пришел в себя от невозможной боли.

— Каждый раз, когда с лечением не будешь справляться ты, тебе буду помогать я, — сказал умаиа.

Лаирсулэ не видел еще, что такое лечение Эвэга. Он смотрел на происходящее в ужасе.

— Ты же целитель… — начал эльф и осекся: обращаться к Эвегу было так же глупо, как взывать к совести Саурона. А самому Лаирсулэ не дадут помогать раненым так, как он помог сегодня. Если он откажется вовсе, их будет лечить Эвэг. Если он продолжит, он будет помогать палачам готовить пленников для новой пытки. — Ведь ты мог бы лечить без боли, ты должен был учиться у Эстэ… — Лаирсулэ едва не попросил умаиа лечить пленных бережно, но… тот или посмеялся бы, или потребовал бы чего-то важного взамен. — Хотя о чем я? Ты предал ее, и тебе, должно быть, в радость мучить других. Как оркам.

Что было делать? В следующий раз он снова попробует снять боль и защитить от боли, и усыпить, надолго… Только выложиться нужно будет действительно полностью, без остатка. Сейчас он думал, что сделал все, что мог, но это не так, он все же щадил себя — если бы он знал, что Акаса ждет «забота» этого умаиа, сделал бы больше…

Умайар в самом деле не допустили бы, чтобы Лаирсулэ вместо лечения погружал пленников в сон и давал им долгий отдых без всяких уступок. Лаирсулэ нельзя было пытать, но это не значило, что на него никак нельзя было воздействовать… хоть через того же Акаса. В конце концов эльф-целитель должен был отказаться лечить — и тогда все равно позвали бы Эвэга.

***

Эвег закончил исцеление Акаса и вернул эльфа в камеру к Хэлйанвэ.

— Теперь так будут выглядеть твои дни и ночи, фэаноринг. Отдыхай, скоро за тобой придут, — и он обратился к Хэлйанвэ, пока Акаса приковывали за руки: — Вот что было бы с тобой, Хэлйанвэ, если бы Вэрйанэр не пошел служить Повелителю. Но ты выкуплен.

— Тварь, — ответил Хэлйанвэ. Он считал, что ему было бы легче, если бы и его допрашивали, не заставляли смотреть на все это…

Акас с ненавистью смотрел на целителя. Эвег ушел, и эльфы остались одни в камере. Хэлйанвэ повторил:

— Выкуплен… Я откажусь от этой защиты!

— Даже не думай, — предупредил Акас. — Мне будет вдвое тяжелее.

***

Несколько поворотов — и Маирон открыл дверь в камеру-целительскую (а заодно и застенок) Лаирсулэ.

— Я хочу отпустить тебя на свободу, эльф, — сразу перешел к делу Волк. — Уже пятеро из вас приняли мои условия, прими и ты. Расскажи мне, что тебе известно о вашем посольстве к Кирдану, и ты уйдёшь отсюда.

Лаирсулэ выглядел не менее измученным, чем Акас. Он мог бы счесть ложью слова Саурона, что пятеро уже выдали сведения о посольстве, но умаиа рассказал ему то, чего не знал и сам Лаирсулэ.

…То, что враг узнал так много, угнетало, но Лаирсулу было нечего добавить, и для него предложение Саурона было выходом из безысходного кошмара, в который проваливался целитель. И эльф сразу же ответил: