— Мы не дикари, как вы, — сказал атан. — Я обратился к Повелителю с просьбой, и без условий Маирон согласился дать мне то, что я прошу. А сделал я все, что мог, в попытках уговорить твою… — Март с трудом сдержался, чтобы не добавить «лживую», — подругу, убедить ее, что ей незачем идти на пытки.

Вэрйанэр ждал другой реакции на свои слова. Перед ним был не орк, что не знает ни стыда, ни совести, а человек; и далеко не худший из слуг Врага. Он ждал, что Март, который, конечно, помог Линаэвэн, но вряд ли хоть чем-то ради этого поступился, устыдится своим превозношением перед эльдар. Или хотя бы остынет и осознает, что ошибается и обвиняет, ничего не зная. Или расскажет, что он сделал для Линаэвэн. Однако Марта совершенно не интересовало, справедливы его обвинения или нет, и он в ответ только оскорбил эльфов, назвав их дикарями.

— Я еще не закончил, Март, — холодно продолжил Вэрйанэр. — Что до красивых слов, я тоже предпочел бы им дела. Ты произнес добрые слова, когда просил меня убедить Линаэвэн не уходить в подземелье, и весьма патетические слова сейчас. Но я бы предпочел, чтобы ты просто не мешал мне развеять тревоги Линаэвэн из-за того, что она ничего не знала о нас: неизвестность всегда хуже; и заодно я мог предупредить деву о том, что может ждать ее в подземелье, а еще узнать, что ее так гнетет, почему она здесь страдает больше, чем в пути. Не знаю, правда, разделил ли ты нас по собственному желанию или по приказу Гортхаура; но если второе, к чему были твои слова, когда ты знал, что сам же и должен не дать нам говорить?

Март смотрел на эльфа с гневом и едва сдерживая себя, напоминая, что перед ним пленник, и, значит, его нельзя наказывать.

— И много ты можешь рассказать Линаэвэн о пленниках, чтобы развеять ее тревоги? О ком ты, кроме себя, доподлинно знаешь? А то, что может ждать в подземелье, вы оба знаете лишь понаслышке. Может, и зря. Может Линаэвэн и правда нужно показать, что там бывает, чтобы она одумалась?

— О чем смогу, о том расскажу, — отозвался нолдо. — В подземелье я был, пусть и не сегодня. Если ты доподлинно знаешь больше, то расскажи и ты. Что до «показать»… Надеюсь, ты сознаешь, что мучить других на ее глазах означает пытать ее саму? — хотелось прибавить: «Если ты вообще думаешь о ее благе, а не о том, чтобы оставить ее у себя». Это скорее всего было так: Март даже не задумался о том, что сам своими действиями заставляет Линаэвэн страдать, но разозлился на другого.

— Я устал от пустых споров, Вэрйанэр. Делай, что хочешь, — с легким презрением бросил Март, понявший, что говорить с эльфами бесполезно: ты им говоришь что-то, а они, пропуская мимо ушей все самое важное, цепляются к ерунде. Ведь этот голуг в упор не хочет видеть, что ничего для Линаэвэн не сделал, и мнит себя героем. Какой смысл говорить с ними дальше? Все равно он в конце не даст Линаэвэн совершить глупость. Хотя Март очень сильно разочаровался в эльфах.

Женщины, что работали на кухне, смотрели на Марта с удивлением и страхом. Они никогда прежде не видели его таким, не слышали от него таких речей… А горец продолжал, и голос его звенел от гнева:

— Я разделил вас лишь потому, что я не знаю кто ты, но с первой минуты ты постоянно оскорбляешь меня, пользуясь тем, что я не ударю пленника. И я не желал твоего присутствия рядом со мной и Линаэвэн. Но если ты этого хочешь, — беоринг обратился к деве, — я могу оставить вас двоих.

Вэрйанэр вскинул брови. То, что Март сам постоянно оскорблял эльфов, но при этом возмущался, что в ответ не получает любезностей, не удивляло в слуге Гортхаура; то, что он не бил пленников, радовало. Но он уже во второй раз произносил… странные слова, мало связанные со сказанным. Не ответил на вопросы, а вдруг перескочил на новую тему. И Линаэвэн тоже отвечала странно. Не было ли это как-то связано между собой?

— Как я мог бы «пользоваться», если не знаю, как ты поступаешь с пленниками? Хорошо, конечно, что ты считаешь зазорным бить пленных… но ты кричишь на эльдэ и оскорбляешь ее. — Март отметил, что Вэрйанэр, как и все эльфы врал, подменяя понятия, и называя рассерженный голос «криком». — Что до моих оскорблений… Я задам несколько вопросов вам обоим. Потому что здесь творится нечто странное, и я хотел бы понять, что, — продолжил нолдо. Возможно, кухня была заколдована? Действуют ли чары и на него самого? Ведь тогда и он может отвечать невпопад? — Ты, Март, в самом деле нашел оскорбительными первые мои слова, прежде, чем ты стал восхвалять «заботы» обо мне? А когда я подошел с советом, как сделать хлеб вкуснее… в самом деле слышал, что я назвал тебя жестоким, подлым и коварным врагом? А ты, Линаэвэн что, по-твоему, я думаю о Нэльдоре и Ламмионе?

— То, что ты и сказал, — с легким удивлением отозвалась дева. — Что мы ушли в гости, когда другие терпели муки; ты воин и мог держаться, а мы оказались слабы…

— Мы не друзья, но я встретил тебя так хорошо, как мог, а ты с первых слов затеял ссору, — ответил в свою очередь атан. — И сейчас, — Март усмехнулся, — не по моей злой воле, но мы больше не можем говорить. Продолжим, когда все будет готово.

— Ты встретил меня и правда хорошо, но затем все время оскорблял мой народ, — возразил Вэрйанэр. — Хотя, возможно, ты просто не думаешь, кому и что говоришь, — нолдо не считал, что, когда сравнивал атана с собакой повел себя грубо, ведь Март первый нанес оскорбление, сказав, что Саурон готов хорошо заботиться о «гостях».

И они занялись готовкой; атан все же принес мед, и Вэрйанэр добавил его в тесто.

— Март не хотел оскорблять тебя, он искренне верит, что Саурон добр, — успела сказать Линаэвэн родичу.

— И после бесед с тобой? — усмехнулся Вэрйанэр. — Боюсь, ваши споры и правда оказались пустыми.

***

Тем временем Акас и Хэлйанвэ остались одни.

— Не я защитил знамя, но ты, ты, не я, терпел пытку, — сказал Хэлйанвэ, помогая товарищу устроиться удобнее.

— Спасибо; но терпел ты. От тебя пытались добиться согласия, ставя Вэрйанэра в пример. Жаль, что он… — Акас не договорил. — Не странно ли, что орки говорят все время о нем.

— Орк даже сказал, что я, мол, из другого теста, — не без удивления ответил Хэлйанвэ. Орк его… едва ли не хвалил. — Они сказали, что Вэрйанэр теперь работает на кухне и кланяется Саурону, который велел ему не бежать и не нападать. Я возмутился сердцем, но они же наверняка лгут!

Акас неопределенно качнул головой.