Строили быстро. Горы были сложены в основном гранитами и другими прочными породами, поэтому Бочаров привлекал одаренных, хотя сам одаренным не был. Ихэтуаньское восстание замедлило стройку, но Бочаров работы восстановил и свою спираль закончил. Андрея к тому времени уже не стало, а Екатерина вернулась на год в Петербург.

Летавицы нуждались в связи с небом, а такой длинный тоннель наверняка должен вывести нечисть из себя.

Екатерина отбросила темно-зеленое платье и надела синюю форму Охранки с блестящими золотом знаками отличий. Вчерашнее использование дара добавило ей задора, на щеках появился румянец. Глядя в зеркало, она изобразила дерзкий взгляд Марии Лионовны, но заметила в уголках глаз тонкую сетку морщин и дурачиться перестала. Она была старше красавицы Бринер на десять лет, да и глаза у нее были не голубые – карие.

Уже приготовившись выходить из купе, Екатерина развернулась и, покопавшись в багаже, вытащила обернутый в холодный шелк флакон «Инимитабль»: тяжелое стекло, граненая пробка и этикетка с именем парфюмера Сиу и затертой полосой на правой грани флакона. Запах, вырвавшийся джинном в купе, был цветочным, но не таким плотным, как у Эмилии Крушевской. Из стеклянной бутылочки пахло розами, которые вносят в дом морозным утром. Екатерина нанесла пару капель на запястье, аккуратно закрыла флакон, но не стала убирать его далеко.

Когда она вошла в вагон-салон, с ней привычно поздоровались, и только Сабуров изумленно вскинул брови. Он уже сидел рядом с Крушевской, оставив свободным кресло у окна.

Солнце исчезло, и Дмитрий Христианович зажег электрический свет. Поезд вальяжно скользил по туннелю под Большим Хинганом. Вскоре форма Охранного отделения оказалась опознана всеми, разговоры стали затихать и на какую-то минуту иссякли совсем, как будто пассажиры погрузились в свои мысли.

Перестук колес отражался от каменных стен и казался гулким, накладываясь на собственное эхо.

– Не думала, что вы из Охранки, Екатерина Елизаровна, – в тишине произнесла Мария Лионовна, повернувшись к Екатерине вполоборота. В ее голосе смешались презрение, страх и вызов – примерно в равных пропорциях.

– И что же вы думали? – Екатерина прикрыла глаза и следила за всполохами – они все еще не появлялись.

– Что вы прогрессивная женщина из Петербурга, вдова Андрея Георгиевича Михайловского, инженера железнодорожных путей.

– Вдова – это верно. И про Петербург тоже.

– И зачем вам эта форма сегодня? Кого пугаете?

– Вы образованная женщина, Мария Лионовна. Не стоит потустороннего бояться.

Бринер насупилась, заелозила в кресле и больше к разговору не возвращалась. Елена Андреевна не сводила глаз с одаренной, как будто ждала, что у нее вырастет вторая голова. Чаевская, наоборот, старалась на Екатерину не смотреть и время от времени украдкой крестилась. Прислуга помладше, которая, в отличие от опытного Дмитрия Христиановича, с одаренными сталкивалась еще мало, проходила мимо Екатерины разве что не на цыпочках.

С наибольшим равнодушием к синему мундиру отнеслась Крушевская: как раньше не замечала, так и теперь сосредоточилась на разговоре с Сабуровым.

Проехали полпути. Старшие Карповы из салона ушли, пассажиры большей частью читали, изредка перебрасываясь парой фраз. Екатерина закрыла глаза – серебристые всполохи были едва заметны. Летавица наверняка об одаренной узнала и начала нервничать. Нападет на Митю еще раз или выберет новую жертву?

Зашуршала ткань платья: Елена Андреевна встала и направилась к выходу. Поезд качнуло, и она, неловко оступившись, упала на Сабурова.

– Счастье само летит ко мне в руки, – прокомментировал он, заговорщически улыбаясь.

Елена Андреевна покрылась пятнами и, пытаясь изящно встать с колен врача, румянилась все больше. Митя Карпов подлетел к ней и предложил руку, и девушка наконец поднялась, а затем, бормоча извинения, чуть ли не бегом ринулась к своему купе.

– Будьте осторожны! – промурлыкал ей вслед Сабуров.

Еще какое-то время все было спокойно, как вдруг поезд дернулся и погас свет.

Екатерина крепко зажмурилась, заставляя глаза быстрее привыкнуть к темноте. Впереди послышался стук падающего тела, перед внутренним взором замелькали серебристые полосы – летавица решилась на атаку. Видно, хотела набраться сил и сбежать.

Екатерина щелкнула пальцами – движения нужны были ей только для сосредоточения, – и в электрических светильниках зажегся призрачный голубоватый огонь.

Чаевская бормотала молитву, Мария Лионовна вскочила, прижалась к стене вагона и не сводила глаз с Екатерины, а выражение глаз китайца снова было непонятно.

На полу лежал Сабуров. К его груди присосалась гигантская серебристая пиявка, тело которой утончалось и вытягивалось куда-то вперед, к голове состава. Глаза врача закатились – белки отражали призрачный голубой свет, из приоткрытого рта вырывалось хриплое дыхание.

Крушевская была ближе всех.

– У него сейчас будет эпилептический припадок. Положите ему что-нибудь под голову, – скомандовала Екатерина.

Певица с неожиданной сноровкой опустилась на колени, свернула шаль и, приподняв голову врача, подсунула ему под затылок.

– Я сестра с опытом, можете не беспокоиться, – бросила она.

Екатерина одобрительно кивнула. Слухи не врали: при всей своей богемной внешности Эмилия Крушевская белоручкой не была.

Дмитрий Христианович исчез за дверью и, судя по звукам, пытался наладить свет.

Екатерина сделала глубокий вдох. Окна в вагоне заволокло морозным узором, изо рта Крушевской вырвалось плотное облачко пара. Мария Лионовна издала писк и потеряла сознание, но Митя не дал ей упасть и неловко положил на софу.

Щупальце, впившееся в грудь Сабурову, пульсировало, качая жизненную силу. Екатерина сжала блестящую, как будто покрытую слизью упругую поверхность и плавно потянула вверх. Сабуров закричал. Она взялась крепче, продавливая пальцами кожу пиявки, и дернула, – крик перешел в кашель, Сабуров заметался. Екатерина тянула изо всех сил, чувствуя, как болезненно напрягаются мышцы и лопаются сосуды в глазах. Вдруг присоска оторвалась от человеческого тела, наружу показались мелкие острые зубы, а потом – клочок тонких серебристых нитей. Врач забился в судорогах.

Крушевская придерживала его одной рукой, другой сильно оттолкнула стоявшее рядом кресло, о которое он мог удариться головой. «Жить будет», – не вовремя обрадовалась Екатерина. Щупальце в ее руке вдруг ожило и забилось – летавица пыталась высвободиться. Чувствуя, как поднимается из груди пьянящее ощущение власти, приходящее вместе с даром, Екатерина резко сжала пальцы свободной руки. Серебристые нити, торчавшие из пасти пиявки, мгновенно заледенели, а потом разлетелись осколками.

«Больно тебе?» – спросила она, уже догадавшись, чье щупальце держит в руках.

В окна ударил солнечный свет. Хинганский тоннель кончился. Справа мелькнул и пропал купол православной церкви.

– Останавливайте! – крикнула Екатерина.

Дмитрий Христианович услышал. Поезд, поскрипывая, стал дерганно замедляться.

Держа в руке трепыхающуся пиявку, Екатерина не спеша встала и направилась к выходу. Раскрасневшийся Дмитрий Христианович стоял в тамбуре.

– Сама выйду, не мешайте, – бросила она.

Летавица далеко уйти не могла – щупальце, хоть и невидимое, росло из ее тела.

Поезд замер. Призрачные синие руки Екатерины открыли дверь, и одаренная, щурясь, вышла наружу. Все вокруг было покрыто тонким слоем празднично-белого снега. Исчезла грязь и пыль маньчжурской степи, исчез серый горный гранит, – осталось только белое сверкание.

Екатерина дернула щупальце на себя, а потом неспешно, с силой принялась накручивать на локоть, как ленту пожарного шланга.

Над степью раздался вой, и тень метнулась из соседнего вагона вперед, в сторону гор. Екатерина устояла на ногах: она была старше, опытнее нечисти и теперь пустила по щупальцу свое ледяное колдовство. Летавица снова закричала, заметалась клочьями тумана и наконец собралась в воздухе в паре метров над одаренной. На серебристом щупальце расцветали морозные узоры.