— Он со страдальческой гримасой покосился на огниво. — Такое ощущение, что вы, гномы, пытаетесь всеми способами усложнить себе жизнь.
Бофур добродушно усмехнулся.
— Ох, мистер Бэггинс, ты так мало знаешь о путешествиях! Даже забавно.— Он почесал кончик носа и подмигнул Бильбо. — А что случится, если твоя поклажа вдруг отсыреет и чудесные спички из Шира станут бесполезны? И если наш прославленный король попросит тебя развести добрый огонь — помогут тебе сырые деревяшки? Что скажешь?
Бильбо посмотрел на огниво, потом на Бофура, потом опять на огниво.
— Ну… ладно, я тебя понял.
Он вздрогнул, представив себе взгляд и слова Торина, на которые тот наверняка не поскупится, если решит, что хоббит ответственен за неразожженный костер и неприготовленную еду.
— Вот поэтому, мистер Бэггинс, у нас всегда есть в запасе огниво. — Бофур расплылся в улыбке и похлопал Бильбо по колену. — А теперь покажи, как ты умеешь с ним обращаться, и я смогу спать спокойно, зная, что тебя никогда нельзя будет упрекнуть в неумении добыть огонь.
После нескольких неуклюжих попыток у Бильбо получилось извлечь из огнива пару искр, которых оказалось достаточно, чтобы поджечь трут, и накормить нарождающееся пламя тонкими веточками. Он был чрезвычайно горд, что удачно завершил дело, которому любой гном наверняка был обучен еще с колыбели, и принялся с удвоенным пылом помогать Бофуру с похлебкой.
Гном разделывал оленя, которого удалось подстрелить к ужину, а Бильбо чистил картошку. Хорошее настроение развязало ему язык, и он спросил, крутя в руках картофелину:
— Слушай, Бофур. Чем ты занимался до похода? Я так мало знаю о каждом из вас…
Бофур, который так сосредоточился на олене, что от усердия высунул язык, глянул на него из-под меховой опушки своей шапки.
— Да ничем особенно интересным. Уж точно не как прочие гномы в нашем отряде.
Бильбо перестал скрести ножом картофелину и вздернул бровь.
— Ты действительно хочешь поспорить с хоббитом о том, что на самом деле следует считать неинтересным? Должен заметить, что мало в каких сферах меня можно счесть истинным мастером, но вот в знании всех самых неинтересных тем для разговора мне просто нет равных.
Бофур рассмеялся, не прекращая своего занятия.
— Понятно, господин хоббит.
Некоторое время он молчал, видимо, собираясь с мыслями.
— Ты уже слышал от мистера Торина, что дракон Смауг вынудил нас покинуть Эребор. Бомбур и я лишились родни в той битве, и это еще не считая той неприятности, что приключилась позже с нашим дорогим Бифуром, в чьем лбу сейчас красуется добрый кусок гоблинской стали.
Руки Бофура двигались все медленнее – позабыв про оленя, он перевел взгляд на огонь, словно завороженный танцующим пламенем.
— Моя семья была из рода потомственных рудокопов — я бы даже сказал, одних из лучших в Эреборе. Хотя, наверное, глядя на меня и Бомбура, этого и не скажешь. Помнится, я, бывало, спускался со своим отцом в глубочайшие шахты горы.
Он улыбнулся Бильбо.
— Тебе наверняка понравилось бы там. Ведь вы, хоббиты, любите землю и все, что в ней. Не бывает на свете ничего более прекрасного, чем первый проблеск драгоценной жилы в горной породе шахты.
Бофур вздохнул и вновь принялся за оленя, хотя задумчивая улыбка не сходила с его губ.
— Порой об этом нелегко помнить — но именно там лежит вся гордость нашего народа, понимаешь? Гномы — лучшие рудокопы среди всех рас Средиземья, нет никого, превосходящего нас в рудном деле. И очень горько сознавать, сколько наших братьев сгинуло во мраке глубочайших пещер, никогда не видевших солнечного света.
Бофур вдруг нырнул рукой в складки шарфа, с которым не расставался ни днем, ни ночью, и вытащил из-за пазухи камень, красивее которого Бильбо не видывал. Камень переливался всеми оттенками зеленого, а в сердцевине его в свете костра вспыхивали золотые искры — казалось, что внутри сияет и бьется ток непостижимой иной жизни.
— Это, парень, самое дорогое, что осталось мне в память о семье. Мой отец нашел его в недрах горы, когда меня самого еще не было на свете, и подарил моей матери в знак глубины и нерушимости своих чувств.
Бофур старательно упрятал камень обратно под рубаху.
— Все эти годы он ценил его больше прочих сокровищ Одинокой Горы. Да, тебе там обязательно понравится, — повторил он, мыслями вновь устремившись куда-то далеко. — Бомбур пошел в мать куда больше, чем я. У нее были пламенные волосы и нрав им подстать. Она не особо жаловала шахты, зато готовила такие кушанья, что многие готовы были, не раздумывая, отдать половину своего богатства только за позволение насладиться их ароматом.
Бильбо поднял глаза от своей несчастной картофелины и улыбнулся.
— Наверное, она была уважаемой гномкой, мистер Бофур. Мы, хоббиты, очень ценим умение вкусно готовить.
Бофур вновь ему подмигнул.
— И впрямь, парень. Она была истинным мастером своего дела и талант свой не променяла бы на все сокровища Эребора. Удивительно, как она в конце концов согласилась выйти за моего отца, но дела сердечные частенько не подвластны здравому смыслу.
Некоторое время Бофур и Бильбо молча смотрели, как Бомбур ковыляет по лагерю с куском лепешки, зажатым в зубах. Еще несколько ломтей торчало у него из карманов.
— Для Бомбура драконья ярость и изгнание обернулись бедой куда страшнее, чем для меня. Может, потому, что он был очень привязан к матери, — пробормотал Бофур с печальной усмешкой, не отрывая глаз от брата. — Его трудно разговорить, если только не под пару пинт доброго эля, и он готов съесть все что на глаза попадется… но я не могу его в этом винить. Еда по сей день напоминает ему о матери.
Бильбо проводил глазами Бомбура, который вдруг представился ему в совершенно в новом свете. За все путешествие они едва ли перемолвились парой слов, но теперь, слушая рассказ Бофура, Бильбо уже не считал это невежливым — ведь Бомбур был точно так же неразговорчив и с прочими членами отряда. Наверняка и остальные гномы могли поведать свои истории потерь и лишений — отличные друг от друга, но неизменно печальные.
Бомбур скрылся из глаз, и Бофур заговорил вновь:
— Когда Смауг разорил Эребор, мы с Бомбуром отправились вслед за мистером Торином на запад. Бифур отыскал нас пару дней спустя. А как-то на очередном переходе на нас напала свора гоблинов.
Он продолжал свежевать оленя, теперь не мигая глядя на огонь.
— Они пришли ночью, набросились внезапно, не щадя никого. Бифур получил гоблинским топором в голову, обороняя меня и брата… Мы тогда почти не умели сражаться. Я освоил игрушечное ремесло, чтобы можно было разжиться парой монет в людских селениях, через которые мы проходили. Вдали от гор найдется не так-то много занятий для рудокопа… Но я не о том. Как ты понимаешь, после той бойни мы с Бомбуром очень быстро выучились обращаться с оружием, тем более что Бифур, пока выздоравливал, был на нашем попечении.
Покончив с оленем, Бофур принялся нарезать мясо тонкими ломтями для похлебки.
— С тех пор мы втроем держимся вместе. Везде следуем за мистером Торином, который стал нашим королем — и лучшего нам не надо. Он сделал для своего народа то, чего добился бы не всякий правитель в те лихие времена.
Бильбо невольно перевел взгляд на Торина, неподвижно застывшего у кромки обрыва, на котором они разбили лагерь под защитой утеса. Заходящее солнце слепило ему глаза.
— Поэтому, когда мистер Торин сказал, что возвращается в Эребор, мы пошли за ним. Тут даже решать было нечего — он ведь подарил нам новую жизнь в Синих горах. Мы в долгу перед ним за наш новый дом… пусть он и не похож на Эребор. Совсем не похож… — Бофур ссыпал порезанное мясо в котелок. — Хотя, я думаю, это потому, что в Одинокой Горе живет наша память, счастливые воспоминания, похороненные глубоко под толщей камня. Вот поэтому, мистер Бэггинс, мы идем в Эребор. Хотим вернуть их — и обрести новые.
