Бильбо по ступенькам дохромал до своей спальни. Сгрузил с плеч рюкзак и в совершенном изнеможении опустился на кровать, подняв маленькое облачко пыли. Тяготы дороги нелегко дались и без того измученному раненому телу, хотя присутствие волшебника сделало путь куда менее опасным, чем он мог бы быть. Бильбо растянулся на спине поверх покрывала, даже не потрудившись расстелить постель.

Он прекрасно помнил последнюю ночь, которую провел в этой комнате.

Он тогда сказал Гэндальфу твердое «нет». Сказал, что приключения – это не для него, а опасности и подавно. Он – хоббит Бильбо Бэггинс из Бэг Энда, а Бэггинсы уж точно не из тех, кто вот так запросто снимается с места в путешествия вместе с сомнительной ватагой подозрительных длиннобородых типов. А потом он услышал песню гномов.

Бильбо натянул одеяло повыше, силясь сладить с раздражением, вызванным непрошенными гостями и Гэндальфом, конечно. Как волшебник только додумался пригласить в дом добропорядочного хоббита целую ватагу гномов? Даже не предупредив этого добропорядочного хоббита заранее о предстоящем визите?

Но разве такая мелочь волновала Гэндальфа? Нет. Конечно, ему и дела не было.

Видимо, Бэг Энд славился в округе своими обширными комнатами и битком набитой кладовой. Гэндальф, конечно, водил дружбу с матерью Бильбо, но сам Бильбо не видел его уже много лет. И в конце концов, приличные люди не вламываются в дом с двенадцатью приятелями и не требуют угощения!

Но, очевидно, его гости мало смыслили в приличиях. Бильбо просто не повезло оказаться у них на пути – нет, он мог пережить общество одного гнома. Хорошо, даже двух гномов. В особо лихие дни – трех. Но тринадцати? Тринадцать гномов, оказавшихся шумными неряшливыми грубиянами! Одно дело вежливо попросить круг сыра на ужин и стул, чтобы скоротать вечер, и совсем другое - перетряхнуть кладовую, словно им все позволено!

Хотя… возможно, и впрямь позволено. Вот только вовсе не им, Бильбо Бэггинсом, хозяином норы.

А еще, как будто этого было мало, случилось и вовсе невообразимое – Гэндальф не только пригласил этих гномов в дом к Бильбо, но и попытался уговорить его отправиться с ними в безрассудное путешествие! Как будто Бильбо делать больше нечего, чем шляться по лесам в поисках Горы, в которой к тому же еще и дракон сидит!

Кто вообще в здравом уме рискнет добровольно лезть в пасть к дракону? Драконы пышут огнем, у них острые зубы и полный набор когтей, готовых выпотрошить зазевавшихся глупцов. Глупцов, к которым Гэндальф попытался причислить и его, Бильбо.

А в довершение всех бед – кажется, Гэндальф не потрудился обсудить его возможное участие в походе с этим важным гномом, Торином. Пусть Бильбо не был самым дружелюбным и гостеприимным хоббитом в Шире, но он однозначно не заслужил такого презрительного снисхождения, которым его одарили, едва переступив порог норы. Да он просто в открытую насмешничал над Бильбо – и самое ужасное, что эти насмешки даже забавными не были.

- Мои поздравления, мистер гном, - пробурчал Бильбо, от души взбивая подушку, которая почему-то сегодня казалась ему жесткой. – На что это вы уставились? Надо же, у вас есть глаза, и они порой даже что-то видят. – Тут он со всего размаху рухнул обратно на постель, продолжая бормотать: - Не желаете ли мяса? Или, может, печенья? А нет, подождите-ка, ваши приятели уже съели все подчистую!

Бильбо был сыт гномами по горло и искренне желал больше никогда не встречаться ни с кем из этого бесцеремонного народа. К тому же, в душе тлела обида – пусть он не похож на головореза, с ног до головы обвешанного ножами, но это вовсе не значило, что он ни на что не годен.

К тому же он ничего не имел против приключений. Он читал о них в книжках еще с тех пор, как был малым хоббитенком, а в юные годы даже добирался до самых границ Шира. Но то, что задумали эти гномы, было чистой воды самоубийством. Всего тринадцать путешественников – и недостижимая цель, от которой их отделяли многие лиги пути и дракон.

Как ни крути, обстоятельства, думал он с мстительным удовлетворением, определенно не на стороне Торина. Впрочем, Бильбо до этого все равно не было дела. Завтра гномы уйдут, и его жизнь вернется на круги своя – вновь станет обычной, нормальной, мирной. И никакие драконы не будут омрачать ее неспешный ход, а там, глядишь, Бильбо сам позабудет об этом досадном вечере.

Какие бы странные соображение ни привели сюда Гэндальфа, Бильбо надеялся, что теперь-то все прояснилось. А то, что у него иногда возникало желание выйти за порог и отправиться куда глаза глядят - аж пятки чесались, - вовсе не означало готовность путешествовать через полмира в поисках сокровищ.

Бильбо еще немного покрутился на кровати, стараясь выкинуть все мысли из головы. Чем скорее он заснет, тем скорее все закончится.

А потом он услышал гул голосов, плывущий по темным коридорам. Они что… они в самом деле пели? Посреди ночи?

Бильбо закрыл глаза, стараясь вслушаться в слова. И различил голос Торина среди остальных, хотя знал гнома всего пару часов и, если начистоту, не особенно хотел длить знакомство. Но в искусности пения ему отказать было нельзя.

Его голос почему-то вызывал в памяти жар тлеющих углей, дым костра, ночной лес, широкий тракт и придорожные валуны. В нем слышался шепот эпох, сменяющих одна другую. А еще… скорбь. И в этой скорби было столько невысказанной жажды и страсти, что сердце Бильбо дрогнуло.

Перед ним словно раскинулась непостижимая пустошь чужой жизни - кровь, невосполнимая утрата и бескрайнее одиночество. А еще – упрямое стремление, цель, что сияла ярче путеводной звезды. Драконье пламя, выжигающее глубины души и все, до чего могло дотянуться, ослепляющее, разрушающее, стремительное. И вместе с тем в каждом слове, в каждой ноте – глубокая печаль.

Бильбо спохватился только лишь, когда осознал, что глаза его повлажнели, и нахмурился. В конце концов, не его дом в одночасье уничтожили и сожгли.

И все же…

Когда Торин пел эту песню, часть души Бильбо ощущала эту потерю, как свою собственную.

Бильбо рассеянно потер шею и нащупал тонкий шрам, оставшийся на месте пореза от клинка Торина. Он провел по нему раз, другой дрожащими пальцами. Какая жестокая насмешка судьбы. Этот шрам – почти единственное зримое напоминание, оставшееся ему о Торине, а остался он лишь потому, что Торин тогда был ослеплен темной магией кольца, не владел собой и пытался его убить.

Смешно – ведь когда-то, лежа на этой самой кровати и вслушиваясь в стройный хор голосов, он думал, что понимает и разделяет скорбь утраты Торина, сквозившую в песне. Теперь-то он знал, что то был лишь отблеск, крохотная тень настоящей скорби. И что он, Бильбо, не ведал горя утрат до смерти Торина на своих руках. И уж подавно понятия не имел о том, каково это – видеть, как твой дом превращается в руины, горит и оседает пеплом на руки, плечи и волосы осиротевших жителей…

Тогдашний Бильбо и вообразить не мог, то бывает такая боль, которая теперь непрестанно терзала его душу.

Ему показалось, что слезы вновь подступили к глазам, и потянулся стереть их, но под пальцами кожа оказалась сухой, как пергамент. А ведь совсем недавно его легко могла растрогать простая песня. Он готов был заплакать при одной тени упоминания о потерях и одиночестве. Теперь же, до дна испив чашу горестей, выпавших на долю Торина, отряда и его самого, он больше не мог пролить ни слезинки.

***

Прошла зима. Снег сошел, и дни стали длиннее. Лодыжка почти не беспокоила Бильбо, а на виске остался лишь маленький шрам, который легко было скрыть под волосами. За эти долгие холодные месяцы они отросли почти по плечи.

Дел у Бильбо было немного – он почти всю зиму провел у камина, порой забывая даже подбрасывать в него дрова. Просто сидел в кресле, уставившись невидящим взглядом в никуда. Вставал только, чтобы покормить дрозда и поесть самому. Ему пару раз приходила мысль дать птице имя, но каждую его попытку пичуга встречала таким гневным щебетом, что Бильбо оставил эту затею.