– Еще одна дверь.

Два-Одиноких-Старика кивнул.

– Поэтому я не смог тебя винить.

Он смотрел на меня этими своими отрешенными глазами. Я видела в них великую пустоту – там, где однажды было так много всего: идей, историй, надежды на столь многое. И осталось… ничего. Ничего, кроме пустой, безучастной темноты, в которой я едва различала, под всеми этими мертвыми мечтаниями, крошечный огонек.

И он горел алым.

– Полагаю, что понимаю тебя, Сэл Какофония. И надеюсь, ты понимаешь меня… а ты понимаешь? – прохрипел Два-Одиноких-Старика. – Это ведь боль, верно? Как потеря конечности. Ощущение, что там, внутри, должно быть что-то, чего нет, и ты не можешь спать спокойно, неважно, сколько выпьешь или кто с тобой в постели. Это дыра… и ты не знаешь, чем ее заполнить, но не почувствуешь себя правильно, пока не получится. И единственный способ, какой только можешь придумать…

– Забрать что-то у тех, кто проделал в тебе эту дыру, – закончила я за него.

И не сразу поняла, что слова сорвались сами.

И губы вольнотворца скривились горькой улыбкой, когда он наклонил голову в медленном кивке.

Однажды Лиетт рассказала мне про этого человека. Среди обычных людей вольнотворцы – легенда. Блестящие изобретатели, алхимики, чарографы, инженеры и не только. А среди вольнотворцев Два-Одиноких-Старика был близок к божеству. Историй, написанных о его гениальности, хватило на десять книг – у Лиетт в коллекции хранилось девять. Я понятия не имела, правдивы ли они.

Но обо мне и себе он был прав.

Мы понимали друг друга.

Так что я закрыла глаза и медленно выдохнула.

– И что тогда ты от меня хочешь? – спросила я.

Он повернулся к своему малюсенькому городку и окинул его взглядом с грустной, жестокой улыбкой. И крошечный огонек в его глазах вспыхнул ярче.

– Все, что мне необходимо, – ответил Два-Одиноких-Старика, – это абсолютное разрушение двух самых могущественных держав Шрама.

Жизнь измеряется сделками. А конкретнее – хреновыми сделками.

Всякий новый шрам, который ты зарабатываешь, всякий труп, который ты оставляешь, всякое нежноокое миловидное личико, с которым ты просыпаешься рядом – у всего есть цена, знаешь ты об этом или нет. Шрамы не появляются без боли, трупы не остаются без тех, кто за них мстит, а всякое завоеванное сердце в конце концов разобьется.

Цена не бывает хорошей или плохой, а всего лишь той, которую ты хочешь или не хочешь платить. Но, парадоксально, все сделки хреновые потому, что любая сделка, которую стоит заключить, означает следующее – ты лишишься того, что никогда не вернешь.

В случае сделки, предложенной мне, цена была в самом деле высока. Помимо того, что я крайне вероятно просто-напросто погибну, так ничего и не добившись, предложение Двух-Одиноких-Стариков разрушить как Империум, так и Революцию – это плюс-минус просьба забить на здравый смысл в принципе. В конце концов, мне хватало неприятностей в сражениях с одним магом или одним танком… а как, черт возьми, он намеревался уничтожить две державы, практически оными кишащие – это вне моего разумения.

Я, безусловно, не гениальный вольнотворец. А с другой стороны, я и не сошла с, мать его, ума.

Он просил невозможного. Он предлагал безумное. Он надеялся отомстить за тысячи павших душ разрушением двух держав. И взамен…

Взамен…

Взамен он предлагал мне мою месть.

Все до последнего имена из моего списка. Всех магов, которые перешли мне дорогу. Руки, которые нанесли мне шрамы, глаза, что беспомощно смотрели и ничего не делали, пока я истекала кровью в темноте, всех, из-за кого я до сих пор просыпаюсь от глубокого сна с криками, застрявшая на этой холодной, темной земле.

Он мог мне их дать. В этом я не сомневалась. Город, может, и погиб, но гений, его выстроивший, остался. У Двух-Одиноких-Стариков хватало доносчиков, сторонников и денег для гарантии того, что даже самые неуловимые представители моего списка не улизнут от его хватки. Или моей.

Как я сказала, единственная цена, о которой стоит задумываться – та, которую ты готов заплатить. И потому я направилась вниз – по коридорам таверны, мимо суровой мадам Кулак – и добралась до подвала, к закрытой двери.

Ведь то, что он мне предлагал… я была готова заплатить.

– Идиотка.

Соглашались не все.

– Я чуял его страх, его отчаяние, – прохрипел Какофония из кобуры пылающим голосом. – Никакой он не блестящий ум. Он скорбящий вдовец, что цепляется за хладный труп. Потакая его мании, ты тратишь наше время.

– Я всего лишь его выслушиваю, – отозвалась я.

– Ты слышишь то, что хочешь услышать.

– Если учесть, что меня сейчас отчитывает говорящий револьвер, не могу сказать, что это так.

– Он ни к чему нас не приведет. Добыча уйдет из твоих рук еще дальше. Твоя месть сойдет на нет и станет эпитафией на твоей могиле, не более.

– А твое тело? – Я глянула на него сверху вниз. – Оно тогда тоже отменяется, верно? Вот потому-то ты и расстроен.

Он умолк, вспыхнул жаром. Так я и поняла, что попала в точку. Считывать эмоции живого оружия – штука непростая, но я-то, в конце концов, Сэл Какофония. Я проворачивала штуки покруче.

– Он предлагает нам способ убить больше магов, – продолжила я. – А это значит больше магии для тебя, а это в свою очередь значит, что ты получишь желаемое куда раньше.

– Не забывай, почему мы добываем мне новое тело, дорогая, – прошептал он. – Мне бы очень не хотелось, чтобы ты мучилась галлюцинациями об альтруизме.

Теперь притихла я. Не только потому, что выдвинутое обвинение было мне ненавистно, но и потому, что мы стояли у двери, к которой меня отправил Два-Одиноких-Старика, и мне не хотелось, чтобы кто-то увидел, как я болтаю с револьвером.

Все-таки нам ни к чему, чтобы этот гребаный помешанный старикан с безумным планом свергнуть империи подумал, что взял и нанял сумасшедшую, верно?

Я подняла руку, собираясь постучать. Но сделать это мне не удалось – дверь чуть нахрен с петель не слетела. Она врубилась в стену подвала со стоном металла и снопом искр.

И проход заполнили широкие плечи Агне.

Она наклонилась, впившись в меня сощуренным взглядом, и процедила сквозь зубы:

– Ворона вылетает в полночь.

Я мигнула.

– Чего?

– В Катаме множество кафе.

Я сощурилась в ответ. Кто-то из нас двоих для происходящего то ли слишком пьян, то ли слишком трезв. Но прежде, чем я определилась, на плечи Агне легли ладони, и Джеро – с немалым усилием – сдвинул ее в сторону.

– Агне, мать твою ж налево, мы об этом уже говорили, – прорычал он. – Зачем тебе пароли, когда ты и так всех знаешь.

– Меня окружают обыватели, – отозвалась та, закатывая глаза, и со скрещенными на груди руками покинула дверной проем. – Как вы вообще намереваетесь вести шпионаж без должной игры – вне моего представления.

– Тогда хорошо, что тебе платят не за думы. – Джеро вздохнул, раздраженный, потом повернулся ко мне с усталой улыбкой. – Рад, что ты справилась. Как понимаю, Два-Одиноких-Старика все обрисовал?

Я кивнула.

– Обрисовал.

– Значит ты собираешься…

– Значит я выслушаю то, что он там задумал, – перебила я. – Но ничего не обещаю.

Джеро поморщился.

– У нас тут не то предприятие, в которое можно как бы невзначай ввалиться. Гибель двух держав требует определен…

– Определенную даму, вроде меня, – опять перебила я, – а я не та дама, которой можно командовать.

– Видишь?! – проревела сверху Агне. – Почему это вот ей можно такую драму разводить?

Джеро потер глаза, потом отошел в сторону и поманил меня.

– Ладно. Давайте тогда все будем делать то, что, мать вашу, хотим. Не то чтобы обстряпывание краха самых могущественных держав на земле требовало хоть каких-то обязательств, да?

– Обязательства – не моя сильная сторона, – я шагнула в дверной проход и похлопала рукоять Какофонии. – Но опять-таки ты меня не для этого сюда звал, правда?