– Я поняла.

Скрипнула кожа. Запела латунь. Упавшие на ствол снежинки обратились в пар.

Какофония. Мерет задержал дыхание.

Синдра выругалась, обнажая клинок и плавным движением принимая боевую стойку. Однако после не шелохнулась – либо ждала первого удара от Сэл, либо слишком охеренно испугалась при виде этого ухмыляющегося дракона. Она не напала.

Как и Сэл.

– Аптекарь, – Сэл выудила что-то из сумки, щелчком открыла барабан револьвера. – Кто живет вон в том доме?

– Котором? – оглянулся Мерет.

– Через дорогу. Большой такой.

Мерет сощурился. Более крупный, более красивый на фоне остальных бедняцких домишек, особняк госпожи Калавин возвышался аки крестьянин над землей. Госпожа явилась сюда с деньгами, как говорили, после смерти супруга в имперской армии. Она возвела себе добротное жилище – недостаточно по имперским меркам, разумеется, но явно получше всего остального в Малогорке. У нее, в конце концов, было аж два этажа.

– Госпожа Калавин, – ответил Мерет. – Но…

– Она живет одна? – поинтересовалась Сэл, защелкнув барабан обратно.

– Со слугой, но этим утром они оба отправились на рынок в Соваград.

– Живность? – Сэл взвела курок.

– Одна кошка. Но хозяйка всегда берет ее с собой.

– Спальни и кухня, – продолжила Сэл. – На втором этаже?

– Н-нет, – Мерет нахмурился. – Госпожа говорит, что из-за бедра ей больно подниматься по ступенькам, так что…

– Хорошо.

Сэл подняла Какофонию.

И спустила курок.

Грохнул выстрел, пуля с воем взрезала снежное небо и выбила в стеклах верхнего этажа рваную рану. Прошел миг-вздох.

И зазвенела Руина.

Взметнулись убранства – одежда, стулья, куски скульптур, – и дом взорвался волной звука. На улицы вместе со снегом посыпались осколки стекла и обломки досок. Ошметки портретов взлетели на ветру. Снег окрасился вином из бутылок, словно кровью.

Крик Мерета утонул в шуме. Он еще никогда не видел столь разрушительной силы, столь непринужденного ужаса. Он не мог отвести взгляд от зазубренной короны, которую теперь носил дом.

И все же…

Чем больше Мерет смотрел, тем больше убеждался, что никто не пострадал. На улицах никого не было. Даже дома поблизости обошла участь страшнее засевшего в крыше обломка деревяшки.

Сэл Какофонии, убийце людей, тварей и всего, что ходит по этой темной земле, не удалось никого погубить.

– Эй, кто тут еще есть, всем слушать сюда!

После грохота голос Сэл ясно и свободно разнесся по улицам.

– Этот Сраньберг теперь принадлежит Сэл Какофонии! – прокричала она в снегопад. – Ваши деньги и барахло мне не нужно. Но я забираю вашу землю. И если вы все еще будете здесь через…

Она глянула на Мерета.

– Сколько тут народу?

Он развернулся, ошарашенный.

– А?

– Народу. Сколько?

– С-семьдесят, – ответил он. – Погоди, нет. Шестьдесят девять. Беннер на прошлой неделе перебрался в большой город.

– Славно, – буркнула Сэл и снова обратилась к снегопаду. – Если вы все еще будете здесь через три часа, я заберу у вас все! – Она харкнула на землю. – Любой, кому не ясно – милости просим ко мне на встречу. Буду рада разложить по полочкам после того, как взъебу страждущему лицо, благоверную и жизнь. – Сэл сощурилась. – ТРИ ЧАСА!

Она окинула взглядом молчаливые улочки, падающий на руины дома снег, кивнула сама себе.

Убрала револьвер в кобуру, закрепила ремешок.

– Пока она здесь, – прошептала Сэл, – я здесь. Мне не нужны проблемы, и создавать их я тоже не намерена. Но если кто-то захочет, чтобы я убралась до того, как она будет готова…

Она уставилась Синдре в глаза.

– Милая моя, – произнесла Сэл, – мечей придется принести куда больше.

И развернулась, словно подзадоривая Синдру ударить. Но когда Сэл перешагнула порог и закрыла дверь, та все стояла, прикованная к месту, стиснув побелевшими пальцами пояс, широко распахнув немигающие глаза, бессловесно разевая рот.

Мерет с трудом сглотнул, уставившись на руины.

Вдалеке все так же продолжал подниматься дым.

Мы провели в дороге многие часы, как вдруг я ощутила нечто.

Лоб вдруг обдало холодом, проникающим под кожу. Я моргнула, коснувшись его двумя пальцами, на которых после этого осталась влага. Я запрокинула голову и увидела, что пошел снег.

Вокруг царственно возвышался лес, древние ели и сосны в коронах из голых веток, на тронах из шишковатых корней. Когда снег припустил всерьез, они принялись устало вздыхать, плотнее усаживаясь, словно весь лес сдерживал дыхание перед приходом зимы.

Я стянула с шеи палантин, встряхнула его и, когда снова расправила, у меня в руках оказался уже полноценный плащ. Я надела его, набросила на голову капюшон – казалось бы, от зачарованного палантина ожидаешь чего покруче, но черт его дери, если он не полезен.

Старую дорогу, извивающуюся через лес, уже укрывал тонкий снежный ковер, девственная белизна, тронутая лишь колесами караванов и проходящими зверями. Несколько ив, до сих пор упрямо хранящие листву, низко склонялись, накапливая на ветках снег. Вдалеке птица пропела единственный куплет одинокой песни, последний знак, что осень подошла к концу.

Я закрыла глаза, вдохнула холод. Леса Долины Борруса тянулись неподвижной, беззвучной, черно-белой вечностью.

Честно, если закрыть глаза на ту часть, где людей безжалостно рвало на куски, картина выходила вполне годная.

Время от времени можно было что-то разглядеть сквозь бесконечность деревьев. Вдали показалось поспешно устроенное кладбище с деревянными, торчащими как грибы, табличками для мертвецов, которых не смогли унести. У дороги ржавел революционный башенный танк, его каменно-металлический остов, разорванный магией, скрылся под снегом, крестьянин среди королей. Тут и там виднелись следы, где обрушивали свою ярость маги – гранитные статуи из солдат, с застывшим на лицах ужасом в последний миг перед ударом чар; расколотые деревья и взрезанная земля там, где вырывались огромные зазубренные шипы; случайный Отголосок обретал очертания в завитках ветра, беззвучно кричал и затем растворялся.

В Шраме разница между плохим клоком земли и хорошим заключается в следующем: или жизни неизменно угрожают твари и бандиты, или жизни неизменно угрожают воюющие за этот самый клок армии.

И Долина Борруса была одним из наилучших мест на всей этой сраной земле.

Прохладное лето, сносная зима – начало уже соблазнительное. Однако ее богатства – руда, древесина, дичь и рыба – вот, что в первую очередь привело туда Славную Революцию Кулака и Пламени, свежеосвобожденную от гнета Империума. Аналогичным образом тех же качеств – и того, что землей нынче владели бывшие подданные – хватило, чтобы заставить имперские легионы с их магами за них сражаться.

Последовавшие битвы были жестокими – чего и следует ожидать от битв между страной фанатиков с огромными пушками на боевых машинах и страной швыряющихся магией безумцев, срущих огнем, – и в конце концов победу, кровавую, временную, одержал Империум. Со временем, благодаря местным усилиям, мятежам и старому доброму счету потерь, установился шаткий мир.

Мир, которым я намеревалась пока что насладиться.

– Кудах!

Разумеется, только я.

Ездовая птица подо мной неуютно поерзала, распушив черные перья. Длинная голая шея – с лысой хищной головой с острым клювом и парой цепких глаз – дернулась, стряхивая снег, собравшийся на макушке. Конгениальность испустила еще один раздраженный вопль и перетопнула мощными когтистыми лапами, весьма раздосадованная, что эта мокрая белая штука столь настойчиво портит ее очаровательное оперение.

Для того, кто неизменно жрет падаль, пока не проблюется, Конгениальность – удивительная неженка.

– Полегче, мадама, – я погладила ее шею, успокаивая, и мягко подтолкнула в бока, чтобы она продолжала шагать. – Ты вояк когтями разрывала. Что ж скажут по соседству, если увидят, что ты боишься какого-то снежочка?