– Смотри, это горечавка, – сказала она, и узкая зеленая полоска на мгновение задержалась в пальцах, – хороша от болезней, в букете прибавляет здоровья…

– А почему в букете? – Эльга остановилась, переводя дыхание. – Наверное, вы хотели сказать «в портрете», мастер.

– Мастера всегда говорят «букет». Портрет – это, в общем, низкое слово. Среди своих его не произносят.

– А почему?

Унисса, стоя по пояс в кипрее и чужице, окруженная мелкими синими и белыми цветками, пожала плечами.

– Портрет – это уже сформированное, свершившееся проявление мастерства. А букет… Это как бы само действие… Поняла?

– Нет, мастер.

– Я почему-то и не сомневалась. Догоняй.

Гудели шмели. Трещали кузнечики. Солнце жарило землю и будто горячую ладошку держало над Эльгиной головой.

Девочка споткнулась и упала.

Слезы обожгли уголки глаз, покатились по щекам. Было ужасно обидно, что ею командуют, как вещью. А она устала. И хочет домой. Сильно-сильно хочет домой.

– Что ты копаешься?

Унисса нависла над Эльгой.

Приминая кипрей, та повернулась к мастеру спиной и сжалась в комок.

– Я не хочу больше! – всхлипывая, сказала Эльга. – Вы злая! А я не хочу быть как вы! Это глупое мастерство…

Она зарыдала. Унисса опустилась рядом.

– Посуди сама, – мягко произнесла она, – ты – домашняя девочка, и если я буду ждать, когда в тебе прибавится ума, чтобы меня слушаться и понимать мастерство, время источит меня в худую щепку, которую и в букет не взять, только выкинуть.

– Но почему все так? – сквозь слезы произнесла Эльга.

– Потому что это жизнь, – сказала Унисса. – Она не всегда весела и справедлива и очень часто тяжела.

– А я не хочу!

– Кто ж этого хочет?

Девочка подняла голову.

– Вы!

– И еще обижаешься на дурочку, – улыбнулась мастер.

– Просто…

Эльга посмотрела в глаза Униссе и уткнулась в пахнущее листьями платье, хотя, наверное, мгновение назад ни за что бы этого не сделала.

– Просто мне пло-охо!

Лицо ее утонуло в складках ткани, в тепле чужого тела. Мастер, помедлив, огладила вздрагивающее Эльгино плечо.

– Это не дело.

– Де-ело…

– У нас есть работа, – сказала Унисса. – Станешь грандалем, реви сколько угодно. А пока нет времени. Ладно?

Эльга, судорожно выдохнув, кивнула.

– Ладно.

Утирая глаза, она поднялась на ноги.

– Собирай все, что тебе кажется интересным, – сказала мастер. – Это часть мастерства. Нужные травинки и листья должны сами идти в руку. Пошли.

Они миновали луг.

Унисса рассказывала про дрок, чужицу, лен и синие глазки, что с чем сочетается, что не сочетается, что чувство букета должно возникать на кончиках пальцев, это чувство придет изнутри, само, и что мастер Крисп под старость составлял букеты, пробуя листья на вкус.

– А так можно? – спросила Эльга.

– В конце жизни ему изменило зрение, – ответила Унисса. – Но букеты у него получались лучше, чем всегда.

– А он стал грандалем?

– Нет, – сказала Унисса. – Не успел. Ему всегда казалось, что еще чуть-чуть не хватает.

Роща начиналась в ложбинке, заросшей ягодником, и взбиралась выше по склону невысокого холма. Они прошли первые деревья. Унисса сорвала несколько листьев с нижних веток, растерла их в ладони, принюхалась.

– Хороший лес.

– А чем он хорош? – спросила Эльга, потянувшись к понравившемуся, почти прозрачному на солнце листу.

– А вот подумай, – сказала мастер.

Они бродили между деревьями. Здесь росли бук и орешник, кое-где, особняком, стояли дубы, кряжистые, морщинистые, с кронами, не пропускающими лучи солнца к земле. Под ними почти не было травы. А выше по склону качались гибкие стволы лебяжника.

Его узких листьев Эльга нарвала больше всего – к ним даже тянуться не приходилось, пригнул ветку – и собирай. Сак скоро распух, и листья внутри шуршали при каждом шаге. Словно переговаривались и выражали неудовольствие.

Мастер то пропадала за деревьями, то замирала на месте, сосредоточенно нахмурившись. Казалось, до Эльги ей совсем нет дела. Зелень слетала с ее ладони, пальцы щупали воздух у веток. Один раз она прошла очень близко от ученицы, и глаза ее были закрыты, но уверенный шаг никак с этим не вязался.

– Иди-ка сюда, – скоро позвала она Эльгу.

Между двух кочек над пышным ягодником прорастал тонкий серый ствол с лапчатыми красноватыми листьями. Унисса с улыбкой застыла около него.

– Знаешь, что это? – спросила она.

Эльга мотнула головой.

– Это редкое дерево, – сказала мастер. – На юге его зовут донжахин, что переводится как друг-приятель. Его листья в букете обещают встречу или весть от близкого человека.

– И сбывается? – спросила Эльга.

– Это уж как составишь букет.

– А можно сорвать?

– Конечно, – сказала Унисса.

Эльга потянулась за листьями.

– Осторожнее. – Мастер поймала ее пальцы. – Если хочешь, чтобы свойства листа сохранялись как можно дольше, отщипывать его нужно на ноготь от соединения черенка с ним самим. Ты должна почувствовать жилку, где можно. Поняла? И больше не срывай листья как попало. Они быстро умрут.

Эльга пристыженно кивнула.

– Давай. – Унисса отпустила руку девочки.

Лист затрепетал перед глазами.

Эльга наклонила ветку к себе, затем под одобрительным взглядом мастера повела пальцы к черенку. Чем ближе она подбиралась к лапчатому красавцу, тем, казалось, теплее становился черенок. Скоро даже можно стало уловить, как его пульс отдает в подушечки пальцев.

– Чувствуешь? – спросила Унисса.

– Да, – сказала Эльга.

Она отщипнула лист, передавив биение.

– Молодец, – похвалила мастер, скрываясь в зарослях. – Теперь собери еще два десятка. А на верхушке оставь.

Ветер шелестел в кронах. Солнечный свет прозрачными желтыми снопами прорывался сквозь ветки и кружевом ложился под ноги. Вилась безобидная мошкара.

Отбирая листья и бережно укладывая их в сак, Эльга задумалась, можно ли составлять букеты для самой себя. Вот сделалось бы ей грустно, а донжахин под рукой. Сложил букет, и – раз! – Тойма приехала. Или мама с папой.

А еще Рыцек.

Но нельзя, наверное. Эльга вздохнула. Мы же не себе служим, мы Краю служим и его кранцвейлеру. Спросишь, а мастер Мару опять дурочкой обзовет.

Эльга погладила лист, и ей показалось, что он отозвался на ее ласку легким покалыванием. Будто предложил подружиться.

– Ученица!

Махнув на прощание дереву ладошкой, Эльга помчалась на зов.

– Да, мастер Мару!

– Быстрей!

– Бегу, мастер Мару!

Сак хлопал по спине легким, шуршащим крылом. Деревья прыскали в стороны. С разбега Эльга чуть не влетела двумя ногами в ручей, но смогла отвернуть и не дала исстегать себя гибким прутьям лозовника.

– Эльга!

– Я здесь, мастер!

Унисса повернула голову на голос. Улыбка вспыхнула на лице.

– Быстро бегаешь. Подойди.

– Ага.

Эльга, хватаясь за ветки, спустилась в низинку.

Мастер стояла у приземистого дерева, почти напрочь лишенного коры. Вверху оно, кажется, даже горело. Но раздвоенный ствол еще жил, на высоте человеческого роста полный тонких побегов с большими листьями.

– Это золотой дуб, – сказала Унисса Мару, нежно оглаживая трещины дерева.

– А почему золотой? – спросила Эльга.

– Солнце выглянет, увидишь. Это дерево славы.

– Можно собирать?

Эльга, привстав на цыпочки, потянула руку к близкому листу.

– Погоди.

И мастер, и Эльга задрали головы к небу, ожидая, когда своенравное, закрывшее солнце облако отползет по своим облачным делам. Вот оно сместилось левее, будто проглотив жаркий солнечный блин, вот, проглоченное, посвечивая, скатилось в пухлый, несколько провисший к земле живот, а вот…

Ах! Солнечный свет ударил вниз, и листья дерева будто взорвались, сделавшись золотисто-прозрачными. Эльга видела каждую жилку и искорки, слетающие с закругленных кончиков. Казалось, весь дуб оделся сияющим ореолом.