Гранаткин молча сидел ещё пару минут, а я пил ароматный чай с баранками.

– Ну, скажи, Юра. Вот, откуда ты взялся? – чиновник встаёт и начинает что-то листать в блокноте.

– Не поверите. Я здесь, чтобы вывести наш спорт на мировые вершины, мы всех сделаем, – улыбаюсь и ломаю баранку в руке.

– Иди. Документы у секретаря. Не выносить. (посмотрев на часы). У тебя сорок минут.

Гранаткин снимает трубку, крутит диск:

– Здравствуйте, Аркадий Николаевич. Насчёт заседания на следующей неделе. У меня к Вам интересное предложение…

Пришёл в госпиталь. Записался, получил пижаму и тапки. Захожу в палату. Представляюсь. Здороваемся. Из шести коек пять – заняты. Располагаюсь на свободной. В палате идут неспешные разговоры про то, про это. Вот немолодой усатый старшина Евграф Денисович специально для меня (судя по кислым лицам соседей) начинает свой рассказ:

– Мне тута надысь так хвоста накрутили… ПрОтокол написали. Сходил в кино называется. – крутя головой по сторонам говорит усач, ища несогласных в палате. В тишине перемежаемой поскрипыванием кроватей продолжает:

– Отоспался с ночной значится и в пивную. А там Абрамян с Попандопуло. (Как тесен мир). Выпил с ними кружку ерша. Они и говорят, а пошли в кино. Там про лётчиков показывают. А пошли, говорю. – чешет лоб Денисыч, и неспешно продолжает:

– Взял с собой поллитры на вечер. Думаю, посижу потом с ребятами. А они как девок увидали, так и ускакали от меня. Ну, думаю, до свидания. Моё вам с кисточкой. Купил два пирожка, встал в уголок и к началу кина пузырь то и приговорил… Тута и фильма началась. Я в первом ряде. Чтобы никто, значится, не вертел головой впереди. Все смеются, а мне не весело. Войну вспомнил. Я столько девок за войну схоронил. Какие целые, а от кого в брезенте – пепел с костями. "Ночные бомбардировщики" как и в этом кино. У нас ведь как было. Маты, грязь, смерть. В землянке к утру так набздят – хоть топор вешай. А эти с экрана песенки поют. Чистенькие такие. Да у нас за ночь столько вылетов было, что к утру все чумазые как черти. Я встал и сказал всем, что не так было. Врёт фильма. А на меня зашикали. Обидные слова сказали. Ну, я тому кто вывести меня хотел и съездил в ухо. А тот мне. Я упал. Руку вот поломал. (поднимает левую загипсованную). А потом в учебниках детям напишут, что всё как в кино было. Нет правды в жизни. – махнул здоровой рукой дебошир и улёгся на койку.

Заходит медсестра и объявляет:

– Тихий час. Потом на процедуры по графику.

Лежу. Перечитываю список нужных футболистов. Кого-то, вспомнив чей-то неадекват или другие пороки, – вычёркиваю. Кого-то из своих ленинградских знакомых добавляю, хоть их ещё и нет в заявках команд высших классов. Также добавляю играющих на первенство Москвы и области из нового списка. Получилась толпа на две или три волны по сезонам. Многие ещё слишком юны и восемнадцати нет – пусть поварятся в дубле год-два. До конца этого года предложу Маслову пригласить в команду следующих: вратари: Яшин из динамовского дубля, Денисенко из краснодарского "Динамо"; защитники: Байков из владимирского "Динамо", Кузнецов из МВО; полузащитники: Маслёнкин с завода "Красный пролетарий", Войнов с завода имени Калинина; нападающие: Коман из дубля киевского Динамо, Васильев из ленинградского ГОМЗ имени ОГПУ (будущий ЛОМО). Если нас с Колобком добавить, то почти состав на матч набирается.

Вечером Колобок с Анечкой пришли. Вышел к ним, стоим у входа в госпиталь, новости рассказываем. У Пилюли пол-лица под платком спрятано. Осторожно сдвигаю платок. На светло-коричном фоне вокруг глаза размешаны бордовые и фиолетовые оттенки завихрениями переходящие из одного в другой цвет. Распухшая нижняя губа немного вывернута вперёд и хранит на себе останки зелёнки. Покачав головой, говорю:

– Какая же ты у меня красавица. Ничего тебя не может испортить.

– А тебя-то когда Изотов привёз, ты на водяного был похож с зелёно-фиолетовым оттенком. – вставляет Васечка.

Улыбаемся, а Аня спрашивает:

– На работе что сказать? Упала?

– Скажи что поскользнулась и ударилась о поребрик, – советую я.

– Поребрик? Это что за зверь такой? – задаёт вопрос самый любопытный неленинградец.

– Ну, это как бордюр у дороги, только повыше, – отвечаю, и перескакиваю с темы разделявшей когда-то спорщиков на москвичей и питерцев, – Аня, а как у тебя дома, мама, брат, сёстры?

– Переживали сначала, потом успокоились. Сёстры пошли на литературный кружок. К Боре Слуцкому в соседний дом. Они там стихи поэтов Серебряного века читают. Обсуждают пути борьбы за идеалы революции. Умные все, начитанные…

Что-то ёкнуло у меня в груди. Чуйка чего-то плохого.

Десятку могут дать или что похуже…

– Запрети. Запрети сёстрам туда ходить… Придумай что-нибудь. Но, обязательно-обязательно запрети. – говорю глядя в глаза подруги.

– Хорошо, Юрочка. Я всё сделаю…

– А хотите анекдот, – встревает Колобок, – Участковый стоит над утопленником и составляет протокол осмотра. Пишет: "Протокол об утопании"… Зачеркнул. Опять пишет: "Протокол о утопии". Зачеркнул. Подумал и окончательно пишет: "Протокол о входе тела в воду и не выходе из нее".

Ржёт. А Анечка смотрит на своего "утопленника" со слезами… Потом вспоминает что-то:

– Тётя Клава просила… Её начальник Николай Петрович просил Василия Иосифовича помочь в военную академию поступить. Вот Сталин подписал направление. Скоро "Кинштейн" учиться уйдёт на подготовительные курсы. Клавдия Петровна хочет ему песню спеть. Про возвращение в строй. Может вспомнишь…

И, хитрО так улыбается…

Она догадалась, что ли… Да ну нах…

Беру блокнот у Колобка, слюнявлю карандаш, пишу слова.

– Аккорды сам подберёшь…

Отходим в уголок, где я поначалу тихо, а потом и громко начинаю петь представляя, что мне подыгрывает симфонический оркестр…[28]

Тут спустившаяся со второго этажа немолодая медсестра, дождавшись окончания песни, покачала головой и прокричала в коридор:

– Больные и выздоравливающие – по палатам. Вечерний обход.

Перед тем как выйти на мороз, Аня залезла в карман и достав мандаринку протянула мне. И прижалась, как кутёнок ищущий ласки. Колобок увидев в моей руке тайный символ Нирваны фыркнул:

– Ну вы блин даёте…

– Дурак, – сказала ему Анечка сделав страшные глаза. Обернулась и уже ласково мне:

– Поправляйся, Юрочка. До завтра.

7 февраля 1950 года.

Утром звонил Изотов спрашивал как я. Сказал ещё, что Пучков вчера заболел. Температура тридцать восемь. Из дубля ВВС ещё одного вратаря вызвали.

Хреново. Так и до меня очередь дойдёт. Это будет просто позор.

Хожу на процедуры, на осмотры. Вроде, кругом здоров. Особенно для семидесятилетнего. Хе-хе. Очередь нашей палаты на "свежие" прошлонедельные газеты будет завтра. Рыбаковский "Кортик", что вчера принесла Анечка пошёл по рукам. Сейчас Денисыч читает. Задолбал своими вопросами. Не удивительно. У мужика четыре класса образования. Читает по складам. Остальные от делать нечего травят байки. Вот очередная:

– В сорок четвёртом над Западной Украиной лётчика из нашего полка Миху Девятаева сбили. Тот в плен попал. Как потом оказалось на немецком аэродроме работал. И вот он в начале сорок пятого со своими пленными товарищами у немцев бомбер угнал и на нашей стороне сел.