- Я понимаю, что пора бы мне отправиться в караулку и вздремнуть там пару часиков.
Густаву надоела эта подвальная темень и этот тип. Наверху его ждал узкий и жёсткий топчан, но к нему прилагалось мягкое одеяло. И котомка из дома.
- Так и быть, - сказал он, поднимаясь, - свет тебе оставлю, чтоб веселее ночь короталась.
Илия стоял на коленях, глядя на него снизу вверх.
- Не боись. Еже ли дело дойдёт, могилку вырою на пригорке, чтобы солнышко согревало.
- Они не должны ничего узнать от меня. Иначе быть беде, - донеслось из-за решётки. - В твоей власти, добрый человек, спасти множество ни в чём неповинных жизней.
- И чтобы это сделать, я должен тебя освободить? - Густав снял с пояса связку ключей, где, впрочем, не было ключа от камеры. - Взять, отпереть эту дверь, вывести тебя наружу, а затем отпустить на все четыре стороны, так?
Он покрутил связку на пальце. Узник за решёткой в приглушённом свете представился ему вдруг сущим стариком. Кожа да кости, прикрытые жалкими лохмотьями одежды. Словно он просидел в этой камере, не видя солнца, не один день, а десятилетие. И это состарившееся лицо показалось Густаву знакомым. Он уже видел его где-то и когда-то.
- На подобное я не смею и надеяться, - сказал Илия. - И не прошу о том. Но это и не обязательно. Оставь мне нож. У тебя ведь есть нож - небольшой и не слишком острый, просто чтобы нарезать хлеб? Оставь его мне и ступай по своим делам. Когда вернёшься, всё уже будет кончено. На тебя никто не подумает - я ведь мог припрятать маленький ножичек где-нибудь в сапоге. Мало ли в мире сумасшедших...
Густав поймал себя на том, что свободной рукой вместо лампы тянется к ножнам на поясе. Рука словно бы действовало сама по себе, без его участия. Он одёрнул её.
- Сиди тихо и не шуми, - велел сторож.
- Мужчины, женщины, дети - Зло, что покоится в этом подвале, уничтожит каждого, до кого сумеет дотянуться. Его нельзя выпускать - пусть оно и дальше гниёт здесь во тьме и взаперти... Спаси невинных, добрый человек. Это в твоей власти. Один смелый поступок и седовласые безумцы останутся ни с чем. Они даже не осознают, чего лишились. Они тщеславны и глупы в своём тщеславии. Их тоже нельзя выпускать из этих стен.
Густав не ответил. Взяв одну из ламп, он ещё раз коротко глянул на сидящего на полу по ту сторону решётки человека. Да и затем, пока шагал мимо запертых комнат-хранилищ, несколько раз оборачивался на тускнеющее позади пятно света.
Надо проветрить мозги, иначе самому недолго свихнуться. Что за дурная ночь? Вроде даже не полнолуние... Хорошо было после подвальной духоты вдохнуть свежего ветерка. Это всё из-за балабола. Понадобилось магистрам очередное диво в их коллекцию всего уродливого и опасного. Вот сами бы с ним и разбирались, а то свалили со здоровой головы на больную.
Он постоял под звёздами, слушая как ветер своим шершавым языком облизывает стены Цитадели. С этой стороны башни виднелось единственное светящееся окно - на пятом или шестом этаже. Кто-то из господ предавался ночному бдению над рассыпающимся во прах столетним фолиантом, или же сочинял свой собственный, который спустя ещё сотню лет прочтёт такой же седобородый пень. А может, просто маялся животом на горшке.
Мир спал, спали в городе и спали на кухне в тесной жилой коморке. Чуть ранее зайдя туда, он расслышал похрапывание, а кто-то из детей что-то сказал сквозь сон. По-хорошему, ему тоже полагалось бы миро дрыхнуть в караулке до середины ночи и очередного обхода. А может и до утра, - если сон пришёл бы особо сладкий. Но разве тут уснёшь?
- Покой, - сказал сторож ночи. - Тишина и покой - такие же важные слова, как мир и любовь. Люди должны хотя бы спать спокойно. Забот хватает и при свете дня.
Жена сейчас почивала дома на мягких подушках супружеского ложа. А он караулил запертого за решёткой безумца - такая уж у него работа. Охранная.
- Услужил ты мне, напарник, - ещё помянул он Лобаза.
Вдвоём они бы сами заболтали этого типа до беспамятства. А одному - только маяться...
Густав прошёлся до запертых ворот и обратно к башне. Но входить не стал, а двинулся вокруг. Собачь троица увязалась следом, им нынче тоже не спалось.
Звёздный свет серебрился на вкраплениях кварца в каменных блоках. На общем фоне более тёмным выделялись наросты мха, вспучившиеся стариковскими пятнами на обветшалом теле Цитадели. Башня была стара, как и её обитатели. Её каменным костям давно мечталось о покое, но вместо этого в её нутре всё кто-то копошился и копошился.
Он мог бы сейчас быть под бочком у жены. Заслуженный отдых от того и зовётся заслуженным, что... Да, а денежки где брать? Некоторые сбережения у него имелись, только очень уж скромные. К тому же ему нравилась эта работа. И место нравилось. Он ответственный, всю жизнь таким был. Конечно, каждый не без грешка, но по большому счёту он - служака что надо. С этим никто не поспорит.
Круг во мраке был замкнут. Подкрутив хвостик фитиля у лампы, чтобы светил поярке, Густав сплюнул и направился обратно.
Чем глубже он погружался в замершую тишь подвала, ступал по тёмным как смоль плитами коридора, тем короче становились его шаги. Густав утёр взопревшую шею. Дышал он шумно, с грузным придыхом, как если бы разом прибавил килограмм двадцать в весе. Или же лет двадцать в возрасте.
Света оставленной на полу второй лампы хватило, чтобы Густав ещё издали разглядел, как Илия - или как его зовут на самом деле? - стоит у решётки, просунув руки меж прутьев, и что-то ковыряет в замке.
- Эй-эй-эй! - повысил голос сторож.
Он ещё толком не понял, что происходит, но заученные навыки уже погнали его вперёд. Ладонь легла на приятную гладкость дубинки.
Никакой отмычки у узника, конечно, не было. А если он и ощупывал замок в надежде открыть его каким-то иным образом, мечты его были напрасны. Замок на двери был массивный навесной, металл покрыла ржа от долгого неиспользования. И вряд ли Лобаз соблаговолил его смазать. Но что-то ведь узник пытался с ним сделать или как?
