«Нет. Я должен им помочь.»

«Вероятность твоей смерти в таком случае — больше 50 %. Ты не сможешь победить противника, тем более с таком состоянии.»

«Я должен им помочь.»

Платон сжал зубы, упрямо стараясь заставить свой мозг действовать так, как нужно ему.

«Хорошо. Хорошо. Нужно остановить кровь. Вытащи нож и замотай рану, как можешь. Я спазмирую мышцы живота, это пережмёт сосуд, но будет больно. Чертовски больно. Дальше придётся думать самому, но постарайся хотя бы не лезть в открытую.»

Платон со стоном вырвал нож из своего живота. Из глаз всё-таки брызнули слезы. Он кое-как сорвал с себя рубашку, разорвал её на куски и обмотал вокруг живота настолько плотно, насколько мог, стараясь закрыть рану.

С противоположной стороны струй огня становилось всё меньше, а к двум щупальцем наоборот прибавилось третье, которое постоянно делало куда-то между деревьями.

В тот же момент пресс свело чудовищной судорогой и Платона непроизвольно вырвало остатками рагу. Он вытер рот, с трудом поднялся на ноги и похромал на помощь своим товарищам.

Амалзия лежала на земле. Промокшая насквозь одежда прилипла к телу, правая рука повисла безвольной плетью. В десяти шагах перед ней всё так же прямо стоял Удильщик, а два щупальца удерживали в воздухе Игоря, который изо всех сил дергался и пытался вырваться.

— Помнишь, как ты подставила двух юных огнеметателей только чтобы никто не узнал о твоих планах побега? — его охрипший голос всё еще умудрялся сохранять насмешливые интонации. — Двух мальчишек вздернули из-за тебя.

— Да, — просипела Амалзия. — Так было нужно.

— Ага, а ещё было нужно бросить того безумца-проклятого, который решил вступить за тебя. Не знаю, чем ты его очаровала, может отсосала ему, может ещё, но он полез за тебя в самое пекло. — Удильщик рассмеялся. — А ты бросила его умирать.

— Иначе бы мы оба погибли.

Она с трудом поднялась на ноги и сжала кулаки. Слабая волна огня разошлась в стороны и потухла, не дойдя ни до щупалец, ни до Удильщика.

— О, ты всё ещё держишься. — Удильщик покачал головой, как будто с сожалением. — Уйди в мир иной с честью, признайся в том, что сделала. Даю тебе шанс.

— Пошёл нахер, ублюдок. Не тебе меня судить, — вскрикнула она, бросая в него сгусток пламени.

— Хм, но я хочу услышать, как ты наконец будешь честной с самой собой. Это ведь худшее наказание для тебя, предательница, — сказал он, отбивая сгусток огня пузырем воды, которые взорвались, создавая облако пара. — Раз ты не хочешь сама, я тебе помогу.

Щупальца сжались вокруг Игоря, заставив его закричать. Платон едва видел в образовавшемся от боя тумане, но слышал разговор, ещё сильнее ускорил темп, игнорируя боль в животе, которая требовала свернуться калачиком и лежать. Если он не успеет, то они оба умрут. Последние люди, которым он мог довериться в этом мире. Люди, которые пришли его спасать, хотя не были обязаны.

— Так, что, будешь говорить? — крикнул Удильщик. — Или мне выжать из этого говнюка все соки?

Амалзия с широко раскрытыми глазами уставилась на Игоря, зависшего в воздухе. Ребра мужчины трещали, конечности изгибались под неестественными углами, а из глотки рвался сиплый крик.

— Стой, — сказала она. — Я скажу всё, что хочешь.

— Хорошо, — Удильщик провёл рукой по собственной груди. — Начинай с самого начала.

— Я подставила двух мальчишек, чтобы они не рассказали о моем плане побега. Рассказала, что они воровали железо, и их вздернули. Они были невиновны. — Слёзы покатились у женщины из глаз. — Я убила своими руками стражника, который наткнулся на мой тайник. Я сожгла парня, который вечно шутил надо мной, потому что так я могла доказать свою силу. Никто из них этого не заслужил. — Она сорвалась на крик. — Доволен!?

— Нет, — качнул головой Удильщик. — Есть ещё.

— Я пыталась сбежать из плена людей которые учили меня, — каждое слово она выкрикивала так, будто это должно было принести облегчение. — Я попросила о помощи благородного человека и он мне помог, а когда нас схватили, я сбежала не оборачиваясь и даже не представляю, что с ним сделали.

— О, поверь… — начал было Удильщик, но Амалзия его прервала.

— Я хотела сдать человека, которого спасла в пустыне, Сурту, чтобы он меня помиловал и пустил обратно, как будто я провинившаяся шавка! Да, черт подери, я предавала и предаю! Я обманывала, подстроила проигрыш хорошего человека в соревновании ради того, чтобы помочь самовлюбленному диктатору!

— Оу, ого, — Удильщик явно удивился. — Это интересно.

Платон замер в десяти шагах за спиной Амалзии. Внутри у него всё похолодело и этот холод постепенно заполнял все внутренности, отгоняя даже боль. Зрение снова сузилось до узкого туннеля, на лице замерло отстраненное, странное выражение. Где-то в глубине души ему не хотелось знать правду, не хотелось верить в то, что он только что услышал, но выбора не оставалось. Он вызвал корреляцию и дождался холодного, отстраненного голоса в своей голове.

«Ага, понятно. Нет, она не врёт с вероятностью в 90 %. Возможно, что говорит не всё, но она истощена, на эмоциях, выведена из себя и спровоцирована. Нужно быть гениальным актером, чтобы с такой яростью выкрикивать ложь о себе. К тому же нет никаких причин говорить подобное, если только это не является правдой.»

«Но зачем она так?»

«Этому может быть много причин. Одна из них — хотела выжить, занять место повыше, обеспечить своё будущее. Вы же с ней знакомы месяца полтора, а с собой ей всю жизнь жить. Это примерная оценка, конечно, вероятность ошибки высокая, около 40 %, не учитывая мелкие детали. Но на твоем месте я бы заботилась о том, что Игоря сейчас сдавливает с силой в пять сотен ньютонов и давление продолжает увеличиваться.»

— А вот и моя цель к нам присоединилась, — наконец заметил Платона Удильщик. — Так что пора со всем этим кончать. Отпускаю все твои грехи, Спичка.

Щупальца сжались снова, из груди Игоря раздался надрывный булькающий хрип, и они отбросили его в сторону безо всякой жалости. Амалзия посмотрела на Платона, ему даже показалось, что он увидел в её глазах сожаление. В тот же миг одно из щупалец врезалось в неё, снося в сторону.

Платон видел всё это, но просто не находил в себе сил пошевелиться. Ноги стали ватными, а в голове пульсировали нехорошие, неприятные мысли, которые он бы не решился даже самому себя озвучить.

— Отдаю дань уважения твоей стойкости и решимости. Для обычного человека, хоть и из другого мира, ты хорош. — Удильщик слегка склонил голову. — Но нам пора выдвигаться, так что давай либо подеремся и я потащу тебя силой, либо пойдёшь со мной добровольно.

Он снова хихикнул. Внутри у Платона словно был лед коснулся легких, дыхание перехватило.

— Откровенно говоря, я бы предпочел первый вариант, но решать тебе, — добавил Удильщик.

Два щупальца за его спиной рассыпались брызгами воды, одно, самое маленькое из них осталось судорожно подергиваться, периодически касаясь веток деревьев и разбрызгивая воду в сторону. Платон закрыл глаза. В который раз вызвал меню. Оставалось два варианта: полумрак и трепет. Что делать — он не знал, да и не хотел принимать никаких решений. Выбрал трепет.

«Старый, усталый лес обожжен и промочен. Уйдут годы, чтобы восстановить всё, что было разрушено. Скоро сюда придут стражники и будут пытаться понять, что случилось. Будут осматривать труп со стрелой в спине, будут осматривать раздавленных, поломанных, изрубленных на куски людей. В конечном итоге, они решат, что дело не их ума, и уйдут, но будут помнить. Столько боли, столько крови, и ради чего всё это? — задаются вопросом деревья. Им не понять целей людей, им не понять, почему они не сдаются.»

Платона наполнила смесь чувств. Скорбь, недоумение, страх и вера. Какой-то странный отблеск надежды, вера в то, что рано или поздно всё станет как прежде, что всегда остаётся путь по которому после любого краха всё восстанавливает. Из-под пепла пробиваются новые деревья, вода возвращается в русло, люди уходят, а лес остаётся.