«А те мальчишки, которого я сдала учителям? Заслужили ли он это? Заслужила ли я это?»

Но к горечи от воспоминаний всё равно примешивался какой-то лихорадочный азарт. Она не могла повлиять ни на что, но жаждала определенного исхода. Это порождало дискомфорт, но в то же время притягивало. Будто не всё в жизни предопределено.

Очередной удар гонга вывел её из задумчивости. Гистасп раскланивался перед публикой, Гаумата злобно плевался и покидал арену.

В промежутке перед следующим боем она вдруг поняла, что вряд ли сможет перехватить Садиатта. Слишком самонадеянная импровизация. Он её не знает, вокруг толпа слуг, он сидит на противоположной трибуне. Ненадежно, минутная задержка и всё пойдёт прахом. Она сжала кулаки, словно это могло помочь привести к удачному исходу боя.

Северянин вышел против Гауматы. Тот плюнул на арену, показывая своё презрение противнику, с трибун донесся свист и недовольные возгласы. Гор, напротив остался спокоен.

Первый раунд был неудачным для Гауматы. То ли он устал, то ли тяжело переносил проигрыши, но он ошибался. Двигался слишком грубо, слишком резко. Северянин снова поймал его на очередном толчке и отправил на землю.

«Он хорош. Всегда нравились такие мечтатели, идущие своим путём до конца. Северянин побеждающий на играх, ещё и ведёт себя достойнее многих. Вот бы посмотреть на лица местных аристократов при виде этого.»

Садиатт снова наклонился и сосредоточенно смотрел на арену. Удивительно непроницаемое лицо для человека, который вечно издает неуместный смех.

Начался второй раунд. Амалзия вдохнула. Сколько прошло времени? Меньше двух часов, часть боев закончился слишком быстро. Едва ли даже полтора часа. Северянин не должен выиграть, как бы ей этого не хотелось.

«Снова подставляю хорошего человека ради собственных нужд. Грязный приём, но никто, кажется, не видит. Есть только один путь.»

Северянин давил на Гаумату, тот рычал и весь налился кровью, глаза, казалось, вылазили из орбит, лицо исказила гримаса ярости. Нужно было действовать.

«Песок можно заставить гореть. Что угодно можно заставить гореть. Солнце нагревает песчинки, песчинки становятся жарче. Частицы в них двигаются быстрее, пока энергии не станет так много, что она вырвется в виде пламени. Не нужно доводить до этого, достаточно приблизиться. Не так уж словно. Солнце. Жар. Давящие ступни. Ярость и боль сосредоточенные вокруг. Всё это впитывается в песок, куда же ещё. Самая заряженная вещь на милю вокруг, готовая вспыхнуть, как весь этот чертов город. Арена — отражение города, город — отражение арены. Их процессы едины. В городе вот-вот вспыхнет конфликт, а песок вот-вот воспламенится, так он насыщен жаром. Огонь — это разрушение структуры, а все структуры здесь уже едва ли держатся. Почему бы песку не воспламенится под ногами борца? Наверное, всё еще не настолько плохо, но ведь почти на грани, да?»

Она утвердительно кивнула и открыла глаза. Голова разболелась — то, в чем она себя убеждала, совершенно не соответствовало её реальному опыту.

Лицо северянина исказила гримаса. Колени дрожали, Гаумата начал давить на него, пытаясь опрокинуть. Вдруг Гор резко подпрыгнул, словно наступил на что-то острое.

Или на что-то горячее.

Гаумата сориентировался быстро, надо отдать ему должное, перехватил борца вокруг корпуса и впечатал в землю.

Амалзия огляделась — никто, кажется, не заметил, что она сделала. Кроме северянина. Он озирался туда-сюда и постоянно подпрыгивал.

«Идиот, только делает хуже, разгоняя энергию. Песку и правда недолго будет до воспламенения таким образом.»

Голова кружилась, а реальность вокруг словно скукожилась, стала какой-то искусственной, глупой, словно бы неудачно сшитое чучело. Амалзия глубоко вдохнула. Слишком далекая от её способностей задача. Она поджигает вещи, а не нагревает их. Загораться — вот что естественно для вещей в её мире.

Она резко оборвала дальнейшие размышления, несмотря на то, что они успокаивали. Нужно поддерживать эффект дальше.

Горогар едва мог стоять на месте. Гаумата сделал эффектный бросок и отправил северянина на землю, унизительно продержав его внизу еще несколько секунд после удара гонга. Противники покинули арену, один поникший и печальный, другой злой и довольный.

Амалзия бросила взгляд на Садиатта — тот уже откинулся назад и широко улыбался, хлопая в ладоши. Её затошнило и она двинулась к выходу, расталкивая людей.

Во рту стоял вкус пепла.

Платон развалился в кресле и ждал Кира. Амалзия, сидевшая рядом, была невероятно бледной, как будто из неё откачали литр крови. Она прикрыла глаза и тяжело дышала. Платон наклонился к ней спросил тихо:

— У тебя всё хорошо?

Она приоткрыла и скосила глаза на него.

— Да. Всё хорошо. Просто устала. Слишком много всего навалилось.

Платон был уверен, что что-то не так. Она не спросила о его ранах, довольствовалась ответом, что ему удалось найти всё необходимое, и ничего не стала рассказывать о событиях на стадионе, но вид у неё был истощенный, гораздо более истощенный чем после драки на улице или после боя в пустыне. Загадка, но разгадывать её точно стоит не здесь.

— Ваша мероприятие прошло успешно? — в комнате появился Кир.

На этот раз с ним не было Миры, казавшейся тенью Кира.

— Да. Вполне. — Платон сглотнул. — Возникли некоторые осложнения, но результат есть.

Он вытащил свитки из сумки и положил их на стол. Некоторые были заляпаны кровью. Кир вопросительно взглянул на Платона.

— Те самые осложнения, — он пожал плечами, — которые могут создать еще больше проблем. Я спрятал тело, но почти наверняка его обнаружат. В лучшем случае, завтра. Зависит от того, как часто Садиатт проверяет свою сокровищницу.

По виду Платона уже не было заметно, что он недавно уклонялся от ожившей статуи с мечом, он успел переодеться, отмыться и даже перебинтовать раны. Обычный торговец или наемник, просто немного помятый жизнью.

Кир почесал подбородок и взял ближайший к себе свиток.

— Нам стоит поспешить в таком случае. Рассказывайте, пока я читаю. Что случилось?

— В письмах ответы некоего северянина. Садиатт, судя по всему, оказывает им некоторые не совсем патриотичные услуги. Лучше прочтите, чем я буду пересказывать. — Платон тяжело вздохнул. — А ещё там была статуя. Живая статуя, которая активно пыталась меня зарубить.

Кир поднял на него глаза.

— Живая статуя?

— Абсолютно. Как только я добрался до сокровищницы, она, — он попытался подобрать подходящее слово, — превратилась в человека, который попытался меня зарубить.

— Как вы с ней справились?

— Перерезал горло. Кровью скульптура, как оказалось, истекает так же, как обычный человек.

— Не думал, что у Садиатта хватит денег и смелости нанять Скульптора. — Кир покачал головой. — Вам очень повезло.

— Скульптора?

— Она Знающая. — Кир покачал головой. — Работает исключительно за деньги, при том за очень большие, но деталей не знает почти никто. Слухи об оживших статуях ходят давно, якобы в Грано их активно использовали местные царьки. Для личной охраны.

— Она оживляет статуи?

— Возможно. Не знаю. Я предполагаю, что она каким-то образом превращает людей в статуи. На какое-то время. Такие вещи обычно хранят в секрете.

— Это воин не выглядел недобровольно превращенным в статую.

— Полагаю, ему или его семье очень хорошо заплатили за это.

Кир пробежался глазами по очередному письму.

— Письма подтверждают мои подозрения, но в качестве доказательства от них толку мало — слишком легко подделать. Впрочем, тут есть свидетель, которого можно попытаться допросить, что уже неплохо. Удалось найти что-то ещё?

— Да. Я был уверен, что вы скажете, что писем недостаточно, поэтому и полез в подвал. Помимо золота, серебра и чугуна я обнаружил ещё кое-что. — Платон выдержал эффектную паузу. — Там были латы.

— Латы?

— Доспех из пластин, — он руками изобразил кирасу на себе, — прочная толстая сталь, кираса, большой шлем. Намного лучше того, что носят ваши солдаты. Поножи, латные перчатки. В таком даже удар меча или копья можно пережить.