Потом, уже в метро, я спросил себя: а вдруг нас тайком снимали? Если мне прокрутят фильм о нашей встрече и прогулке, можно ли будет нагло утверждать, что это не я, а загримированный под меня актер из вашего Театра на Лубянке? Потом я стал спрашивать себя, не смехотворны ли все мои рассуждения от начала до конца? Потом я погрузился в чтение.

В «сасовской» сумке оказалось именно то, что мы ожидали, а сверх того красиво упакованная, но, увы, на шестьдесят пять процентов синтетическая рубашка и большая банка растворимого кофе. Тайные записи в калькуляторе гласили, что между вторым мая и пятнадцатым сентября будет девятнадцать команд: девять в Москве, семь в Ленинграде и три в Киеве. Записи имели такой вид: Л. 5/5, Галери Лафайет / Юнисеф. Это означало, что третьего (а не пятого, как решил бы посвященный лишь частично) мая мы должны встретить первую из команд в Ленинграде и что в руках у визитера будет пакет с надписью «Галери Лафайет», встречающий же должен иметь пакет с эмблемой «Юнисеф», детского фонда ООН. Все пакеты – и наши, и ответные – имелись в сумке.

Москву мы довольно тщательно проработали с Фолькертом, а вот о Ленинграде договорились лишь, что первая встреча произойдет на станции метро «Чернышевская». Две страховые – на «Нарвской» и «Электросиле». Подробные инструкции о Ленинграде и о Киеве для последующих команд мы должны были передать (зашифрованными, на калькуляторе) с первой. А ее надо было встретить, повторяю, уже третьего мая.

Как они повезут груз через границу – не наша забота. Фолькерт сказал, что груз будет в автомобилях с двойным дном, переоборудованных не кустарно, а в заводских условиях. На извлечение груза уходит от тридцати до пятидесяти минут и, будучи вынут, он больше не может быть помещен в тайник обратно.

Команды будут останавливаться только в мотелях, никаких гостиниц. Те, что приезжают в Ленинград, – в мотеле «Ольгино», те, что в Киев, – в мотеле «Пролесок», а которые в Москву – в мотеле «Солнечный». Это не их выбор, так предусмотрено «автомобильными турами», которые эти люди покупают. Зарубежные представительства «Интуриста» продают всего несколько видов «туров» для автомобилистов, любопытствующих увидеть страну победившего социализма.

Туры обставлены довольно жесткими правилами: передвигаться только в светлое время суток, нельзя, например, доехать от Бреста до Москвы за один день, вы должны обязательно переночевать в Смоленске, вернее, в мотеле под Смоленском, забыл его название, хотя пришлось познакомиться однажды и с ним. В каждом городе следовало пробыть не больше дней, чем указано в путевке, и так далее.

Фолькерт успокаивал нас, что без специального оборудования установить наличие двойного дна в автомобилях решительно невозможно, а такого оборудования на советских таможнях пока нет. «Это совершенно точно», – настаивал он. Полностью исключено также, чтобы таможенники просто глазом заметили какие-либо пазы или швы.

Мы потом долго обсуждали все это с Алексом и пришли к выводу, что Фолькерт не обязательно говорил нам всю правду, но если его слова соответствовали действительности, то, скорее всего, речь шла об устройстве, открывающемся изнутри по радиосигналу. Видимо, это делалось во время разгрузки машины. Вот они в мотеле: подъехали к своему домику, выносят вещи, распаковываются, никуда не спешат, десятки раз бегают то в машину, то в дом, и так незаметно вносят в свое кратковременное пристанище вместе с явным грузом груз тайный. Скрытые наконец от внешнего мира стенами, приезжие должны были упаковать все, предназначенное нам, в небольшие тючки, а те уложить в сумки, после чего оставалось только передать их по назначению. Передача («перекидка», как мы говорили) редко назначалась на день приезда, обычно на следующий.

Итак, нам нужно было срочно ехать в Питер, причем не поездом, а на двух машинах. Мы не знали, сколько упаковок нам вручат и возможно ли будет потом привезти это обратно в Москву поездом, в виде заурядного багажа. Когда же ты на машине, проблем нет или почти нет. А главное, без машины практически невозможно принять груз. К счастью, в Ленинграде нам было где остановиться: нас ждала пустая квартира приятеля приятелей в первом этаже пятиэтажки рядом со станцией Ульянка. Надо было только, вскоре после въезда в город, заехать за ключом от нее по некоему адресу (в другую пятиэтажку) на улицу Ленсовета, чуть в стороне от Московского шоссе. У Алекса были «Жигули», пятая модель; у Евгеньича – «Нива», на них мы и отправились.

Второго мая мы прикатили в Ленинград – видимо, в одно время с нашими еще неведомыми друзьями. То есть, если все шло по расписанию, они должны были в этот день въехать в пределы государства рабочих и крестьян со стороны Финляндии, доехать до Ольгина, получить там в свое распоряжение домик, затем поехать в город для первого знакомства с ним, а главное – для того, чтобы выяснить, где находятся станции метро с такими страшными именами: Tshcernyschewskaja, Narwskaja, Elektrosila.

Мы закинули вещи в пахнущую старой собакой квартиру на Ульянке и отправились осматривать место, где, как мы надеялись, уже завтра вечером состоится перекидка. К подобным местам предъявлялись почти взаимоисключающие требования. Во-первых, появление бросающейся в глаза иностранной машины должно было там выглядеть вполне естественным делом. Это сегодня иномарок расплодилось больше, чем отечественных, в те же годы иномарка, да еще с зарубежными номерами, весьма обращала на себя внимание. Ленинград к ним, правда, привык, но при этом исключались экзотические районы – какой-нибудь Шкиперский проток, набережная реки Оккервиль, или Кожевенная линия Васильевского острова. Место должно было быть таким, где возможен и привычен турист.

В Питере тех лет еще не перевелись переулки, где машина вообще была редкостью, но такие слишком тихие места не годились – там обитало слишком много старичков и старушек, проводящих целые дни у окон. Занятие мудрое, достойное бодхисатв, да вот беда: любой из этих тихих созерцателей мог хранить в душе нерастраченный комсомольский задор. Мы с иностранцем еще толком не успели съехаться багажниками, а уже сухонькая ручонка задорно накручивает номер Большого дома.

Требовалось место в центре или почти в центре, при этом насколько возможно пустынное. Такое, чтобы хорошо просматривалось (нами), но максимально неудобное для слежки (за нами).

Скажу, отбросив пустую скромность: я знаю Питер как мало кто еще. После долгих раздумий меня осенило. Искомое место находилось конечно же на Аптекарской набережной почти на углу улицы Профессора Попова. Это, для тех, кто не вспомнил сразу, левый берег Большой Невки у Ботанического сада.

Не могу взять в толк, почему по этой набережной такое слабое движение. К примеру, вам надо попасть с Садовой в район Лесотехнической академии, Удельной или Парголова – достаточно частый случай, я думаю. У вас нет более удобного пути, чем через Троицкий мост, виноват, он тогда был Кировским, по Петровской и Аптекарской набережным к Кантемировскому мосту. Однако по какой-то причине почти все предпочитают (во всяком случае, предпочитали в 80-е) путь через Каменноостровский, тогда Кировский, проспект.

И очень хорошо, что так. Эта маленькая топографическая причуда питерских автомобилистов позволила нам не меньше полутора десятков раз за восемь лет произвести перекидку практически под сенью дубов Ботанического сада – их ветви во многих местах протягиваются здесь поверх ограды.

Мы помчались на разведку и, о счастье, мой чисто умозрительный расчет подтвердился. Набережная не оказалась перекопана или перекрыта и не сделана односторонней, а мои придирчивые товарищи не забраковали мой выбор. Затем мы нашли какой-то запасной вариант, правда, поплоше, и еще до наступления сумерек были свободны. Помню, я подумал тогда, что и наши неведомые партнеры, по всей вероятности, уже ознакомились с ленинградским метро, вернулись в Ольгино, произвели свою замысловатую и необратимую распаковку и теперь с трепетом готовятся к тому ужасному, ради чего прибыли из своей чисто выметенной, хотя и, боюсь, скучноватой страны.