Председатель:
Бухарин:
Налажено ль снабжение
Революцьонным матерьялом?
Ведь воспитательный момент
Несёт заряд немалый.
Томский:
Да, матерьял имеем мы,
Имеем в изобильи,
Но вот беда – пока ещё
Читать не научили.
Голос:
Товарищ на МОГЭСе нам
Весьма необходим.
Всему научим, просветим
И голод пролетарский
всем коллективом утолим!
Председатель:
Есть другое предложенье,
Много больше будет прок –
Производство гомункýлов
Нам поставить на поток.
Вот опять вопрос английский
Крайне остро поднялся,
Провокации маньчжурцев –
Тут тянуть никак нельзя.
Нам таких бы баб отряд.
Электрический разряд
Если надо – увеличим.
Голос:
Рыков:
Я тень бы бросить не хотел,
Достойно похвалы открытье,
Но говоря о сути тел,
Я б строже на вопрос глядел:
К дискуссиям таким цека наш не привык,
Но всё ж технически она,
товарищи, мужик.
Председатель:
Уклон я правый вижу в вашей фразе.
Природу существа что толку обсуждать?
Заданье вам, товарищ Томский, – дать
Отчёт по этой вот оказии.
Конармии мы сможем докомплект
Произвести в кратчайший срок?
Томский:
Товарищ Сталин, это же рывок!
Председатель:
Желательно отряд
таких матрон.
Ворошилов:
Я бы просил, пожалуй, эскадрон…
Томский:
Мне с доктором посовещаться надо.
Всё выясню и выступлю с докладом.
Председатель:
Позицию по-ленински занять
И армию пустить на перековку.
Должны мы, обеспечив подготовку,
Имперьялизму противостоять.
Хор:
Воинственно природу покоря,
Идёт вперёд советская наука.
И пролетарий новый в мир грядёт,
Он защитит воспрянувший народ,
А гидру буржуазную сотрёт
с лица земли.
Приблизилась пора,
Ура, товарищи,
УРА, УРА, УРА!!!
III
– Принимая во внимание сложность иранского и китайского вопросов, а также недавние провокации англичан, – Томский расхаживал по комнате, диктуя текст, который Каролина молниеносно набирала на пишущей машинке «Ремингтон», – полагаю правильным…
Томский вдруг остановился. Постояв немного в задумчивости, он проговорил:
– А я ведь раньше стихи писал. Вот к примеру:
Я каторжник я отщепенец
Укор и желчь в моих словах
Как нить таскает веретенец
На тлёй изъеденных коврах
Таков и я судьбы прожига
С чугунной гирей на ступне
Распутства мне милее иго
И карт краплёное каре
Опорой мне адиофора
Костыль пирата мне гужом
Вхожу как в templum urbis Romae
Я в кокаиновый притон
До дна испита чаша грусти
Единый миром правит рок
И прорвы пленник всё кружусь я
Вагоном в лондонском метро
[1]Томский порылся в портфеле и извлёк фотокарточку:
– Вот… Это мы на пятом съезде партии. Вот я. А это Ленин. Седьмой год, молодые…
Каролина сочувственно улыбнулась. Томский смутился и замолчал.
IV
– Я вот что подумал, Яков Львович. Надо бы ей судьбу какую-то определить. Понимаете, о чём я? – спросил Томский.
– Да-да, документы выправить, рабфак, партячейка…
– Нет, не то, – Томский выдержал паузу. – Вот возьмём, к примеру, переселение душ. Душа, соединившись с телом, проходит астральный путь, а провидение играет судьбой как картой, и ставка в этой игре – жизнь.
Райцес округлил глаза.
– Или вот, допустим, предсказания иллюминатов…
– Михаил Павлович, наука…
– К чёрту науку! – Томский сделал решительный жест. – Не для того мы поднимали революцию, чтобы слушать, что наука чего-то там не может или сомневается! Рабочему классу нужны не относительные истины, а абсолютные! Если мы не заставим себя это понять и принять, история сметёт нас так же, как смела гнилой царизм. Как вы можете этого не видеть?!
Томский подошёл к большому книжному шкафу и, порывшись, достал старый фолиант.
– Вот, возьмите. Прочтите. И затвердите как правило: наука – лишь средство, а цель… она там, – Томский указал вверх.
V
Райцес хотел уснуть, но не мог: в голове роились мысли. Он взял в руки книгу, которую дал Томский. На обложке золочёными буквами было написано: «Колода судеб». Открыв на случайной странице, Райцес прочёл: «Ключник призывал Церковь отказаться от христианской проповеди, так как это мешает свободе выбора. Задачу Святого престола он видел в увеличении количества грешников и пополнении ада. Преисподнюю рассматривал исключительно утилитарно – как некое полезное производство, где грешники должны трудом бесконечно искупать свою вину. Концепцию рая автор сформулировать не успел».
Райцес захлопнул книгу. Ему вспомнились слова одного почтенного отца семейства, который, узнав, что его дочери практикуют спиритизм, изрёк: «Ну положим, я могу поверить, что дух Льва Толстого приходил к вам, но я ни за что не поверю, что он с вами, дурами, целых два часа разговаривал». Райцес улыбнулся и, закрыв глаза, моментально уснул.
* * *
– Ну что, будешь сотрудничать, падла? – спросил Котька Гонтштейн – однокашник, друг и просто замечательный парень. Всё детство в Киеве они провели вместе. Котьку зарезали в пьяной драке в девятнадцатом.
Райцес хотел что-то сказать, но не мог: все зубы у него были выбиты, во рту – кровавая каша. Он сидел на стуле, руки были связаны за спиной. Попытался встать, но ноги не слушались.
