– Пойдем, пойдем! Нужно поискать. – Нур уже стояла на ногах и тараторила, не давая вставить ни слова. – Если есть хоть какой-то шанс, пусть даже крошечный, мы должны…

– Да погоди ты, мы же не знаем, что там…

«Что там внутри», – хотел сказать я.

Что может поджидать нас там, внутри…

Но она уже вбежала в дом, погруженный во тьму.

Я оперся рукой о стену и кое-как встал, пошатываясь. Нур не в себе, нельзя упускать ее из виду. Безумная надежда, что Ви жива, помогла ей встряхнуться, прогнать отчаяние, грозившее уничтожить ее разум. Но я боялся, что удар окажется вдвое страшнее, когда надежда неминуемо разобьется вдребезги. А допустить, чтобы Нур Прадеш сломалась, я не мог.

Если гнусная затея Мурнау увенчалась успехом, если то, что у меня на глазах материализовалось в вихре торнадо, было реальным, – а это было лицо Каула, это был его голос, раздиравший тучи громом, – если он действительно вернулся живым и невредимым, значит, все те ужасные события, о которых говорило пророчество, начинают сбываться. Значит, весь мир странных людей стоит на краю гибели. Одному богу известно, на что теперь способен Каул – после того, как он поглотил один из самых могущественных сосудов в Библиотеке Душ, а потом погиб под ее обломками и снова воскрес.

Родился заново.

«Теперь я – живая Смерть, разрушитель миров»…

Но что бы там ни было, одно я знал наверняка: Нур Прадеш нужна этому миру. Она – одна из семерых. Из тех семерых странных, чье рождение предсказано, – из тех, кто может спасти мир странных людей (от Каула?) и запечатать дверь (какую еще дверь? Врата ада?). И как бы дико это все ни звучало, другие, не менее причудливые части Пророчества Семи уже сбылись. Больше я в нем не сомневался. И не пытался отрицать очевидное.

Это не сон и не последние грезы угасающего сознания. Я окончательно в этом убедился, когда вошел в раздвижную дверь и очутился в гостиной. Дом был такой же, как пару недель назад, когда мы заезжали сюда с друзьями: прибранный на скорую руку и почти опустевший. Книги, которые не выбросил мой отец, снова расставлены на полках; мусор с пола собран в черные пластиковые мешки. Застоявшийся, затхлый воздух.

Нур металась из угла в угол в поисках Ви. Сорвала с дивана пыльное покрывало, потом сама бросилась на диван и стала заглядывать за спинку. Я перехватил ее у окна и попытался остановить: «Нур, Нур, подожди…» – но тут опять грянул гром, так оглушительно и внезапно, что мы подпрыгнули. За окном виднелось размытое пятно лужайки, дальше – замусоренный двор. По ту сторону дороги стояли дома – такие же темные, как дедушкин, с заколоченными окнами. Поселок будто вымер.

Ни одной живой души.

– Эта тварь, возможно, была не одна, – сказал я. – В любой момент могут объявиться ее дружки.

– Пускай приходят, – глаза Нур были как осколки льда. – Я не уйду, пока не обыщу весь дом. Каждую комнату. Каждый закоулок.

– Я тоже, – кивнул я.

В спальне никого не оказалось. Даже под кроватью. Вставать на четвереньки, чтобы заглянуть туда, было как-то глупо – словно мы дети и проверяем, не прячется ли под кроватью бука, – но я все равно это сделал. На коврике остался прямоугольный след от старого ящика из-под сигар. Тот ящик я нашел уже после смерти деда. Он был набит фотоснимками, которые навсегда изменили мою жизнь. Но Ви под кроватью не было, ни мертвой, ни живой.

В чулане тоже. И в ванной. Нур сорвала занавеску с душевой кабинки, но за ней не оказалось ничего, кроме бруска засохшего мыла.

В гостевой спальне – тоже ничего, только штабель пустых коробок да пятна черной плесени на ковре. Я кожей чувствовал, как Нур впадает в отчаяние. Когда мы добрались до гаража, она закричала, окликая Ви, и у меня чуть сердце не лопнуло от жалости. Я включил свет.

Мы окинули взглядом гараж – груды всякой бесполезной всячины, какие-то сломанные вещи, которые дедушка начал чинить, да так и не закончил. Две стремянки, в обеих не хватает ступеньки. Старый громоздкий телевизор с экраном, покрытым сетью трещин. Мотки веревки и проводов. Дедушкин верстак, заваленный инструментами и журналами по столярному делу. Передо мной будто встал призрак деда, а рядом, плечо к плечу с ним, – мой. Вот мы стоим в круге света от настольной лампы, натягивая красные нитки между канцелярскими кнопками, воткнутыми в карту… Мальчик пока еще думает, что это просто игра, занятная сказка.

Дверь гаража затряслась, задребезжала под напором бури, выдернув меня из воспоминаний. Вернувшись в настоящее, я уставился на дедушкин сейф для оружия – единственное место во всем гараже, где мог бы спрятаться человек. Нур меня опередила: подбежав к сейфу, она уже дергала за ручки. Дверцы приоткрылись на пару сантиметров и замерли. Между ними я увидел туго натянувшуюся цепочку. Кто-то – наверняка это был мой отец – навесил на сейф замок. Мы заглянули в щель, но не заметили ничего интересного – только ряд винтовок, блестевших от масла. Оружие, которое могло бы спасти деду жизнь, если бы я не забрал ключ.

Внезапно Нур отшатнулась от щели, развернулась и, ни слова не сказав, бросилась обратно в дом. Я бежал за ней до самого кабинета – единственной комнаты в доме, которую мы еще не осмотрели. Это здесь Оливия топала свинцовыми ботинками и обнаружила место, где шаги отдавались гулко. Здесь под ковром нашелся люк, ведущий в бункер под полом. Бункер, о котором Ви, скорее всего, знала – и, возможно, даже знала код от люка.

Я попытался сказать об этом Нур, перекричать ее («Ты тут? Мама, ты где?») и рев бури, нараставший за стенами, но она меня не слышала и не видела. Отодвинув письменный стол Эйба, она бросилась к крохотному чуланчику в дальнем конце комнаты и с грохотом распахнула дверцу. Я сдался и сам принялся скатывать в рулон тяжелый ковер. Где-то здесь был люк, но я так нервничал, что никак не мог сообразить, где он находится.

В кабинете Ви не было. Здравый смысл подсказывал, что и в бункере ее не окажется. Разве она стала бы укрываться в тайнике, а нас оставлять снаружи? Так что, когда Нур бросилась вон из кабинета, я встал и побежал за ней.

Догнал ее я только в гостиной. Нур неподвижно застыла посреди комнаты, тяжело дыша и нахмурив брови. Увидев меня, она помахала рукой – подойди ближе.

– Что, если мы перенеслись все вместе как одно целое? – тихо сказала она, сосредоточенно уставившись куда-то в угол комнаты. – И оказались здесь на том же расстоянии друг от друга, как там, на веранде у Ви? – Она подняла руку. – Вон там. Там я очнулась. – Нур указывала в угол, где стояло потертое дедушкино кресло. На полу рядом с креслом виднелся выжженный силуэт, размерами примерно с Нур. – А ты очнулся там. – Она ткнула пальцем на дверь, выходящую на веранду, где мой собственный выжженный силуэт уже размывала кровь, натекшая из горла твари. – На веранде у Ви мы с тобой были точно на таком же расстоянии друг от друга, – продолжала Нур. – Ты был прикован к перилам вон там, а я – тут.

Сердце мое забилось быстрее, словно в предчувствии озарения.

– А Ви лежала там, на траве!

Мы повернули головы одновременно. Там, за сетчатой дверью веранды, раскинулся двор, заросший травой… высокой травой… а дальше начинался лес, и именно там, на окраине леса, человек в желтом дождевике остановился и посмотрел себе под ноги.

– Она там! – выдохнул я.

Мы вышли из ступора и ринулись наружу, под бушующий ливень.

Тело Ви выглядело так, словно земля уже поглотила его, но потом почему-то решила выплюнуть. Она лежала в траве как изломанная кукла: руки раскинуты, ноги вывернуты под неестественным углом. Седые волосы сбились грязными колтунами, красная шерстяная кофта и черное платье промокли насквозь от крови и дождя. Одна туфля куда-то подевалась, и при виде заштопанного шерстяного носка у меня мелькнула дурацкая мысль о злой колдунье из «Волшебника страны Оз» – той самой, которую раздавило домиком. На этом я и сосредоточился. На всем, что мог вспомнить из того старого фильма, больше похожего на наркоманский бред. На полосатом носке, который уже почти протерся на большом пальце…