— Он спросил, есть ли у меня твой номер, — ровным голосом сообщает Роджерс, и Майк не знает, что с этим делать. Он не понимает, что ему делать. Что он хочет сделать. Поэтому молчит.

— Майк? — зовет Роджерс, когда молчание затягивается.

— Я здесь, — откликается Майк.

— У меня есть твой номер, — напоминает Роджерс.

— Это ты мне позвонил, — соглашается Майк, — и как это можно сделать, не имея мой номер.

Роджерс громко вздыхает.

— Хочешь, я дам ему твой номер?

Он говорит это неохотно, будто молится про себя, чтобы Майк сказал «нет». Он и спрашивает только потому, что Лиам попросил, и он не может сказать пацану «нет». Майк понимает его.

Майк вспоминает о тех редких моментах, когда видел Лиама с тех пор, как ушел на пенсию. Сейчас ему двадцать два, детское личико исчезло, а вместе с ним и многое другое. Он молод, талантлив и начинает учиться контролировать свой характер на льду, почти уравновешен. Лиам нашел в себе искру, в которой нуждался «Детройт». Чертовски хорош, Майк всегда знал, что мальчишка станет профессионалом, если перестанет, блядь, финтить.

Майк знает это, потому что он мазохист, а еще ему нужно подтверждение для своего решения, но что именно, он не знает. Иногда он гуглит Лиама, просто чтобы посмотреть, как идут дела, и каждый раз, когда он это делает, в течение нескольких дней его не отпускает иного вида боль.

— Пиздец, — произносит Майк, и молчание Роджерса — это полное согласие с тем, что в итоге получит Майк. — Дай ему мой номер.

— Майк, — начинает Роджерс.

— Ты, черт возьми, сам спросил, — повышает голос Майк. — Дай ему.

Он боится. Боится, что Лиам, получив номер телефона, так и не позвонит. И боится того дня, когда поднимет трубку и услышит голос Лиама. А после он поведет себя не лучше Роджерса — не сможет сказать пацану «нет».

Глава 18

Майк на самом деле не ждал звонка Лиама, потому что больше не знает его как раньше. Насколько он понимает, Лиам изменился. Пацан, скорее всего, попросил номер, чтобы просто был. Проходит Рождество, а от Лиама ничего нет. От Роджерса тоже ничего не слышно, кроме «Новости о семье Роджерсов» и «Поздравление с Рождеством». Майк встречает чертов Новый год с мамой и без алкоголя, что становится самым жалким Новым годом за все прошедшие годы, и поверьте, у него есть из чего выбрать.

Но десятого января «Детройт» должен играть в Миннесоте, и через неделю — не то, чтобы Майк проверял — приходит сообщение с незнакомого номера: «я позв на след неделе?» А затем: «эт лиам».

Вообще-то Майк никогда не опускался до общения с теми, кто сокращает слова в сообщениях (ну, его брат не в счет, это семья, и выбора нет).

Интересно, Лиам просто ленится дописать «это» или действительно не знает, как пишется слово, потому что произносит он его именно так. Чертовски печально.

Гребаная депрессия плюс хреновая грамматика — достаточно, чтобы сбить Майка с ног. Ну, почти достаточно. Майк не видел парня с тех пор, как не позволил спорить на пороге его дома в Эдмонтоне и не слышал ничего, кроме голосового сообщения, которое Лиам оставил, спустя месяц, единственное, которое он не смог удалить, не прослушав. Лиам был пьян, что-то невнятно бормотал, голос постоянно срывался на полуслове, видимо, требовалось немало усилий, пацан так и не научился защищать себя. Никогда не поднимает руку, пока не получит первый удар.

Прошло пять часов, прежде чем Майк смог ответить односложным: «Окей». Блядь, ему почти тридцать пять, он не должен зацикливаться на одном слове, посланном через границу штата. Он чертовски жалок.

Всю следующую неделю Майк рассеян. Позволяет маме убраться в доме, она сама настояла, аргументируя тем, что вид жилья такой, будто он существует в нищете. Психотерапевт заставляет говорить о хоккейном сезоне, и он даже не понимает, что спалился на том, что все еще смотрит хоккей. Он не спорит с доктором о шансах «Норт Старз» на плей-офф, потому что она не права, а значит, спорила нарочно.

Теперь, вспоминая разговор с психотерапевтом, думает, что она сделала это специально. Майк надеется, что она спорила нарочно. Он не хочет отдавать свое психическое здоровье в руки того, кто не разбирается в РПУ.

«Детройт» выигрывает две игры, предшествующие матчу с «Норт Старз», а последние проигрывают две в регламенте и одну в овертайме. Игра проводится в дневное время, что-то типа праздника для детей или подобная этому хрень. Уж если Майк что-то и ждет от Лиама, то уж точно не сообщение в ночь перед игрой: «Я в Миннеаполисе», которое мучительно больно открывать. А потом, почти сразу же: «Мож я позв седня?»

На этот раз Майк отвечает в течение трех минут, и то потому, что ему звонит мама, и следующие две минуты он пытается нажать на зеленную трубку. «Да», которое он посылает, требует еще меньше усилий, чем предыдущее «Окей», но после его руки охренительно дрожат от ударившего в голову адреналина. Он жалок.

Лиам сообщает адрес, бар при отеле, в котором обычно останавливаются приезжие команды, и Майк почти с полдюжины раз разворачивается по дороге. Чертовски глупо. Майк никогда не был одним из тех парней, которые устраивают цивилизованные мазохистские ужины с бывшими, во время которых активно притворяются, что они выше той боли, которую причинили друг другу, а затем продолжают ковыряться в старых ранах.

Вот только Лиам тоже не из таких парней, он, если захочет причинить боль, сразу вцепится в яремную вену, поэтому Майк задается вопросом, что для него эта встреча: любопытство или финальный аккорд? Что бы это ни было, Майк не будет все портить. Ради пацана. Тот заслуживает лучшего.

Когда Майк приходит, Лиам уже сидит в баре за столиком на двоих. Освещение, приглушенное и романтичное, смягчает его лицо, и острый как бритва разрез скул округляется, так что перед ним тот Лиам — обладатель кукольно-детского лица, который пытался заставить Майка трахнуть его в тот самый первый раз. От этой мысли останавливается сердце.

Майк садится напротив, и Лиам удивленно поднимает глаза, как будто совсем не ожидал его увидеть.

— Привет, — здоровается Майк, когда становится ясно, что Лиам первым ничего не скажет. Майк всматривается в большие синие глаза и слегка приоткрытые губы напротив — гребанный взгляд Бэмби с длинными ресницами.

— Я думал, ты не придешь.

— Извини, что разочаровал, — усмехается Майк, и Лиам закатывает глаза, что вполне нормально.

Когда подходит официант, Лиам заказывает пиво, что кажется Майку неправильным, пока он не осознает, что Лиам уже как год достиг законного возраста употребления алкоголя по всей Америке. Майк заказывает содовую и апельсиновый сок, и Лиам хмуро смотрит на него.

— Мне нельзя, — поясняет Майк ровным голосом, когда Лиам не сводит с него глаз.

Щеки Лиама краснеют, он смущенно отводит взгляд, отчего Майк чувствует себя полным говном, потому что это последнее, чего он хочет.

— Я не должен… — начинает Лиам, когда приносят напитки.

— Пей свое долбанное пиво, Лиам, — хмурится Майк, и Лиам делает медленный глоток.

Не трудно заметить, как изменился Лиам, исчез весь детский жирок, он выглядит намного старше. Одежда сидит на нем лучше, видно, что парень набрал мышечную массу в тех местах, с которыми всегда боролся.

Майк теряет свой собственный облик противоположными способами. Его волосы начинают седеть на висках — гены отца, так как у мамы нет ни одного седого волоска, несмотря на трудности, через которые она прошла — но в остальном он примерно такой же. Лиам же сильно преобразился.

Наконец, Лиам ставит пиво.

— Почему ты мне не сказал?

Как и думал Майк — удар прямо в яремную вену. Он не утруждает себя игрой в дурака, это оскорбительно для них обоих.

— Тебе и не нужно было знать.

— Чушь собачья! — невольно повышает голос Лиам, но затем тихо продолжает: — Чушь, которую мне не нужно было знать? Мы практически, блядь, жили вместе.