Скоро мою голову заняли другие проблемы. Например, где раздобыть дров. Обломки и щепки под навесом во дворе закончились. Угля тоже не было. А в доме прохладно.

И опять вспомнился господин Роберваль. Этот угрюмый благотворитель оплачивал учителям дрова. Пришлет ли он их мне на новое место? Или его благотворительность закончилась в момент, когда сгорел построенный им коттедж? Или она не распространялась на неугодную ему учительницу?

Надо намекнуть директору: пусть поговорит с заносчивым богатеем…

Я поежилась. До чего неприятно быть нищей и зависимой! И так не хочется изучать науку бедняков — как быть просительницей! При мысли о том, как я униженно вымаливаю у Роберваля подачки, вся моя гордость становилась на дыбы. Уж лучше замерзну до смерти, чем так унижаться.

Я сходила за водой к колонке, позавтракала черствыми пирожками, оделась в рубашку и юбку с чужого плеча, почистила туфли, попутно заметив, что у левого расшатался каблук, и в отвратительном настроении поплелась в школу.

Во время уроков так и подмывало посадить детей зубрить учебник или переписывать длинное упражнение. Чтобы самой сесть за учительский стол и бездумно смотреть в окно. Голова болела, ношеная одежда не по размеру натирала в самых неожиданных местах и безумно раздражала — от нее пахло затхлостью, постирать ее я не успела. От черствых пирожков мучила икота. После тяжкой работы по дому ныли руки и спина.

Одолевало непреодолимое желание упасть на диван в учительской и немного поплакать. Бывают такие дни, насквозь пропитанные раздражением и обидой на несправедливость судьбы. Но конечно, детям показывать свое дурное настроение я не стала, и оттого старалась быть предельно вежливой и спокойной.

Но ученики чувствовали, что со мной что-то не так. Дети во многом гораздо восприимчивее взрослых… а может, они испытывали ко мне сочувствие, зная, сколько невзгод на меня обрушилось. И поэтому вели себя идеально: не шалили, не шумели, покорно выполняли все, что я их просила.

Даже вредный сын аптекаря сидел тише воды ниже травы, лишь время от времени ерзал и потирал зад. Наверное, директор навестил его отца, как грозился, и тот сделал сыну внушение. Нехорошо, конечно, бить детей, но я немного злорадствовала.

Лишь к концу дня я почувствовала себя лучше, и к последнему, дополнительному уроку «магии», полностью пришла в себя.

И тут ждал приятный сюрприз. Сегодня у меня было не три, не пять, а семь учеников! Явился очкастый сын булочника, Миклош Вареда, и тощий долговязый парнишка из среднего класса.

А на первой парте сидела никто иная как Регина Роберваль.

— Тебе не пора домой? — спросила я ее. — У нас сейчас то самое занятие, на которое папа запретил тебе ходить.

— Я решила, что останусь, — заявила она с высокомерием королевы, которую мятежники просят освободить трон. — Вчера у вас на уроке было интересно. Посмотрим, чему еще вы будете нас учить.

— Но твой папа...

— Папа согласится, — она задрала точеный носик. — Он мне все разрешает, если я настаиваю. И никогда меня не ругает.

Я с сомнением покачала головой. Может, папа и не будет ругать любимую доченьку, но у меня-то нет ее иммунитета! Уж на учительнице-то он отыграется.

Но что делать — не выгонять же ученицу из класса.

— Тебя папа заберет после уроков?

— Нет, он сегодня занят. Отправляет партию леса. За мной пришла гувернантка. Она подождет. Я ее предупредила.

— Как угодно… — пробормотала я и начала урок.

Я боялась, что ученики останутся разочарованными. Сегодня не будет красивой «магии» — сил входить в транс не осталось. И вообще, манипуляции эфирными полями не предусмотрены программой. А предусмотрены простые упражнения на развитие воображения и восприимчивости.

Поэтому мы рисовали, представляли нарисованные фигуры в трех измерениях, их запах, описывали вкус красного цвета и звук желтого, «трогали» слова, воображали себя ожившей партой, доской и веником, учились «видеть кожей»...

И в результате все остались довольны. Такие занятия были детям в новинку и оказались ничуть не хуже самых волшебных чудес.

Даже Регина Роберваль так увлеклась игрой, что растеряла свое высокомерие и смеялась наравне со всеми. Ее щечки раскраснелись, глаза блестели, и даже уложенные на голове косы немного растрепались.

Она оказалась весьма сообразительной девочкой, хотя и не выделялась среди остальных — как ни странно, виной было ее воспитание. Необразованный Ланзо справлялся с заданиями куда лучше, и не только потому, что имел талант Одаренного. Просто он не пытался быть взрослым и умным. Он играл от души и верил во все, что делает.

Мальчика тоже было не узнать. Он ожил и расцвел. С чего все твердили, что у него с головой не в порядке! Вполне сообразительная у него головушка, и говорит он не хуже остальных, разве что стесняется.

После занятия дети заторопились из школы шустрее обычного.

— Сегодня на станцию прибывает Северо-западный экспресс, — объяснил Дитмар. — Мы любим смотреть на поезд. Это весело. Пойдете с нами?

Хм, почему бы и нет? Немного развлечений не повредит!

— Идемте! — согласилась я. — Подождите, соберу тетради.

— Только скорее! А то опоздаем! Поезд стоит на станции сорок минут, пока его заправят. Не придем вовремя — все интересное пропустим!

Дети убежали, а мы с Ланзо задержались. Я собирала учебники, складывала тетради стопкой, мыла перья — мальчик терпеливо ждал. Когда, наконец, мы вышли за ворота школы, он шагал рядом с гордым видом.

— Вот ваш велосипед, — Ланзо показал в сторону навеса у ворот. — Я хорошенько смазал цепь, подкрутил гайки на педалях, выровнял вилку. Господин Анвил дал мне инструменты и масло.

Я всплеснула руками.

— Какой ты молодец! Большое тебе спасибо. Теперь буду мчаться до школы как ветер. А у тебя есть велосипед?

Спросила, и тут же поняла, что сглупила. Ланзо ходил в поношенной одежде, у него не было сумки — учебники он связывал ремешком, а его ботинки просили каши. Какой уж там велосипед!

— Нету. Но все механизмы похожи, поэтому я знаю, что делать.

— Хочешь, научу тебя ездить? Будешь иногда брать мой велосипед и кататься.

Ланзо задумался, глянул на меня испуганно и вопросительно, потом неуверенно кивнул.

— Вот и хорошо, — я потрепала его по плечу. — Поторопимся, а то опоздаем на вокзал.

Кажется, у меня завелся любимчик в классе. Непедагогично, но иногда приходится нарушать правила, написанные в книгах для учителей! Этому ребенку не хватало взрослых, которые заботились бы о нем по-настоящему. Ну а мне не хватало друзей.

...Все же мы опоздали. Мои ноги гудели, и я плелась еле-еле. На вокзал мы пришли в последние минуты стоянки Северо-западного экспресса.

Атмосфера на платформе была праздничной. Одетые в лучшие наряды горожане покупали у разносчика леденцы и напитки, расхаживали вдоль поезда, заглядывали в окна вагонов первого класса. Там мелькали дорогие шляпки пассажирок и набриолиненные проборы их спутников. Местный телеграфист в мундире с начищенными пуговицами беседовал с изящной блондинкой, которая стояла на площадке и с любопытством глазела по сторонам. Ей было скучно, а телеграфист выглядел влюбленным по уши. Наверное, он увлекался каждой хорошенькой пассажиркой и его романы длились сорок минут — столько стоял поезд на станции.

Как же мало развлечений в этом городке, что его обитатели ходят на вокзал, как в театр, чтобы посмотреть на кусочек столичной жизни!

На станцию явился даже бургомистр. Вместе с господином Матибором они солидно прохаживались возле банковского вагона, заложив руки за спину. Наверное, Флегга грела мысль, что там, за слоями дерева и стали, едут драгоценные слитки. Золото он любил. Недаром носил золотой перстень размером с кастет и часовую цепочку толщиной с мизинец.

А может, бургомистра и пожарного, как всех мужчин, привлекало все, связанное с опасностью, приключением и оружием. Бронированный вагон выглядел внушительно и строго. Он походил на вооруженный форт. Рядом курили двое сопровождающих в военной форме. За спинами у них висели карабины. Банк выделил надежную охрану для своего груза.