— Мелкие хулиганства случаются. Хулиганов забирают в участок, а Роберваль сурово наказывает своих рабочих, когда они провинятся. Ну и в Дикую ночь безобразия творятся... так, шалости... Однако воров и убийц в Крипвуде нет. Тут нам повезло. В столице, я знаю, беспокойно. Твердят о преступном гении Химерасе, человеке со ста лицами... может, он выдумка, но выдумки на пустом месте не возникают. В соседних крупных городах происходили громкие грабежи.

— Да, слышала.

— Поэтому лучше быть настороже. Мне пора, — объявил Анвил, вставая и надевая сюртук, который он аккуратно повесил на крючок у двери, прежде чем лезть на крышу. — Ланзо, идем со мной. Уже темнеет.

Внезапно меня пробрал озноб. Ужасно не хотелось, чтобы гости уходили и оставили меня тут одну.

— Большое спасибо за помощь! — весело сказала я. — Заглядывайте проведать, как пожелаете. Скоро я все приведу в порядок, тут станет уютнее.

— Вряд ли я загляну, — ответил Анвил. — Некогда мне ходить по гостям. И вас к себе не приглашаю. Не обессудьте. Когда посторонние попадают в мой дом, они начинают все трогать и ломать.

С этими недружелюбными словами Анвил, поманив Ланзо, ушел.

Когда гости ушли, я остро ощутила свое одиночество. И поняла, что последние сутки жила в состоянии шока. Он наступил в тот момент, когда я увидела, как полыхает мой уютный коттедж. После этого я действовала, двигалась и говорила, как автомат. И только теперь пришло полное понимание всего случившегося...

Черт побери, все идет не так с момента, как я ступила на платформу Крипвуда! Не так, как представлялось. Хотя до этого думалось, что я готова к неприятным сюрпризам. Но оказаться без вещей, денег, среди незнакомцев, одетой в чужую поношенную одежду! Одной в доме на окраине, из окон которого виднеется кладбище и жуткий лес!

Я подошла к окну и откинула занавеску. И ощутила новый приступ озноба. Солнце почти село, и из леса в сторону города двинулся туман. Он стлался низко, белесый, непроницаемый. Неотвратимый, как армия привидений. Мой дом стоит первым на линии атаки неприятеля.

Туман перетекал, клубился, выбрасывал щупальца и снова их втягивал. Стремительно темнело. И вот за окнами все помутнело, на стеклах осели капли. Какое-то время я завороженно всматривалась в пелену, наблюдала, как образуются в ней плотные сгустки, пока мне не показалось, что и туман всматривается в меня тысячами слепых глаз!

«Туман смотрит на меня, как безглазый разбойник Иоахим Грабб...»

Я плотно задернула занавеску, торопливо отошла от окна и подбросила в печь щепок. На потолке запрыгали огненные отблески. Я налила чаю, уселась готовиться к урокам и постепенно почувствовала себя лучше.

Вот так! Пусть снаружи бродят призраки, но мне до них нет дела. У меня тетради не проверены, вот!

...Я ставила пометки красным карандашом, вчитывалась в детский почерк, но между лопатками свербело, как от недоброго взгляда. Туман продолжал подсматривать за мной сквозь щель в занавеске.

— Истеричка, — сказала я себе сердито. — Все призраки живут в твоем воображении. Подумай лучше о чем-то приятном.

Я рассеянно отхлебнула чая и стала перебирать впечатления последних дней. Увы, мысли зацепились совсем не за то, что нужно. Я стала раздумывать о господине Робервале и его показной неприязни к новой учительнице.

Итак, у него есть личные причины не любить Одаренных. Наверняка что-то связанное с его покойной женой. Может, она тоже была Одаренной, и каким-то образом ее дар портил жизнь мужу или привел к ее ранней кончине? С ее смерти прошло три года; вероятно, Роберваль собирается жениться повторно. На той столичной дамочке, Вильгельмине Денгард… что ж, девочке нужна мать. Наверное, когда ее отец женится, они переберутся в столицу. Невозможно представить утонченную светскую львицу в глухой провинции. А почему сам Роберваль сюда приехал? И чем он промышлял в Сен-Лютерне до этого?

Я и сама не понимала, почему меня так занимает мрачная личность лесопромышленника. Впрочем, нет, это как раз понятно: если кто-то чинит вам препятствия, хочется лучше узнать врага.

И тут мне вспомнилось, как Роберваль пожал мою руку при встрече... крепкие у него руки. Кожа сухая, горячая. А вот глаза холодные. Мертвые... почему? Что за ними скрывалось? Да еще шрам на щеке. Можно подумать, он — двойник разбойника Грабба. Манеры у него точно разбойничьи.

Я поежилась. В животе вдруг стало тепло и тревожно, а по спине пробежали мурашки. То же самое я чувствовала, когда оказывалась рядом с ним, когда его рука стиснула мою. Неприятный тип! Не стоит о нем думать.

Чай в кружке закончился. С сожалением поболтав остатками заварки, я встала из-за стола и начала готовиться ко сну. Вечер сменился ночью, далеко в городе брехали собаки, но туман глушил и искажал звуки, отчего казалось, что лай раздается то со стороны кладбища, то со стороны леса. Вдобавок выяснилось, что мне достался на редкость скрипучий дом.

Каждая половица стонала на свой лад. Скрипели рамы, косяки, трещал дымоход. Пищали и кряхтели стулья, стол, полки.

Возможно, дом продолжал оседать. Что и стало причиной неприятной музыки. Либо дом проснулся с наступлением ночи и, истосковавшись от одиночества, начал жаловаться мне на жизнь.

— Мне тоже невесело, — ворчливо сообщила я дому. — И что теперь, будем ныть на два голоса?

В углу прозвучал особо унылый скрип, похожий на ругань старика.

Я бросила на кровать матрас. Последний час он сушился перед камином. Постелила ветхие простыни, достала пожертвованное одеяло с дырами. Переоделась в чужую сорочку. Она была такой большой, что я могла бы обмотаться ей дважды. Наверное, раньше она принадлежала госпоже Барбуте.

Юркнула в кровать и закрыла глаза.

Спала плохо. Сначала не могла заснуть. Ворочалась с боку на бок, потому что кровать оказалась ужасно жесткой. Смотрела, как движутся за занавеской щупальца тумана. Слушала, как трещат угли в печке, завывает ветер в дымоходе и скрипят сами по себе половицы.

Но было кое-что и похуже. Скоро к привычным уже звукам добавилось попискиванье, шорох и легкий топоток.

Мыши! Они возятся и играют под полом. Устраивают мышиную вечеринку! Ну хоть кому-то весело в этом доме.

Я вскочила и заглянула под кровать. В углу мелькнула юркая тень. У меня волоски на руках встали дыбом. Мыши — неприятно, но терпимо. А если крысы? У них голые хвосты и длинные зубы!

Подумав, я бросила у входа корку. Если зверюшки найдут угощение, то, может, успокоятся и не полезут ко мне на кровать. Завтра попрошу Ланзо найти не только собаку, но и кошку. Тогда точно не придется страдать от одиночества!

После этого я спряталась с головой под одеяло и начала считать овец. Наконец, пришла дремота. Замелькали первые обрывки сна. Но и они были неприятными.

Снилось, что из тумана за окнами вышла человеческая фигура и прильнула к стеклу, пытаясь разглядеть и найти меня в комнате... На занавеску легла темная тень. Она была неподвижна, как могильная статуя, и это не на шутку пугало. Но потом тень невесомо скользнула в сторону, под чужими ногами хрустнул гравий. Треснула веточка; на звук тоскливо отозвался козодой. Мерные шаги двинулись вдоль стены, к двери. Скрипнуло крыльцо. И опять тишина…

У меня колотилось сердце, рот пересох, но я лежала, парализованная сном, и не могла проснуться...

Утром, когда от тумана остались лишь капли росы на траве, а солнце лилось в прореху на занавеске, я отмахнулась от своего кошмара. Наверняка он привиделся от непривычки жить одной, далеко от людей. Да и рассказы Ланзо и Анвила сыграли свою роль. В самом деле, нельзя же поверить, что ночью меня явились по-соседски проведать неупокоенные обитатели кладбища, или призрачный разбойник решил наведаться в гости! И уж точно не был это грабитель: что с меня взять, кроме драных простыней и одеял!