Быстрыми шагами я добралась до конюшни и подошла к задней двери, прекрасно зная, что главная дверь не будет открыта. Прошмыгнув внутрь, я тут же взбудоражила пару коней, которые резко подняли свои головы и настороженно посмотрели на меня своими красивыми карими глазами.
— Тише, тише, — прошептала я, двигаясь вглубь и вглядываясь в морды лошадей в поисках своего малыша. Когда я уже была готова сдаться, проходя мимо очередного парнокопытного, меня привлекло поразительное спокойствие одного обитателя данного помещения. Мой вороной Марс наблюдал за мной, и его по-настоящему умные глаза словно заглядывали куда-то мне в душу.
— Приветствую тебя, мой мальчик, — улыбнулась я, подходя ближе к деннику. Мой конь был слишком чёрным, и я бы не сразу его заметила, если бы не его разноцветная грива, которая получилась путём под названием «неизвестно как».
Отодвинув засов, я вошла в денник и была встречена привычным обнюхиванием. Потрепав его по гриве и могучей шеи, я вывела его из небольшого «домика» и, привязав за чомбур к балке, пошла за амуницией, по пути вспоминая уроки, которые мне преподносил Питер.
Когда Марс был готов, я взяла его под узцы и повела на выход. Отворив двери, в которые бы смог пройти мой конь, я вывела его на улицу, и он радостно зафыркал.
— Тоже соскучился по свободе? — спросила я, на что мой конь даже не отреагировал. За последний месяц я кое-что заметила: Марс ни разу не посмотрел в мою сторону, когда я обращалась к нему или же о чём-то его просила. По идее так и должно было быть, вот только конь Питера — Аргольт — был полностью противоположен моему. Арго, когда Питер начинал с ним говорить или же произносил что-то, относящееся к нему, сразу вертел ушами и иногда косился в сторону Певенси, что никогда не делал Марс. Мне первое время даже казалось, что он глухой, но он сразу доказал обратное. Каждый шорох не оставался без его внимания.
«Скоро ты найдёшь способ достучаться до него. Терпи», — говорил король, на что я лишь вздыхала и бурчала.
Возможно, мне действительно просто нужно было подождать. Откинув дурные мысли, я поправила налучье и схватившись одной рукой, в которых были поводья, за гриву жеребца, а другой за седло, вставила левую ногу в стремя и подпрыгнула, залезая в седло и счастливо вдохнув. Было приятно вновь почувствовать под собой кожаное седло и силу моего молодого мальчишки.
Отрегулировав стремена и поправив поводья в руках, я пихнула Марса по бокам, пуская его в шаг.
— Ну, давай, прогуляемся, — сказала я сама себе, пихнув ещё два раза коня и чуть привставая во время рыси.
***
Нестись галопом по просторам было немыслимым удовольствием. В волосах, как я и мечтала, игрался ветер, в ушах его свист и цокот копыт о землю. Я готова была кричать от счастья, но знала, что так делать не стоит, дабы не спугнуть Марса. Мы летели, равняясь с ветром, вдоль леса, каждый наслаждаясь скоростью и чувством свободы. Марс бежал так быстро, как только мог, а мне оставалось лишь держаться и, не сбиваясь, поддерживать его ритм. Мой хвостик уже давно был послан к чертям, а лента и вовсе была где-то потеряна, но мне-то какая разница, ведь так? Мы оба не замечаем поваленное дерево, но Марс вовремя прыгает и я, чуть наклоняясь к его шеи, цепляюсь за гриву. Перелетев ствол дерева, мы летим дальше, а в спину светит восходящее солнце…
Я никогда не наблюдала за рассветом в моём мире. Всё потому что там его почти невозможно было застать. Во всём было виноват город с его ненавистными небоскрёбами, поэтому чтобы узреть чудо, нужно было бы сделать то, за что можно и получить…
Я никогда не забиралась на крыши домов и не жалела об этом. Да и сейчас не жалею, смотря на то, как медленно восходит солнце. Там, в моём мире, восход не такой. Там всё грязно, пошло и блекло.
Я была на небольшом склоне и смотрела на то, как огромное красное солнце поднимается от горизонта к небу. Глаза слезились, и в этом не было вины огромного яркого диска. Марс подо мной нервно переступал с ноги на ногу, а мне приходилось удерживать его, иначе он бы уже давно сорвался с места. Когда яркий диск давно оторвался от линии горизонта и даже чуть приподнялся кверху, я оторвалась от неба и, последний раз посмотрев на истинную красоту, пихнула коня, принуждая его идти.
Внизу склона была река — там я собиралась остановится и дать передохнуть моему малышу. Где-то через двадцать минут мы добрались до реки, и я спешилась с коня, привязав его в дереву за корду, которую взяла на всякий случай.
Чуть отойдя от него, я прислонилась к дереву и, не обращая внимания на неприятные ощущения, опустилась на землю, закрывая глаза.
Тихий шелест трав, шум ветра, журчание воды и пение птиц — единственное, что я слышала пока сидела вот так, с закрытыми глазами и стараясь не думать.
И вот, как раз вовремя, в голову пришла одна песня, группу которой я любила больше всех. Прочистив горло, я приоткрыла глаза и тихо запела:
Травушка расскажет мне о том, что случится,
Пропоет мне песню ночную…
Ляжет мне рассветною росой на ресницы,
Расплетет мне косу тугую.*
Перед глазами больше не было той неописуемой красоты природы, а была какая-то другая картинка, которую я, к сожалению, объяснить не смогу. А тем временем я продолжала:
Солнце взойдет в огне,
Позовет в дорогу далече,
Но не подняться мне,
Не лететь к нему да навстречу…
Сколько раз я видела пожар-пепелище,
Сколько я ночей сна не знала.
Сколько мое сердце ошибалось, но все ищет —
Да судьбы своей не узнало.
Поздно ли, рано ли
Отыскать тропинку другую,
Чтоб из чужой земли
Возвратиться в землю родную…
Почему именно она пришла мне в голову в этот момент, я не знала. Для меня эта песня была очень приятной и расслабляющей. Дома я всегда пела именно её, когда мне нужно было расслабиться и подумать.
Больше пела я не одна: тишину сменил голос вокалистки, а шум превратился в звуки инструментов. Что-что, а воображение у меня было ещё то:
Забери меня с собою ты, перепелка,
Унеси в чащу глухую.
Стану серой птичкой незаметной — да и только,
Растоплю тоску ледяную.
Речка, моя сестра,
Примет и укроет волною,
Будет ко мне добра,
Разлучит навечно с бедою.
Закончив, я приоткрыла глаза и посмотрела на Марса, который настороженно вертел ушами. Я резко выпрямилась. Неужели моё пение было столь ужасно, от чего взбудоражило нечто плохое, что водится в этом лесу?
Марс тихо заржал, пытаясь оторвать от ствола дерева корду, чего у него, конечно же, не получилось, ибо я была мастером завязывать узлы, а всё потому что было у кого учиться…
Я медленно встала с земли и также медленно подошла к коню, развязывая узлы и отводя его в сторону.
— Что случилось, малыш? — прошептала я, напряжённо вглядываясь в темноту леса. Марс продолжал тихо ржать, толкая меня в плечо. Опять же он меня не услышал, а, возможно, не понял. У меня были такие подозрения, но я точно не могла сказать.
Последней каплей его терпения стал шорох листьев, треск сучьев и холодный ветер из лесу. Встав на дыбы, конь заржал, выдёргивая корду из моих рук и пускаясь в галоп от меня подальше.
— Марс, нет! — закричала я, дёрнувшись в его сторону, но гнилой холодный ветер приковал меня к месту, и я задрожала от страха. Среди темноты мои глаза уловили некое движение, и я медленно сделала шаг назад.
— D’yaebl, — от страха я перешла на Старшую речь, которую так любила и с усердием изучала еще с шестнадцати. Сейчас бежать — не вариант, но что делать я даже и не знала. Пришлось просто стоять и ждать своей участи. В голове промелькнула неприятная мысль: умру я здесь, а что будет там?
Но сегодня явно был мой день: сзади я услышала топот копыт, и рядом со мной спустя пару мгновений остановился мой Марс — растрёпанный и испуганный.
— Esseath! — вскричала я, забираясь в седло и ударяя его по бокам, — Noro lim, noro lim! — просипела я, оглядываясь назад. Я не очень держалась за коня, поэтому было не удивительно, что я чуть не потеряла равновесие, когда мой конь резко сдвинулся с места, пулей полетев от реки и леса подальше. Ногами и руками вцепившись в него, я удивлялась тому, что Марс меня понял… понял мою Старшую речь! Эльфийский, мать его через лево!
