Холодный ветер поднимает мои распущенные волосы и я, вздрогнув, делаю это. Я толкаю практически невесомую дверь, которая поддаётся сразу же, с тихим всхлипом.

Помещение внутри встречает меня неожиданным светом от свечей в подсвечниках. Пламя в них колыхается с такой силой, что кажется, если дуновение будет хоть чуточку сильнее, то свет в комнате погаснет.

В доме всего одна комната, лишённая любого интерьера, кроме, кровати у противоположной стены. Здесь нет ни окон, ни столов со стульями — ничего нет, только кровать. А на кровати…

В мгновение ока я оказываюсь рядом и сдёргиваю довольно тяжёлую шкуру, служившую одеялом. В миг мир перестаёт меня интересовать, всё окружающее тлеет в голове, с тихим «пуф». Нет мыслей, страхов, желаний — нет ничего. В момент для меня всё теряет значение. Ничего более не нужно, мне достаточно и того, что я вижу перед собой. А вижу я его…

На кровати, укрытый несколькими шкурами разом, одетый в обычную хлопковую белую рубаху и, кажется, чёрные штаны, лежит Питер Певенси, Верховный Король над всеми королями в Нарнии, Император Одиноких Островов и Лорд Кэр-Параваля, Рыцарь благороднейшего ордена Льва, но самое главное, затмевающее всё остальное — мой.

С нежностью я смотрю на такие до боли знакомые черты лица, слегка изменённые временем. Тот Питер, которого я оставила по пути к Тельмаринскому замку, жив в памяти как милый, двадцатидвухлетний молодой парень, умный, храбрый, добрый и заботливый. Тот, кто с самого начала вошёл в моё сердце и, теперь я уверена, никогда не выйдет оттуда. Сейчас же я вижу зрелого двадцатипятилетного мужчину, всё в его чертах потерпело небольшие изменения: морщин стало чуть больше, на, до этого идеально выбритом подбородке, разрослась густая щетина, а волосы удлинились чуть ли не до середины шеи. Я вижу того, чья скульптура стоит в забытой сокровищнице разваленного Кэр-Параваля.

Ноги больше не держат и я падаю на кровать, не решаясь даже притронуться к такому позабытому, но не менее любимому человеку. Всё, что я испытывала с Чарли, то, что чувствовала с кем-то другим — ничто, по сравнению с тем, что сейчас, будто волной, захлёстывает всю меня целиком. Я вся трясусь, по щекам текут горячие слёзы облегчения, потому что вот он — о ком я грезила, кого желала и с кем мечтала быть!

— Питер… — мой голос хрипло звучит в этой мёртвой тишине и я, уже не сдерживаясь, подползаю к любимому, хватаясь за его плечи мёртвой хваткой. Ладони обжигает прохлада тела и это отрезвляет в момент. Издав испуганный крик, я буквально обрушиваю голову на его грудь, туда, где должно биться любимое во всём мире сердце. Нерушимая тишина…

Всё пространство вокруг содрогается от оглушающего визга, ни похожего ни на что. На секунду это выбивает из своего горя, но когда доходит, что источник этого крика — я сама, меня вновь сносит волной. Я, не чувствуя, вцепляюсь в плечи мёртвой хваткой и встряхиваю мужчину, пытаясь разбудить. Картина, что открывается мне, убивает всё оставшееся внутри. Всё тело Питера безвольно трясётся, голова неестественно отклоняется назад, а глаза… глаза плотно закрыты.

— Питер! — кричу я, ударяя его по щеке. Боли нет, мыслей нет, реакции — нет. — Питер! — новый удар, и всё повторяется по новой. — Нет! — обессиленная, я падаю ему на грудь, пытаясь услышать слаборазличимое биение сердца, но в груди тишина, такая, что разрывает изнутри, будто стараясь вырваться наружу, получить свободу. Мир содрогается, и всё вокруг вдруг становится мокрым. До меня не сразу доходит, что мир стоит на месте, а трясусь я, содрогаясь от спазмов, охвативших моё тело; и вокруг никакой не потоп, это я рыдаю крупными слезами, воя от боли, на груди мёртвого короля.

Мысли, будто вода из прорванной плотины, льются в голове, омывая воспалённые стены, но я не слышу ничего из этого. Я не слышу, как мне кричат о том, что это не может быть правдой, потому что я вижу — что это, чёрт возьми, правда; не слышу, как мозг пытается заставить тело остановится, потому что остановится невозможно; не слышу биения своего сердца, потому что оно остановилось в тот момент, когда я поняла, что в грудной клетке самого дорого человека тишина.

— Не оставляй меня, — будто издалека слышится собственный голос. — Не оставляй меня, Пите-е-ер! — вою я, поднимая голову и смотрю в расслабленное бледное лицо. Подтянувшись, я оказываюсь совсем близко к его лицу. Ресницы не трепещут, как бы трепетали во сне, воздух не колышется у носа, маленькое местечко на шее не бьётся, указывая на то, что организм качает кровь. — Не уходи… — шепчу я, аккуратно касаясь кончиками пальцев холодной щеки. Я не замечаю, что практически лежу на бездыханном теле, что умоляю очнутся уже покинувшую душу, не понимаю, почему Питер просто не проснётся. — Пусть будет всё, как в сказке, — молю я короля, где-то задним числом понимая, что меня никто не слышит, — пусть будет, как в сказке, — склонившись над хладным лицом, шепчу я и, прикрыв глаза, опускаюсь, целуя холодные, безвольные губы. Как в сказке не происходит. Не происходит ничего, кроме мгновенно нахлынувших слёз и невыносимой боли, которую ни погасить, ни разрушить.

С громким стоном я отрываюсь от знакомого рта и, взвыв, утыкаюсь лицом в холодную шею. Дышать не получается, потому что больше и не нужно, сердце больше не бежит в ускоренном ритме, готовясь замолчать навсегда. Двигаться не хочется, потому что я пришла к концу. Осталось только… пустота. Как внутри, так и снаружи.

— Забери меня к себе, — шепчу я, обнимая Питера за шею и прижимаюсь губами к холодной коже. — Забери меня, прошу…

Никто не отвечает ни словами, ни объятиями, потому что здесь уже никого нет. Мне остаётся лишь дождаться, когда душа покинет тело, отправившись в новые поиски, уже по ту сторону мира…

Жизни нет.

Света нет.

Надежды нет.

Он всё забрал с собой…

Как бы не просила я забрать меня, никто не услышал моих просьб, потому что я всё ещё живу, дышу… Хотя нет, я существую, потому что желание к жизни пропало в ту же секунду, как я оказалась здесь.

Я горько усмехаюсь, вспомнив о том, что даже допускала мысли о том, чтобы жить без Питера, жить с другим. А теперь… Какая к чёрту жизнь, когда не будет больше родных голубых глаз, что внушают надежду на лучшее, не будет милых улыбок, ссор. Не будет нас.

В чём толк пустых мыслей, где я думаю о том, что с Чарли мне хорошо? Ни с кем и никогда не будет так, как с Певенси. Пустота и разрушение ведёт за собой наше расставание, а смерть того, без кого жизнь — пустой звук, и вовсе настоящая каторга.

Я не прекращаю выть, обнимая бездыханное тело, прижимая его к себе, виня себя за то, что позволила этому случится. В голове проясняется. Я смотрю на расслабленное лицо и медленно провожу пальцами по мягким пшеничным волосам и прислоняю губы ко лбу, даря поцелуй. Усталость и обречённость никогда больше не покинут моего тела, а вид закрытых глаз, которые никогда не откроются, будут преследовать вечно.

— Ты нашла выход, — раздаётся откуда-то от двери и я перевожу пустой взгляд на двух перевёртышей, которые входят в дом, ухмыляясь. Ненависти нет, потому что сил нет. Я сижу на кровати, прижимая тело Питера к себе ближе, зная, что буду защищать его даже после его смерти. Никто более никогда не позволит забрать у меня его, потому что кое-что сделало это одним из самых изощерённых способов. Смерть забрала его в свой сумрачный мир, надолго лишив меня возможности увидеть его вновь.

— И нашла короля, — ехидный голосок брюнетки оказывается ближе, чем блондинка и тянет руку к Питеру. Зарычав, подобно дикому зверю, я бью её по руке, не позволяя даже притронуться к телу любимого. — Как тебе находка?

— Как ты выбралась из лабиринта? — зло спрашивает блондинка, оказавшись в непосредственной близи от нас с Питером. — Никто не в состоянии выбраться в одиночку.

— Я смогла, — измученный голос и новая солёная капля по щеке.

— Ты смотри, — брюнетка хихикает, махнув рукой в нашу сторону, — она убита!