На секунду Лорд прерывается. Я даже не пытаюсь разлепить глаза, когда слышу странный шелест ветра. Погодите-ка… это не ветер! Распахнув веки, я вглядываюсь в серое небо, а хлопанье не покидает мои уши. Господи, неужели мне снится?!

Лорд молчит, а среди облаков мелькает огромная белоснежная туша дракона. И крик, такой громкий, злой и устрашающий. Гатх летит к земле, распахивая пасть, позволяя огненному шару сорваться и высвободиться наружу.

От удара мощных лап о землю я теряю равновесие и отлетаю к ступеням. Спину резко обдает такой болью, что я не сдерживаю крика. Рейвен ревет, ее визгливый крик рвет мне уши. Она лежит в нескольких сантиметрах от меня, я тянусь к ней, но меня отбрасывает от нее, придавливая к земле. Лорд? Или брат? К нам подбегает Конде, он кричит что-то мне, но я слышу лишь Рейвен, но не вижу ее лица. Мне плохо, в глазах двоиться, но я заставляю себя подняться. И первое, что замечаю — это Гатха, который сотрясает землю мощными ударами хвоста. После — Каспиана, который едва ли успевает превращаться в облако дыма, чтобы не почувствовать удара огромного хвоста. А после… после я вижу Конде. Точнее даже не совсем его, а его руки, в которых истерично орет Рейвен. Он держит ее крепко и неумело — ее головка неестественно задрана вверх, а ножки свешаны вниз, ручками она бьет по воздуху и единственное, что я понимаю — ей страшно. До животного ужаса. Я же буквально ощущаю, как пелена застилает мне глаза.

— Только посмей, — рык срывается с моих губ, да такой, что аж самой страшно. Было бы, если бы я была в адекватном состоянии. — Я убью тебя, Конде, убью.

— Я должен… это плата, — Конде рыдает, но полон решительности, — плата…

— Верни мне ее, — рычу я, сжимая кулаки. У меня нет даже банального оружия. Я пуста, как внутренне, так и снаружи. Перед глазами только дьявольский красный цвет — я ненавижу Конде, ненавижу искренне и со смаком. — Верни!

Конде морщится от истеричного ора, что издает моё горло. Я визжу, надвигаясь на него. Едва ли я могу что-то осознанно сказать. Перед глазами лишь Рейвен. В голове лишь одна мысль — я не могу ее ему отдать. Я лучше умру. Конде не собирается мне ее отдавать и тогда я принимаю одно-единственное решение. Метнувшись к нему, я хватаю из его ножен кинжал, и, воспользовавшись его заминкой от шока, прислоняю лезвие к горлу. По моим щекам текут слезы, перед глазами кровавая пелена. Я готова, готова на все.

— Она мое все, Конде, — я больше не кричу, мне остается лишь шептать. Конде трясет, он уже едва ли держит ребенка на руках — те ослабели, колени дрожат. Его взгляд прикован к кинжалу. И тонкой капельке крови, которую я чувствую своим горлом. Боли нет. Лишь животный ужас. — Прошу тебя, если ты ее заберешь… — я рыдаю, мой голос срывается, но брат не в лучшем состоянии. Сейчас мы оба готовы пойти на все, — мне незачем жить. Пожалуйста…

Конде воет, качает головой и сжимает крошку сильнее. Мне физически больно даже смотреть на это. Его огромные лапищи так сильно сжимают ее крошечное тельце… Она уже даче не кричит, а лишь изредка пищит. Ей плохо… Боже милостивый, она задыхается…

— Ты не сделаешь этого, — Конде качает головой, — ты до сих пор связана с Питером.

Сейчас мысль о Питере — последнее, что меня волнует. Я готова пожертвовать и им ради дитя Сьюзен. Ради той, кого я обязана защищать.

— Пожалуйста… — я давлю на лезвие сильнее и Конде орет. Опустившись на колени, он протягивает Рейвен мне. Откинув кинжал, я тут же бросаюсь к ней, хватаю ее и бережно жму к себе. Плачу, целую ее везде, куда только попаду, а также между поцелуями шепчу «спасибо». Кому и для чего — все равно. Лишь одно важно — она со мной, в моих объятиях. Она моя.

Не сразу понимаю, что вокруг — тишина. Отрываться от ребенка страшно, но я поднимаю глаза. Леа, милая Леа, вяжет руки Конде — тот сидит, понуров голову, совершенно отрешенно. Гатх спокойно стоит неподалеку, внимательно оглядываясь вокруг. Я не вижу Лорда — видимо тот сбежал, но мне становится все равно в ту же секунду, когда я вижу Питера. Единственное пересечение взглядов и силы вновь со мной. Он медленно плетется по направлению ко мне так, словно бы не уверен стоит ли. Волочит свой меч по земле, даже не пытаясь его поднять и убрать в ножны. Я встаю — ноги дрожат, но важно ли это мне, когда перед глазами, всего в нескольких шагах, любовь всей моей жизни?

— Питер… — я хриплю, поддаюсь навстречу и буквально падаю ему в руки. Звон меча лишь на секунду отвлекает меня от созерцания любимого. Слезы новым потоком хлещут из глаз, но мне все равно. Я чувствую… Его руки, бережно берущие мое лицо в ладони, его дыхание — несвежее и тяжелое, его тело, крепкое и теплое, такое, какое было всегда, каким я его запомнила. Я вижу самые прекрасные голубые глаза на свете, сейчас полные слез. Его губы… мне страшно на них смотреть, но вскоре это уже не требуется. Его губы сминают мои в нежном поцелуе и я всхлипываю прямо в поцелуй. Боже, боже, боже, Питер, боже, боже, это действительно он… И он целует… Рейвен успокаивается между нашими телами, но сейчас, впервые за долгие часы, я могу подумать не только о ней, но и о том, в чьей груди мое сердце.

— Питер, — я плачу, когда он отрывается, тянусь к его губам и вновь получаю поцелуй, который полон нежности и прекраснее, чем первый. Мне плевать — я нуждаюсь в нем, нуждаюсь так, как не нуждалась ни в ком. Я облизываю его губы, перехожу поцелуями на щеки, мокрые и липкие, целую его закрытые мокрые глаза, ощущая под губами ресницы, целую его губы и даже уши. Мне все равно, как это выглядит. Я хочу чувствовать его. И могу лишь молиться, что у меня его не заберут. Не отнимут. — Питер…

Питер отпускает мое лицо и пальцами тянется за воротник. При касании к обнаженной шеи его кончики буквально бьют меня током, но таким приятным, что хочется ощущать это вновь и вновь. Я целую его все то время, что он возится с моим платьем. Он ловит мои губы как раз в тот момент, когда я тянусь к нему, и мы вновь дарим друг друга нежность, в которой тонем. Еще несколько секунд, в которых хочется остаться навечно, а после Питер наконец добирается до того, в поисках чего сводил меня с ума. Я бездумно перевожу взгляд на его руки, которые держат между нами кулон. Тот самый ненавистный кулон. Я испуганно смотрю в его глаза, полные слез и сладкой нежности. Я хочу так много ему сказать — в основном, что безумно люблю, но Питер не дает мне произнести и слова.

— Я хочу чувствовать тебя, — говорит он, обхватывая кулон рукой. Он смотрит не на него, а мне в глаза, смотрит несколько секунд.

— Верни меня, — всхлипываю я, смотря точно на него. Нет ничего более притягательного, чем Питер и все, что с ним связано, — умоляю тебя.

И Питер не смеет ослушаться. Он двумя руками дергает долбанный шнурок, который рвется под его натиском. Кулон падает на каменный пол, с громким звоном ударяясь о него. А меня захлестывает… Я чувствую, как земля уходит из-под ног, но Питер ловит меня. Прижимая к себе нас с Рейвен, он ловит мои губы и плачет вместе со мной. Я знаю — он тоже чувствует это. Чувствует нас…

Крик возвращает меня в сознание. Я ошалело оглядываюсь назад и в самый последний момент понимаю, что Конде несется на меня. Леа валяется где-то позади, а Гатх просто не успевает. Последнее, что я вижу — это промелькнувший кинжал, а после меня дергает в сторону и спина Питера мелькает перед глазами.

Мои глаза расширяются, а в глазах темнеет. Питер издает всхлип и оседает. Я харкаю кровью, оседая в месте с ним. Конде орет, обезумевший, и замахивается вновь, но не успевает. Гатх опаляет его огнем раньше.

Наверное, это издевательство. Мои руки немеют, ноги тоже. Рейвен, вереща, кульком выкатывается из моих объятий, но мне сейчас все равно. Рядом Питер. Он лежит на спине и тянет ко мне руку. Господи, это же неправда, верно? Я хватаю его ладонь и чувствую, как что-то липнет. Смотреть нет смысла — итак понятно, что это кровь. Кажется, я чувствую боль, но чья она — не знаю. Мы с Питером едины. Он смотрит на меня снизу вверх и криво ухмыляется. Глупец, такой глупец… Я открываю рот, но вместо слов из него вылетает лишь кровь. Она стекает по краю и лужицей копится вокруг моей головы. Питер жмурится и хватается другой рукой за живот. Из последних сил я умудряюсь подползти к нему и положить свою свободную руку на рану. После смотрю на Певенси. Он плачет.