Дурак, каких еще поискать надо.

========== VII. BTS. 43. Седьмая жизнь Ким Сокджина. ==========

Комментарий к VII. BTS. 43. Седьмая жизнь Ким Сокджина.

Beast – Black Paradise

— Ты ни на что не способен ради меня! Ты вообще на что-то способен?! В своей группе где-то на заднем плане мелькаешь, ничего не добился, только время тратишь!

Она уже даже не кричит — орет, визжит, ругается, бросает в Сокджина кружки, и парень не способен понять, то ли девушка всегда была такой, то ли просто накопилось.

Хотя… нет. Была. Всегда была, а он, очарованный милой улыбкой и смешливыми взглядами, не замечал.

Сейчас от улыбок и взглядов осталась лишь тень. Точно также, как и от той, которая была с ним хоть и недолго, но…

— Ты меня слушаешь вообще? — визжит и брызгает слюной, и Сокджину это уже надоело, он просто берет дуру за плечи и вытаскивает с квартиры, выбрасывая на площадку уже заранее подготовленную сумку с её вещами.

…ему было где-то шестнадцать, ей — двадцать восемь, и она преподавала у него литературу. С ласковой улыбкой, смешинками в карих глазах…

Умерла от рака в тридцать. Сокджин тогда держал её за руку, бессовестно прогуливая школу, и не отходил, кажется, совсем, не желая понимать «опухоль неоперабельна».

Каждая его девушка просто была её копией. Забыть её он не сможет вот просто никогда, стереть воспоминания не получится, потому что нет такой машины, а если бы и была… Нет, ни за что.

В памяти остались только красиво очерченные губы, медовые крапинки в глазах и силуэт тени на песке, когда они вместе выбрались погулять на побережье.

— Дурак ты, хён, — горько улыбается Юнги, когда видит очередную девушку — почти копию предыдущей, — я не знаю, что с тобой случилось, но так нельзя. Ты себя скоро сожжешь.

Сокджин кивает и улыбается. Да, дурак.

Да, сожжет.

И наконец будет свободным, встретившись с ней т а м.

Потому что она не из этой его жизни.

Она из предыдущей.

========== 44. Седьмая жизнь Мин Юнги. ==========

Комментарий к 44. Седьмая жизнь Мин Юнги.

Wu YiFan – There is the Place

Да, теперь он понимает Сокджина.

Юнги смаргивает наваждение — залитого кровью Намджуна, мелких в военной форме, Хосока, перерывающего город в поисках своей ненаглядной…

И самого старшего хёна, сидящего у могилы самой важной женщины в его жизни.

Этот самый хён сейчас курит конфискованные у Чимина сигареты, смотрит с отчаянной решительностью вниз с балкона, и Юнги спешит вмешаться:

— Она бы не одобрила.

Сокджин содрогается, наконец понимая, что он здесь не единственный. Усмехается — горько, сломлено, но всё же находит в себе силы скорчить удивленное выражение лица и поинтересоваться:

— И о ком ты, позволь спросить, говоришь?

— О нуне, конечно, — невозмутимость Юнги так просто не прошибить, а Сокджин от следующей фразы задыхается дымом от неожиданности, — сонсэнним-нуне. Ну, такой хорошенькой учительницы из нашей прошлой жизни, где я, вроде как, был отпетым хулиганом да и вообще отбитым на голову, а ты таскался верной собачонкой…

— Достаточно, — Сокджин даже лепит другу подзатыльник, отлично зная, что он тут же ему вернется вместе с парочкой крепких выражений.

— Так из-за чего вселенская грусть, хён? Мы уже прожили ту жизнь, в этой надо двигаться дальше, — Юнги ходит по тонкой грани и отлично это понимает. Сокджин хмыкает и опускает руки на перила, опирается на них подбородком и смотрит — с вызовом, почему-то

.

— А что дальше? Что может быть, ты же верно сказал — мы прожили ту жизнь, то время, и сейчас другое — стоит двигаться дальше. Я только… Я… Вспоминаю её первоначальный облик, то насыщенное время — она со мной. Тогда мне не надо было скитаться по мирам! Вспоминаю знакомые — и в то же время чужие — закоулки, то прекрасное, что уже погибло в этом мире, и есть только одно место, о котором знаем я и она.

Сокджин сутулится, и Юнги хорошо понимает, из-за чего хён настолько сломлен. Сам он хорошо помнит и малышку из предыдущей жизни, и ту нежную привязанность к девочке-Чонгук (прости, Всевышний, но она же была такой хорошенькой), но он не чувствует в себе желания искать ни девочку, с которой он в прошлом мире провел всю жизнь, ни сгребать их макнэ в охапку и страдать по нему (только по-дружески, прости, Всевышний, но Чонгук-мальчик совсем не такой хорошенький).

А Сокджину надо. Вот только его хорошую учительницу-нуну, которая, будем надеяться, в этой жизни не будет вынуждена умереть в столь молодом возрасте.

И Юнги делает единственное, что может.

— Ну так пойди туда, хён, — с нарочитым удивлением в голосе, будто всё так просто, будто они не сменили шесть шкур и не прожили почти три сотни лет — по крайней мере, их души, если так можно сказать. — Пойди, наконец, и успокойся: если там никого нет — значит, это остается там.

Сокджин никуда не идет, конечно же, в тот же вечер. Юнги только присматривается к пацанам, выискивая старые привычки — и да, у Джина они проклюнулись, потому что раньше тот не закручивал более длинные пряди за ушами на палец, а вот излюбленного Намджуновского дерганья плечом из четвертой жизни парень пока не видит. Значит, в курсе пока только он и Джин… Интересно, вспоминается прошлое только по старшинству? Значит, следующий Хосок?.. Только бы этот не срывался искать свою девчонку из прошлого, хоть в этот раз, пожалуйста.

Следующей ночью Сокджин тихонько покидает квартиру, и Юнги наконец успокаивается — всё будет хорошо. Он это чувствует, он же самый умный здесь…

Сокджин возвращается под утро с покрасневшими глазами, но полной счастья улыбкой. А Мин осматривает слишком притихшего Хосока, который почему-то примеряется к Намджуновой груди ладонями, после к своей и шепчет себе под нос «Ну было же, было». Сокджин только ржет с него, а Юнги стукает легонько кулаком в плечо и фыркает:

— Милости просим в клуб. И да, — ловит оценивающий взгляд на себе, — не старайся, у меня даже тогда груди не было.

Хосоку просто нечего на это сказать.

========== 45. Седьмая жизнь Чон Хосока. ==========

Комментарий к 45. Седьмая жизнь Чон Хосока.

Kim Jae Joong – Mine

— Это мой океан.

— Что? — Юнги, в последние дни почему-то от Хосока не отлипающий, внимательно всматривается донсэну в глаза, и да, впервые за годы их знакомства он не пытается даже скрыть свою заботу и повышенное внимание. Намджун уже даже шутить изволит, что Мин у него бразды лидера потихоньку ворует.

— Это мой океан. Я говорю слишком громко, поэтому слышно эхо, — как-то отморожено, отупевшее даже объясняет Хосок. — Мой океан.

— Да, — Юнги расслабленно соглашается, — только твой.

Хосок поднимает на него больной, невыспанный взгляд, и совсем не может понять причину этого спонтанного приступа спокойствия хёна.

— Почему ты даже не споришь?

— Потому что помню, — следует лаконичный ответ, и Хосок снова отупевшее кивает. Помнит. Хён помнит.

Хён помнит?!

Океан, шум прибоя и веселые крики, соленая пена омывает кожу, песок под ступнями и волны, накрывающие с головой. Чонгук топит Чимина, потом старший ему мстит; Сокджин подвозит коляску с нуной-сонсэннимом поближе к воде и помогает намочить ей ноги; Юнги-хён — такой непривычно молчаливый и отстраненный ото всех — бродит где-то один, но так, чтобы видеть всех; Намджун расстилает одеяла на песке, а Тэхён тащит из машины ящики вкусностей.

И девочки, все их девочки — в серых-чёрных-синих купальниках, со стянутыми, чтобы не намочить, волосами, бултыхаются где-то вдалеке, зовут к себе, будто сирены, смеются и брызгаются водой, если всё же подплыть к ним поближе. И Хосок помнит то ощущение — абсолютного счастья от влажных соленых поцелуев, от наконец улыбнувшегося Юнги, от повеселевшей нуны-сонсэнним — когда они все начали её так называть? Он помнит, как вечером они раскладывают костер, а перед тем, как уехать, все кричат к океану: кто просто от восторга, кто просит успешно сдать экзамены, а кто Намджун и требует «пожизненную скидку на шоколадное молоко».