Вечером Тэхёну привозят самую большую пиццу, какую только смогли сделать.
***
Пицца и Звёздные войны?
Намджун недоуменно смотрит на незнакомый номер, смаргивает усталость — он снова начал еще один выгодный проект — и наконец тихо офигевает.
Помнится, на эту фразу я должен ответить что-то в стиле «А не пошел бы ты нахуй?»
Не будь вредной сучкой
Намджун смеется, обращая на себя внимание сотрудников, и наконец с облегчением выдыхает. Он не знает, что и как ей сказал Тэхён, но черт возьми, главное результат — и Донхи пишет ему первой. Наверное, раньше такого не случалось.
Если я закажу пиццу, её привезешь ты, или «у нас не работает никто с таким именем»?
После этого Намджуну приходится ждать ответ хороших полчаса. То ли Сон занята, то ли решается, стоит ли открывать карты…
Просто закажи
— Юхууу!
Намджун крутится в кресле под обеспокоенными взглядами коллег (помешался, что ли?) и рассыпает вокруг листы чернового варианта контракта.
Телефон пиликает снова, заставляя его замереть с так и вытянутыми руками вверх в слегонька дебильноватом положении. Намджун осторожно опускает их и с опаской жмет на мигающий значок сообщения.
И никогда больше не вспоминай об этом случае. Повторить тоже не пытайся.
Намджун горько ухмыляется, растерянно ерошит волосы, испортив идеальную укладку, и со вздохом опускает голову на стол.
Вредная девочка не хочет разрешить ей помочь. Закрыла себя в крепкой тюрьме из своих же решений, не дает другим почувствовать её боль и помочь, только упрямо карабкается вверх, к своей свободе…
Не понимая, увы, что препятствует ей больше всего она сама.
========== The Bitter End ==========
Every step we take that’s synchronized
Каждый наш шаг - нога в ногу
Every broken bone
И каждая сломанная кость
Reminds me of the second time
Напоминает мне о том, как во второй раз
That I followed you home
Я провожал тебя домой
- Ты знаешь французский?
- Угу, - роется в холодильнике, абсолютно не смущаясь наличия хозяина оного рядом, - вполне даже неплохо, а что?
- Да так, фигня подумалась.
Намджун вовсе не хочет признаваться, что из головы всё так же не выходит это проклятое Protégé moi. Потому что он ценит её доверие и ни в коем случае не может его предать – да хотя бы и вопросами о том, как, почему и откуда взялся тот ублюдок.
- А еще что-то скажи, а, - и улыбается своей любимой хитрожопой, но Донхи не успевает её увидеть – отвернулась, чтобы помешать суп. Намджун честно пытается забыть те единственные минуты её уязвимости, когда, несмотря ни на что, внутри тлело желание – укутать своим теплом, защитить одним только своим присутствием, зарыться пальцами в немножко отросший ёжик растрепанных волос, накрыть опухшие от слёз веки губами…
- Sommes nous les jouets du destin, - тихонько, будто только пытается вспомнить слова, принимается напевать себе под нос, - souviens toi des moments divins planants, eclates au matin et maintenant nous sommes tout seuls*… А дальше не припомню.
А больше и не надо, думает Намджун, которому мозг закоротило от одного только произношения и того, как тонкие губы изгибаются, произнося эти душевыносящие звуки (ну именно Намджунову душу они вынули в одно мгновение). Хорошо, что комбинезончик деловито копается в шкафу – голодный взгляд её бы не просто напугал до смерти с таким-то прошлым, он бы её убил.
Её убило бы это желание почувствовать под губами соленую кожу, проследить изгиб шеи, вычертить впадинку ключицы, за которую Джун готов душу продать – настолько редко ему удается её увидеть.
- У тебя хорошее произношение, даже странно – я вечно думал, что ты даже школу окончить не успела.
Закрывается. По ней это даже видно: замирает на мгновение, а после него – мышцы напряжены, в глазах – сталь и прохлада, но Намджун делает вид, что не замечает этого, и вскоре Донхи расслабляется.
Но делает дистанцию между ними немного ощутимее.
Чёрт.
***
- В пятницу придешь? – Сокджин, как всегда – хён, и это у него скрыть не получится даже сквозь все его свитерочки-улыбочки-кружевные манжетики. Как бы хён не корчил из себя милашку, внутри он просто ух, и Намджун всегда им восхищался даже больше, чем Юнги (а Юнги-хён – это ж… это ж эталон!).
Так что смотрит Джин ласково-пронзительно, улыбочка у него участливо-намекающая, а за руку хён хватает крепко, другой рукой держит за подбородок так, чтобы глаза видеть, и Намджун нервно сглатывает – Сокджин хочет не просто поговорить, нет. Он желает душу вынуть, рассмотреть всё под микроскопом, сложить и запихнуть обратно – и у него есть на это право.
Пугает то, что душу он вынимать собирается не Намджуну.
- Я беспокоюсь за тебя, Намджунни, - мягко-заботливо, но искренне, как и металл в последующих словах. – В тебя я верю полностью, но вот в ту девушку – не могу никак. Ты же до сих пор о ней ничего не смог узнать.
Намджун согласно хмыкает, потому что да, не смог, потому что никто из знакомых ищеек/прокуроров/полицейских (нужное подчеркнуть) не сумел ничего откопать. Но, тем не менее, руки старшего отодвигает от себя, подбородок, однако, не опуская – смотрит с тем же металлом, с той же яростной хваткой, которая принесла ему карьерный рост.
- Хён, мне уже не двадцать, если ты вдруг забыл. Я благодарен тебе за заботу, но в этот раз предпочту обойтись со всем своими силами. Кроме того, если ты узнаешь комбинезончик получше, то и сам полюбишь её: тебе всегда нравились ёршистые, забитые жизнью дети – такие, какими были я, Хосок-а и Юнги-хён, - улыбается с намеком, потому что бэкграунд у них сложный, трудный, и Сокджину пять лет назад пришлось хорошенько изгваздаться в дерьме, чтобы вытянуть троих донсэнов из полного абсолютного дна. Сейчас Намджун задумывается о том, что ему бы девушку хорошую найти – как никак, тридцатник хёну скоро, а он всё пытается их проблемы разруливать.
Тем не менее, Донхи так и не поняла, что любезно принявший её после встречи с Рейном врач был не обычным доктором. Да, Юнги тогда почти силой её отволок в больницу, но они с Джином ни словом, ни взглядом не выдали своего знакомства, общаясь в чисто деловом плане.
Намджун, конечно, понимает, что хён хочет ему рассказать, аккуратно подталкивая – шрамы он при осмотре точно заметил, выводы об их происхождении сделал и теперь беспокоится, но… Да, всегда это чёртово «но»: он хочет услышать о каждом сам. От Донхи. Хочет, чтобы она сидела рядышком, без любого страха обнажая кожу и рассказывая, что, как и зачем, а потом просто отпустила бы все переживания и разрыдалась на его плече.
Ага, размечтался.
- Хён, я приду в пятницу, - Сокджин мрачновато кивает, потому что он хороший друг и уважает чужие решения, - но если она согласится пойти со мной, то прошу тебя быть осторожным, ладно?
Он и правда хороший друг.
Он соглашается.
***
- Ты предлагаешь мне продать доверие нуны за еду? – Тэхён скептично поднимает бровь, но в предложенный бургер вгрызается сразу же. Намджун только хмыкает насмешливо (как же, рядом с этим пацаном он вечно корчит из себя взрослого) и уточняет:
- Я прошу тебя рассказать мне то, что может мне помочь понять её. Серьезно, я не могу понять абсолютно ни-че-го, потому что если сначала думал: «Чёрт, а вдруг родители больные, или она осталась сиротой, поэтому нужны деньги и четыре работы». Но, Тэхён-а, - мужчина доверительно протягивает студенту папку, - они живы и в порядке, хотя это и единственное, что я сумел найти.
Тэхён молча смотрит на фотографию трёхлетней давности, где Донхи – такая, какой он всегда её знал – улыбается, обнимая немолодых уже родителей. Проводит кончиком указательного пальца по длинным локонам, причудливо накрученным, вспоминает, как она просила посоветовать ей одежду для семейной фотографии, как доверчиво льнула в объятия, разрешая закрепить сзади на шее тонкую хитросплетенную цепочку.
- Прости, хён, - он закрывает папку, сам заталкивает её в Намджунов рюкзак между других, а сам хмурится, мрачнеет всё больше и больше с каждой секундой, - но я не могу сказать тебе абсолютно ничего. Она расскажет сама, сейчас или позже, или если её что-то напугает или смутит, но я – я не могу сделать этого.
