Жаром опалило грудь парня. С трудом высвободился от навязчивой девушки.

– Шла бы ты да ехала от меня подальше…

– Что ж ты так со мной общаешься? Чай не страшная я, не противная.

– Не противная, конечно, но не нужна ты мне. Понимаешь, не нужна. Я Оленьку люблю.

– Противная эта Олька! – вспыхнули глаза у Меланьи. – Ни кожи, ни рожи…

– Понимала бы чего, – вспылил Никола и резко оттолкнул ее.

Отступила Меланья на несколько шагов назад, оступилась нога, чуть не упала. Вспыхнули яростным огнем темные глаза.

Хорошо, Никола не глядел в этот момент на Меланью, а то наверняка бы испугался – до того хищным и отталкивающим стало выражение ее лица.

– Попомнишь ты еще свой удар, – злобно прошипела она сквозь зубы, – Аукнется это тебе!

– Что это она? – удивленно подошла к милому Оленька.

– Да ничего… – Никола нежно поцеловал девушку. – Сдуру бесится, что не пошел с ней к Веснянке.

– А чего это ты с ней должен идти? – Оленька наклонила голову к плечу.

– Она все надеется, что я тебя брошу и к ней перебегу.

Оленька лукаво посмотрела на парня.

– А что есть желание? Она ведь девчонка-то красивая…

– Глупенькая ты моя, – он обнял ее и ласково привлек к себе, – никто мне, кроме тебя, не нужен.

– Будьте вы прокляты! – прошипела Меланья, наткнувшись на округливший живот Оленьки взглядом, и торопливо пошла прочь, увязая в выпавшем за ночь снеге.

Оленька вздрогнула, запахнулась плотней в шубу и поспешила домой, к мужу.

– Что с тобой? – Никола встревожено отложил в сторону топор, которым отесывал новый черешок, и бережно взял жену за плечи.

– Эта Меланья все никак не угомонится, – всхлипнула Оленька.

– Что опять, – голос мужа посуровел. – Опять она тебе что-то сказала?

– Она… – из глаз женщины выкатилась крупная слеза. – Она… прокляла нас.

– Глупости это все, – отмахнулся Никола.

– Бабку Меланьину, Анфису, всегда колдуньей считали…

– Да брось ты, – опять отмахнулся муж. – Какая там колдунья?

– И глаз у нее темный, злой, – продолжала Оленька, – как бы она чего нашему маленькому не сделала…

– Ничего с нашим ребетёночком не случится, – уверенно проговорил Никола, снова принимаясь за работу.

Оленька тихо прошла в избу.

Никола остался один. Пробовал продолжить начатое дело, но ничего не получалось: слова жены все никак не выходили из головы.

Сплюнул молодой человек, откинул топор в угол и направился в горницу к супруге. Скрипнула встревожено дверь, мелькнула свежепобеленная печь, сдавленно вздохнула скамья под опустившимся на нее телом мужчины. Никола обнял жену, широкие ладони легко провели по тугому шару живота. Маленький человечек внутри, словно почувствовал руку отца, сильно ударил ножкой.

– Ой, – вскрикнула Оленька, – он уже узнаёт тебя.

– Конечно, – улыбнулся Никола. – Чай, не чужой я ему…

– А почему ты думаешь, что это он? – поддразнила Оленька, охватывая ладонями животик.

– Он… – рассмеялся Никола, – потому что… ребенок!

– Опять выкрутился, – деланно возмутилась Оленька.

Неожиданно лицо ее побледнело. Толчки становились все чаще.

Дверь в избу распахнулась, и в клубах морозного воздуха в горницу ввалился дед Михай.

– Как у вас тут делишки? – он заговорщицки подмигнул Николе.

– Дядя Михай, – вскинулась Оленька, – выручай…

– А что случилось?

– Рожаю, дядя Михай, – выговорила она, едва шевеля побелевшими губами.

Никола резво вскочил со скамьи и, растерянно оглядевшись, метнулся было к двери.

– Не трепыхайся, – деловито осадил его Михай. – Я сейчас к Васильевне, а ты, мил парень… ты веди-ка женушку свою в Андрейкину баньку.

– В баньку? – брови Николы взметнулись до середины лба. – Зачем?

– А куда еще, – на ходу отвечал Михай, спешно запахивая полушубок, – Там сейчас тепло, вода горячая…

Никола набросил на плечи жены шубку и понес в с сторону бани.

Вскоре показалась Васильевна. У Николы с души спала тяжесть. Как-никак лучшая на всю округу повитуха.

– Все – вон! – резко проговорила толстушка.

Никола с беспокойством заставил себя покинуть Оленьку, оставляя ее наедине с Васильевной.

– Надо бы мужиков позвать, – озабочено почесал голову под треухом Михай.

– Зачем это? – недоуменно уставился на него Никола.

– Да то что, паря, ни хрена не понимаешь? – дед укоризненно покачал головой. – А кто твое дитя от нечисти оберегать будет?

– Да брось ты, дед Михай. Какая такая нечисть?

– Не спорь со старшими. Нос не дорос. Так старинный обычай требует.

Через некоторое время вокруг баньки утаптывали пушистый снег шестеро крепких мужиков.

– Вот и славненько, – дед Михай удовлетворенно хмыкнул и обратился к Николе, – скоро отцом ста…

Договорить он не успел.

– Сюда!!! – раздался истошный крик Васильевны.

Толкаясь, мужики ринулись в баню. Остолбенели на пороге.

Из чрева молодой женщины вывалилось нечто невообразимое. На ребенка это явно не походило… Крупная слизко-зеленая жаба!

– Да не стойте истуканами, – возопила повитуха, – хватайте это чучело!

Мужики подхватились, кое-как взяли ускользающее из рук чудище за лапы и с трудом пропихнули в раскрытое зево печи.

– Заслонку! – истошно завопил Михай неожиданно тонким голосом. – Заслонку закрывай!

Гигантская жаба отчаянно сопротивлялась.

– Держите! – кричала Васильевна. – Не давайте этой нечисти выйти наружу!

Чудище рванулось с такой силой, что чуть не отшвырнуло дверку.

Уперлись мужики в высокий порог и бревном ее удержали.

Еще один рывок!

Высунулась из печи сизо-зеленая лапа…

С усилием даванули мужики на заслонку. Лязгнул металл.

– Засов накинь, – прохрипел сквозь зубы Михай.

Никола рванул тяжеленную пластину, вводя ее в предназначенный паз.

Низкий жалобный вой пронесся над деревней… и все стихло.

– Уфф, – устало вытирая пот, мужики опустились на пол.

Никола обернулся с Оленьке.

Перед ним стояла Васильевна, держа в руках хрупкое тельце.

– Мальчик у тебя, папаша…

Лес на правом берегу Веснянки напротив Пихтовки всегда был светлым и радостным. Сосновый бор плавно переходил в ельнички да осинники. Не чащоба какая-нибудь – реденький, но добычливый. Если кто из деревни и выбирался по грибы да по ягоды, без добычи никогда не возвращался. Нужно только знать заветные места, которых достаточно много, чтобы все жители Пихтовки оставались довольными.

Вот и в этот раз день выдался на редкость теплый и солнечный. После недавних, шедших почти без перерыва целую неделю, дождей грибы так и должны бы прямо вылезать навстречу солнцу.

– Ну, что, сынок, двинем по грибы, – Никола высоко подбросил четырехлетнего Данилку. – Самое для них время.

– У’а! – завопил малец и бросился к матери. – Мамка, а мы по г’ибы соби’аемся.

– Хорошо, – ласково улыбнулась мать, – только не задерживайтесь.

– Где уж тут задержаться-то, – Никола обнял жену, притянул к себе и ласково поцеловал, – полтора дерева в леску. Там даже бродить-то особо негде.

Сказал и направился к мостику через Веснянку. Данилка взвизгнул и стремглав бросился за ним.

Доски моста весело пружинили под ногами. Правый берег постепенно приближался. Данилка пристально вглядывался в зубчатый лес, который как в зеркало всматривался в свое отражение. Лучи солнца дробились, ярко сверкая на мелких речных волнах.

Вот и мост сменился ровной укатанной многочисленными колесами дорогой, тянувшейся вдоль опушке и постепенно удаляясь от реки.

– Вот тут и свернем, – удовлетворенно произнес Никола и взял сына за руку.

Придорожные кусты легко расступились перед людьми. Прошелестели ветви редкого тенистого подлеска. Грибники вошли в светлый солнечный бор. Стройные сосновые стволы протянулись к небесам. Под ногами мягко прогибался пышный белесоватый мох. Землю устилал слой сухой хвои. Звонко распевали различные пташки. Вот прострекотала черно-белая сорока, пролетая почти над самыми головами. По ближайшему стволу бронзового цвета стремительно пробежала белка. Она остановилась на небольшом суку и уставилась на путников черными бусинками глаз.