– …пуститься во все тяжкие? – закончил за неё Максим. Хитрые серо-голубые глаза смотрели оценивающе.

– Вроде того. Спасибо, что проводил! И ещё раз извини на рубашку, – Мара развернулась и направилась к крыльцу, а около самого входа добавила, – Рада была знакомству, Максим.

– Взаимно, Маржана, – искренне произёс Максим в ответ.

– Можно просто Мара.

Он уже развернулся на каблуках и направился в сторону Театральной, как вдруг она окрикнула его.

– Стой! Подожди!

– Чего ещё?

– Ты свой джемпер забыл, – Мара одним движением сбросила его с костлявых плеч и пошла навстречу Максиму, как тот её остановил.

– Не нужно, оставь себе.

– Зачем? Мне же он без на…

– Будет повод встретиться, – лукаво улыбнулся парень на прощание и скрылся в темноте. Впервые за долгое время Мара почувствовала, как легко ей стало дышать и как сладко теперь она будет спать по ночам.

В кинотеатре на Арбатской было не протолкнуться. Неудивительно – почему бы всем городом не забуриться на «Форму воды» именно в этот кинотеатр? Других же в Москве нет!

Подобного рода невесёлые мысли преследовали Максима практически весь вечер. С тех пор как он начал встречаться с Марой, весь город словно сговорился против них. Когда и куда бы они ни шли, толпа зевак и желающих развлечься «жителей и гостей города» преследовала их. Выставка бурятских кукол пасмурным утром вторника? Мастер-класс по гончарному делу днём пятницы? Плюс сегодняшний вечерний киносеанс – люди следовали за парочкой неотступно, будто не желая оставить её наедине.

Когда они вышли из кинозала с пустым ведёрком из-под карамельного попкорна, Мара выглядела восторженной, Максим – раздражённым.

– Нет, ну как тебе это нравится? – разглагольствовал он весь следующий вечер. – Это ж надо было утвердить на главную роль такую страшную актрису, да ещё и недо-Ихтиандра сделать таким…таким…

Пока он извергал из себя пламя недовольства, Мара молча шла и довольно улыбалась. В отличие от Максима, новый фильм понравился ей безумно, как и предыдущие работы дель Торо. Её немало восторгала сама странная и трудная для понимания идея связи неведомого науке существа с мировыми стихиями. Фильм заинтриговал её как зрителя и побудил только к самым лучшим эмоциям. Конечно, в нём не обошлось и без негативных, местами кровавых моментов, но в целом его зрелищность, трогательность и интрига не могли не найти отклика в сердце девушки. В очередной раз Мара убедилась в тонком вкусе, мастерстве и неповторимом стиле автора. Как и многие другие картины Гильермо, эта оставляла на языке приятное, чуть уловимое послевкусие, а в голове – лёгкую недосказанность.

– На что ты меня повела, а? Неужели тебе понравилось? – резко вывел её из небытия голос Максима, а лицо вплотную приблизилось к её собственному. Мара чуть приподняла уголки губ, чтобы её выражение лица не выглядело совсем уж мрачным.

– Прости, Макс, но я с тобой не соглашусь. Я в диком восторге! Хорошо бы дель Торо номинировали на «Оскар» за эту картину…

– Бграх! Да в лучшем случае ему светит «Золотая малина»! – возопил Макс, закатив глаза. – И то многовато чести будет для этого дерьмеца…

Мара и Максим были знакомы не так давно, а встречались и того меньше. Тем не менее, даже этого недолгого времени ей хватило, чтобы успеть изучить его характер. На вечеринке у Вика Максим показался ей спокойным, рассудительным, флегматичным парнем, который не из-за чего в этой жизни не парится. Прогулка до дома Мары только усилила это впечатление. Однако довольно быстро оно было разбито об острые скалы идеализма. События начали развиваться очень стремительно: буквально на следующий же день Рауш начал донимать её звонками и сообщениями разного содержания, а также неоднократно и довольно настойчиво предлагал встретиться. Будучи окончательно и бесповоротно очарованной им, Мара согласилась без колебаний. В кофейне, которую Максим сам выбрал для их первого официального свидания, он то и дело засыпал девушку расспросами, не давая допить американо с каплей молока, который успел остыть. Затем вновь вызвался проводить её до дома, а на прощание поцеловал – страстно, порывисто, импульсивно. Такие поцелуи обычно случались у пар после долгой разлуки, в порыве страсти и возбуждения, во время прелюдии, но никак не на робком первом свидании, из зародыша которого затем и складывались дальнейшие отношения. Поначалу Мару немного смутил его напор и настойчивость, однако она быстро привыкла. В конце концов, как долго ещё ей суждено было оставаться в одиночестве? После окончания самых длительных и серьёзных отношений в её жизни Мара впала не то в депрессию, не то в анабиоз. Иным словом, что-то в ней изменилось. Сердце словно перестало биться – Маре даже стало казаться, что она не чувствует сердцебиения, стоило ей прижать руку к груди или пальцем надавить на пульс… Складывалось впечатление, что кто-то невидимой рукой щёлкнул выключателем, разом перечеркнув в ней все чувства и эмоции, включая способность любить. Её мягкая, приятная худоба и внешность викторианской эпохи то и дело притягивали к себе мужское внимание. Кто-то ограничивался взглядами в метро и магазинах, кто-то не стеснялся и переходил к прямому наступлению. Правда, исход был один у всех без исключения – холодный молчаливый проигрыш. Порой у Мары даже отпадала необходимость формулировать свой отказ словесно – стоило ей поднять глаза, как вопросы отпадали сами собой. Эту удивительную способность она также унаследовала от своего таинственного польского отца – за всё время брака её родителей Казимир только и делал, что смотрел на Паулину. В свой снежный, пробирающий до костей взгляд он мог вложить тысячу разных чувств эмоций, которые иногда было тяжело выразить словами. Паулина, напротив, была женщиной страшно болтливой, потому ужасно злилась, что муж практически не поддерживает с ней вербальную беседу, превращая диалог в её бесконечный монолог или разговор с мебелью. Впрочем, затем она пришла к выводу, что Казимир действительно является для неё чем-то вроде мебели, заполняющей пространство – что в квартире, что в душе – но собирающей очень много пыли. Толку от неё было мало, а выбрасывать не поднималась рука.

Первые дни заледенения казались Маре катастрофой. Ей казалось, что на её глазах рушится мир, и она ничего не могла с этим поделать. Тогда больше всего на свете она мечтала вновь почувствовать себя живой – человеком, женщиной. Любить, радоваться, смеяться, плакать, негодовать – в общем, ощущать всё как раньше, в полной мере. Теперь же она ощущала лишь бесконечную пустоту, сдавливающую грудную клетку. Полнейшую апатию и отсутствие интереса к жизни. Конечно же, Мара пыталась всяческими способами её имитировать – учёба, студенческая жизнь, тусовки, путешествия, стажировки – однако внутри легче не становилось ни на йоту. Было темно и глухо. Любой зачаток чего-то, хоть отдалённо напоминающего человеческое состояние, тонул в темноте и глухоте её грудной клетки.

Как бы то ни было, люди ко всему привыкают. Вслед за непринятием, паникой, тревогой и бунтом у Мары пришло смирение. В конце концов, она переложила ответственность на плечи судьбы, решив, что ей виднее, вернётся она к прежнему состоянию или нет. Судьбе и правда оказалось виднее. Стоило девушке забыть о своём сомнамбулическом состоянии, как одна случайная встреча, один толчок, одна пролитая на рубашку рюмка коньяка перевернули в ней всё с ног на голову. Отныне Маре не приходилось выпивать столько коктейлей с водкой, чтобы быть оживлённой, весёлой и разговорчивой. С приходом Максима в её жизнь это, к радости её друзей и семьи, стало для неё естественным состоянием. Она с удовольствием разговаривала долгие разговоры с пани Доновска за утренним кофе, расспрашивала о работе и заказчиках. Вилен находился на седьмом небе от счастья, ведь сестра сама предлагала ему выставки, игры и фильмы для совместного досуга! Дана и Вик то и дело выслушивали её затянутые рассказы о приключениях на Лазурном Берегу и очередном свидании с Максимом. И если Дане определиться с отношением к смене её статуса было непросто, то Вик демонстрировал его весьма однозначно. Его страшно раздражал «престарелый» ухажёр Мары и его прямой конкурент, однако ничего с этим поделать он не мог – слишком хорошо знал подругу. Стоило ему помешать их личному счастью, как она тут же прекратила бы с ним любые контакты. А Мара в этом плане была не просто жёсткой, а жестокой. Если кто-то падал с её пьедестала, то обратно забраться уже не мог, даже при всём желании. А чем выше пьедестал, как говорится, тем больнее падать. Вику эта победа и этот пьедестал достались слишком тяжело (и это ему, которому всё в этой жизни подносили на блюдечке!), чтобы так рисковать. Поэтому он выбрал другую тактику, более хитрую, осторожную и расчётливую. Он затаился в кустах и выжидал. Ждал подходящего момента для нападения. Чутьё подсказывало ему, что момент вот-вот должен был наступить.