– Какая-то ты неправильная профессорская дочка, – шутил Мишка, слушая ее рассказы о ночных дежурствах, о хлопотах возле маленьких пациентов, о выходных днях, проведенных не на катке в веселой компании, а среди тех, кому с самого детства на роду было написано быть несчастными.
С годами Лиза сформировалась в рассеянную, непрактичную идеалистку и мечтательницу, одним словом в чудачку. На первых порах она забавляла, а иной раз даже раздражала окружающих, навсегда оставивших в далеком бесшабашном прошлом коротенькие легкомысленные романы, бескорыстных друзей, восторги да полупьяные споры «о вечном». И никто не заметил, как дожди времени размыли акварели юности, а угрюмые дворники равнодушно сожгли, вместе с осенней листвою, брошенные студенческие конспекты, забавные чьи – то стихи и уже давно не хранимые наивные письма. Подруги активно выходили замуж, ошибались, разводились и спешно повторяли собственные ошибки, постепенно увядая и озлобляясь от вязкого однообразия жизни, безотрадного быта и нелюбви. А тут еще и Лиза под ногами путается, не вынырнет никак из блаженных своих грез. Вот уж кому легко живется! И если есть настроение, то можно ненадолго снизойти и вполуха послушать ее бредни, а нет, так и нечего церемониться… И она улыбнется потерянно, натянет на ходу уже мальчишью свою курташонку, вечно не попадая с первого раза в рукав, и исчезнет до тех пор, пока снова не позовут, а чей – то преждевременно обрюзгший муж будет курить у окна и с брезгливостью наблюдать, как сутулая фигурка пересекает темный двор, волоча за собой по грязным сугробам кургузую скомканную тень. И откуда только берутся такие странные девушки? Подумают о ней чуток и забудут, ровно до той поры пока не возникнет очередная докука. Известное дело, Лиза ведь с причудами, она тотчас примчится и не откажет ни в чем. И чужую маму из больницы заберет, и собачку на время приютит, и ребенка понянчит. Причем, по возвращении измотанных увеселениями родителей, сразу заспешит домой, несмотря на то, что метро уже час как закрыто, но стоит ли об этом беспокоиться. Взрослый человек, сама знает, что делает. Некрасиво немножко, но, в общем то, удобно. Денег в долг? – Пожалуйста, возьмите, возьмите вернете когда-нибудь, мне не к спеху… Да еще и с таким выражением, будто извиняется за скудные свои возможности. Ну, скажите честно, как тут не злиться? А она, чутко улавливая неприязнь, захлебывается чувством вины, отчего ведет себя еще более суетно и бестолково, вовсе не к месту бормочет извечное свое «спасибо» и стремится поскорее исчезнуть, наспех изобретая оправдание собственным обидчикам. Пусть лучше считают, словно она опять ничего не заметила, а иначе почему-то нестерпимо совестно.
Посвятить себя психиатрии Лиза решила уже давно, ориентируясь на авторитет отца, а проникнувшись скорбным духом детского отделения, где несчастные маленькие пациенты жили только ожиданием ее появления, утвердилась в своем выборе.
«Тут порядок нужен, а не Андерсен, а то потом разбушуются, аминазина не напасешься, – сетовали няньки. – А то, что же это, по головке гладит, из дому яблоки тащит, а они ей “мама, мама” и сопли прямо об халат. Ясно, что дети отказные, но чего нюни-то распускать. Правильно ей врачи песочат, что тут, мол, детская психиатрия, а не иностранная санатория. Своих надо рожать, а не с этими уродами молодость тратить. Не пойму я ее, чудная какая-то. Ну, ладно, хоть тишина … Сколько там изнаночных петель-то?»
А Лиза, фанатично возилась с каждым, пылко доказывая, что дети просто запущены, что если не любого, то хотя бы часть она отвоюет от психиатрии, дурманящего лечения и клейма на всю жизнь. Сколько он пробудет в отделении три месяца, полгода? Да за это время можно из интернатовского Маугли сделать среднего, обыкновенного мальчишку, а иначе, зачем вообще здесь находятся эти дети…
…На пятом курсе Лиза осиротела окончательно. Злополучный дефолт доконал немолодого уже профессора, который и в лучшие то времена не очень доверял банкам и страшно беспокоился за свои сбережения. Когда грянул кризис, Усольцев два дня просидел перед экраном старенького телевизора, а на утро уже не смог подняться. Лиза отвезла его в больницу и, в тот же день ее отца не стало. Вскрытие показало острое нарушение мозгового кровообращения.
В день похорон разыгралась страшная гроза. Казалось, что истосковавшееся по дождю небо, играет мощными упругими струями, швыряя их безо всякого порядка на крыши домов, тротуары, спины прохожих. Асфальтового цвета тучи исторгали из себя целые океаны воды, а тугой необузданный ветер выворачивал зонты и крушил ветки деревьев. Лизе же казалось, что не ненастье это, а последний гнев Дмитрия Платоновича. Гнев на то, что и гроб то нести некому, кроме «плебея» Миши Неделина, парочки родственников и кладбищенских ханыг. Гнев на кафедральных сотрудников, которые не захотели пачкать обувь на кладбище, а прислали лишь никчемный венок, гнев на дочь, что разменяла на похоронные пустяки неприкосновенную сумму…
Лиза плохо запомнила события того печального дня. Мокрая глина, собственный плач, поминки, на которых собрались в основном жители их панельной пятиэтажки – любители дармовой выпивки и присутствие Мишки – единственного товарища и бесценного друга, который после всей этой муки остался рядом, укутал ее в старенький плед и всю ночь просидел на кухне думая только одному ему ведомую думу…
После смерти отца в Лизиной жизни все пошло наперекосяк. Видимо образовалось много лишней свободы, пользоваться которой она еще не научилась. Деньги, за которые так переживал Михаил Платонович, не пропали, и сумма по Лизиным представлениям была настолько огромной, что ее могло бы хватить на долгие годы безбедной жизни. Однако, стоило ей спланировать хоть какую-нибудь, пусть даже самую необходимую покупку призрак отца, появлявшийся неведомо откуда будто ударял по рукам. В то же самое время, у Лизы появились подруги, которые словно почуяли возможность разжиться и то и дело просили в долг ту или иную кругленькую сумму. Отказывать людям Лиза не умела, а возвращать деньги никто не торопился.
Холодильник опустел – варить супы и даже просто чистить картошку для себя одной Лизе казалось нелепым. Краны текли, дешевенький паркет рассыпался на глазах, допотопный телевизор показывал одни лишь туманные картины. Раньше бытовая сторона жизни лежала на отце, потому как Лиза была слишком занята. После институтских занятий и сестринских подработок времени не оставалось вообще. Заботливый Мишка настоял на том, чтобы сделать в квартире ремонт, благо деньги были, но вот мастера попались Лизе совсем никудышные. Спали они всласть, работать начинали не раньше, чем с полудня, а дальше, помахав малярной кистью часок, усаживались обедать, причем непременно с водкой. Лиза прекрасно понимала, что наняла она бездельников и воров, которые неизвестно куда девают купленные Мишкой обои и краску, только вот никак не решалась вытолкать их из квартиры взашей. В конце концов, за дело взялся Неделин. Уволив так называемую бригаду, он в одиночку побелил потолки и оклеил стены, но в силу отсутствия умения и опыта сделал все вкривь и вкось. И очень унылыми были Лизины бесконечные вечера в неуютной и пустой квартире. Тогда-то в ее жизни и появилась Лика – разбитная девчонка с рабочей окраины.
Лика, а если точнее – Тоська Зуева переехала в безрадостный этот московский район из провинциального городка. Там, в пропахшем помоями бараке осталась ее измочаленная жизнью мать и вечно голодные, покрытые коростами ссадин младшие братья, о которых Тоська, освоившая чистую профессию парикмахера постаралась поскорее забыть. Убогая квартиренка по соседству с Усольцевами, новое, почти заграничное имя и целый куль польской косметики, которой она щедро раскрашивала крепкое и крупное свое лицо, служили основой Ликиного счастья. И в самом деле, чего еще может пожелать интересная молодая женщина? В Москве она обреталась уже больше десяти лет, успела побывать замужем (правда совсем недолго), обзавестись пропиской, а также дочерью Кристиной (модное шикарное имя) и никакими провинциальными комплексами не страдала. Потому познакомившись с Усольцевыми, сразу взялась опекать и наставлять Лизу – «жутко одетую красотку», которая была младше ее самой чуть ли не на десять лет. «Старый перечник» Дмитрий Платонович Лику не одобрял, зато, когда он «врезал дуба», она стала сиживать на Усольцевской кухне изо дня в день.
