По главной улице мы шли, кажется, дольше всего – нескончаемо длинная, по-утреннему безлюдная, с множеством только-только открывающихся лавочек она выглядела почти сказочно и навевала это странное ощущение единения, когда в некогда шумном месте остаются меньше десятка человек и становятся друг для друга настоящими людьми, а не безликими манекенам в толпе.

Главная улица упиралась в площадь, и прямо перед нами выросло около полудюжины внушительных зданий. То, что оказалось нашей целью, было высоким и плоским, без единого объёмного украшения, по форме стремившимся к необъёмному квадрату. Сверху смотрели с десяток простых высоких окон, а под простым навесом над крыльцом прятались двери.

– Нам туда? – поинтересовалась я, кивая на здание.

– Туда, – мрачно вздохнул Джон и зашагал к дверям. Мы пересекли площадь, поднялись по ступенькам и остановились перед дверьми. Парень медлил: оглядывался, что-то искал в карманах, порывался что-то сказать, но молчал.

– Заходим? – неуверенно предположила я, берясь за ручку двери.

– Да, да, сейчас, – рассеянно отозвался он, не сводя взгляда с чего-то на другой стороне площади.

– Что-то случилось?

– Пока нет, но может, – туманно отозвался, переходя на другую сторону крыльца.

– Скажи, что, – предложила я, опираясь локтями на перила.

– Ещё непонятно. Но у меня должна была быть одна вещь…

– Ты её потерял по пути? Или забыл в Штабе? – я представила масштаб проблемы. Возвращаться мы уже не будем, естественно. Теперь либо все планы сорвутся, либо нас просто отругают.

– Может, у меня её вообще не было, может, украли…

– Как её могли украсть?

– Есть способы, – он развернул ладонь и протянул мне бумажку с бегло написанным трехзначным числом. – Ценник от одежды. У тебя в кармане только что лежал.

Я, ошеломлённо глянув на его руку, забрала бумажку и засунула обратно в карман брюк. Действительно, лежал. Ни малейшего понятия, как он это сделал.

– Ну, мы можем сказать, что она потерялась по пути. Типа долго шли, устали, не заметили и так далее. А тащиться в такую даль пешком, между прочим, они нас заставили, так что сами виноваты. Сами пусть и ищут. А что это было-то?

– Какая-то ручка или вроде такого… Что-то из твоих вещей.

Я вопросительно подняла брови.

– Зачем она тебе?

– Скорее тебе. Определение предрасположенности – очень болезненная штука, поэтому почти всегда берут какие-нибудь вещи, которые очень дороги хозяину и… как бы это… впитали его душу? Типа такого.

Надо же. Впитали душу. Но на самом деле так и есть. Ручка, о которой он говорил, изначально была самой обычной письменной принадлежностью в пластмассовом корпусе, но стала волшебной после того, как я трижды потеряла её навсегда и трижды она ко мне вернулась. С тех пор я берегла её как зеницу ока, заботливо заматывала скотчем и меняла стержни. В школу я её брала редко, только когда происходило что-нибудь важное или мне нужна была удача. Вчера (или позавчера?) я собиралась исправлять оценку по географии, удача была жизненно необходима. А теперь она совсем потерялась. Закономерно она, конечно, должна была вернуться, но в этом мире магия ручки просто не сможет перебить местную магию и её не хватит, чтобы разорвать связи в вещах и мыслях и заставить судьбу вернуть её мне.

– Чего молчишь? – неловко спросил он.

– Осознаю потерю. Это была не просто ручка.

– Это была как часть тебя. Я знаю, у меня такое было. Зато теперь ты знаешь, что она и правда волшебная.

– Была. Раньше. Она же не вернётся?

– Скорее всего, нет. А возвращалась раньше?

– Угу, – я тщательно старалась делать вид, что я просто зла на Джона, но потерять ручку было почти что лишиться друга.

– Значит, её украли.

– Не надо обвинять в своей криворукости всех, кроме себя.

– Не в это дело. Если она возвращалась раньше, значит, ей хватило бы сил не потеряться. Она держалась бы за тебя всеми средствами. Но чужой воле она противостоять не сможет.

Я постояла ещё немного молча, мысленно оплакивая ручку.

– Ладно, пойдём уже, мы и так опоздали.

– Без нас не начнут, не переживай, – он пытался шутить, но это не очень помогло. Было стыдно за эту детскую привязанность к вещам, но ничего поделать с этим я не могла.

Глава

VI

Мы зашли, наконец, за двери и оказалась в небольшом холле с желтыми стенами, диванчиками, напоминавшими скорее скамейки, расставленными по периметру, и будкой охранника справа от входа. Джон махнул рукой сухому старичку, сидевшему в ней и поднявшему голову на звук закрывающихся дверей. Старичок приветливо махнул в ответ, улыбнулся, но улыбка его тут же погасла: он увидел меня. Я кивнула в знак приветствия, но охранник тут же отвернулся и вернулся к занятию, от которого мы его отвлекли.

– Это что с ним?

– Не с ним, а с тобой. Впервые человека увидел, пойдём уже, – он кивнул куда-то влево, на коридор.

– А тот, кто нас подвозил, ничего не сказал, – я послушно зашагала, куда велели. Между жёлтыми стенами, под зорким взглядом белых ламп.

– Он сделал вид, не знал. Да и в принципе ты похожа на джинншу. У тебя глаза и волосы почти одного цвета. И кожа не бледная. Если не знать, что ты человек, можно решить, что у тебя просто предрасположенность к земле и огню.

Хоть какая-то польза от моей невыразительной внешности. Вы удивитесь, если узнаете, сколько комплексов может развиться у ребенка от одной невежливой фразы о том, что у него глаза и волосы почти одного некрасивого цвета.

Мы поднялись по лестнице (наконец-то нормальная лестница, которая проходит через все этажи) и свернули в какое-то боковое крыло. Чем дальше, тем сильнее это место напоминало школу – ряды одинаковых дверей и листы с информацией в промежутках, наклеенные прямо на стены. Стену, противоположную дверям, почти всю занимали окна, за которыми виднелись другие окна, видимо, второго корпуса.

Нужное помещение находилось в самом конце коридора.

– Готова? – спросил Джон, нервно улыбаясь.

– Я не знаю, к чему готовиться.

– Это значит нет?

– Это значит да. Идём.

Я постучала в дверь. С той стороны послышались шаркающие шаги. Дверь заскрипела и открылась на крошечную щёлочку.

– Госпожа Азира, это мы, – торопливо отрапортовал Джон.

– Час! – резанула она. Нас всё-таки отругают. Хотя бы оправдываться не мне, уже неплохо.

– Мы шли пешком от Штаба.

– Там от силы два квартала.

– Он в лесу за городом. Далеко за городом.

– Как в лесу?

– Просто в лесу. Там же, где был вчера вечером.

– Напомни, кто отвечал за перемещение? – я сказала бы, что её голос не сулил ничего хорошего, но кажется, уже не нам.

– Я не знаю, – он поднял руки в жесте капитуляции. – Я с ними не общаюсь.

– Да, Лика могла настроить всех против тебя после той истории. Заходите, – она открыла дверь шире, и мы ввалились в комнату.

Комната была заполнена множеством всякой ерунды не вполне определённого назначения: одежда и обувь в открытом шкафу, множество коробок (я открыла одну, пока госпожа Азира выясняла у Джона подробности задержавших нас обстоятельств) с хламом вроде украшений, книг, даже игрушек, картин, что-то вроде театрального реквизита и декораций, костюмов…

Всё это располагалось на стеллажах с претензией на образцовый порядок, но тут скорее честно пытались его создать, но так и не смогли и бросили на промежуточной стадии.

– Что ты себе позволяешь, держи руки при себе! – прикрикнула Азира, заметив, что я полезла в коробку. Я, испугавшись, отдёрнула руку, сжимая пальцы в кулак.

– Не трогай без разрешения то, что тебе не принадлежит.

– А кому это принадлежит? – я поправила крышку коробки только для того, чтобы занять руки и не попытаться заглянуть туда снова.

– Школе, – она протянула мне тяжёлую вешалку с серым защитным костюмом на ней.

– Ты спускайся, – Азира кивнула Джону, и он тут же кинулся к двери, ведущей, по-видимому, на лестницу. – А ты переодевайся, – Азира окинула меня оценивающим взглядом. – Полностью. Вещи сложишь в шкаф.