Азира вышла, аккуратно прикрыв дверь. На всякий случай отойдя за шкаф и придвинув к нему подходящего размера картонную ёлку, я спряталась за этой ширмой, чтобы не было видно от дверей и принялась переодеваться.

Только полностью раздевшись, я задумалась о том, зачем, собственно, это нужно. Что такого может ждать человека в школе, что его заставляют облачаться вот в это? Костюм в надетом состоянии оказался просто длинным халатом и на ощупь внутри и снаружи напоминал внешнюю сторону зимней куртки. Очень неудобно и неприятно. Под тяжестью халата я ссутулилась ещё сильнее, чем обычно (хотя, казалось бы, куда там сильнее).

Теперь надо спускаться. Эта идея с переодеванием совсем выбила из колеи: на перспективу идти куда-то, где, если верить Джону, будет очень больно, накладывалась неловкость и неудобство одежды. Ужасно. Отвратительно. Скорее бы переодеться обратно.

За этими мыслями я успела преодолеть половину лестницы. С другой стороны двери не было, лестница вела сразу в зал. Я помедлила на середине. Когда пойду дальше, меня увидят и повернуть назад будет нельзя. Вообще-то, и сейчас нельзя, и вчера, когда меня притащили сюда, тоже уже было нельзя. Но чувство неотвратимости добило только сейчас. Я спущусь, и отступать будет некуда, я выйду отсюда уже другим человеком. Я сцепила руки в замок, чтобы не дрожали, и стала спускаться.

Внизу, похоже, услышали шаги и притихли. Они меня уже видели, я их – нет. Это напрягало. Я спустилась и оказалась на сцене. То есть, это была даже не сцена, а просто пустой участок зала перед зрительскими местами, там было всего от силы пять рядов, в каждом по десять кресел. Все зрители вполне уместились на первом. Здесь были только взрослые из Штаба. Все были внешне спокойны, но я чувствовала мандражное волнение в воздухе. И с мрачным удовлетворением заметила, что не только своё.

Всего метрах в двух от первого ряда стояли четыре тумбы. На каждой что-то лежало, но я, застыв у лестницы, затравленно озиралась в поисках подсказки, что делать и не заметила, что именно.

– Приступаем, – грянул голос госпожи Азиры. Она стояла у другого края сцены. – Подойди, – сказала она, медленно, как змея или черепаха, поворачивая ко мне голову.

Я нервно сглотнула и направилась к Азире, почти физически ощущая взгляды, направленные на меня. Когда я достаточно приблизилась, женщина, не забыв прожечь меня убийственным взглядом, взяла мою руку, перевернула её ладонью вверх и, коротко размахнувшись, вонзила мне в палец острие длинной иглы, увенчанной четырьмя маленькими драгоценными камнями – рубином, сапфиром, изумрудом и бриллиантом. Я не успела вскрикнуть, но руку отдёрнула, инстинктивно схватившись за неё другой.

Если это всё, что касается боли, то за кого они меня принимают? Из-за собственной неосторожности мне приходилось терпеть куда худшее.

– Дотронься до каждого лисма, – ледяным тоном приказала госпожа Азира.

До чего? Ну, выбор тут не особенно велик. Я подошла к тумбам, стараясь не обращать внимания на зрителей, следящих за каждым моим шагом.

На первой лежало перо. Такое, как на всех картинках, связанных с литературой. Золотое, со вставками из красного камня. Я опасливо коснулась его проткнутым пальцем, потом сжала в руке. Развернула ладонь, бессмысленно рассматривая размазанное пятно крови.

Перо прямо в руках полыхнуло огнём и обожгло руку. Я зашипела от боли и уронила вещицу. Она упала и оглушительно звякнула. Я рванулась было поднять, но не успела: по рукам и ногам от пальцев растекался жар. Словно кровь грелась и закипала. Чем дальше, тем горячее. В горле пересохло. Слёзы вышибло из глаз, как от удара. Под рёбрами полыхал огонь, жарче и жарче. Как сунуть руку в костёр. Больно. Нервы сгорают, кожа плавится. Я упала и не почувствовала этого. Больно. Как гореть заживо. Зажмурилась и стиснула зубы, растянув губы в гримасе.

А потом всё прошло. Единым мгновением. Я прерывисто дышала, лёжа на полу, старалась сдержать всхлипы. Холодный пол несколько утешал. Я медленно приподнялась, сначала на локте, потом полностью выпрямила руку, совершенно, кстати, здоровую: никаких следов огня или яда. По крайней мере, внешне. Я встала на ноги и подошла к следующей кафедре.

Боже, неужели снова? На глазах предательски вспыхнули слёзы. Нет, нет, я не буду этого делать, я не буду, я не вынесу этого я ещё раз! Я просто уйду, только и всего, я просто…

– Стой на месте, – металлически произнесла госпожа Азира. Она так и стояла у стены, вроде бы контролируя происходящее, но и не вмешиваясь. Очень удобно, а главное действенно, когда я валяюсь, скорчившись, под тумбами.

Нет, я не останусь. Я рванулась было в сторону лестницы, но не смогла сделать ни шагу. Они меня не отпустят. Точно, от меня ничего не зависит, ведь это ненадолго, всего недели на две. Я затравленно глянула в зал. Все были спокойны, никого ничего не удивляло. Сволочи. Только Джон сидел бледнее мела, впиваясь в моё лицо перепуганным взглядом и судорожно сжимая в белых пальцах край рукава. Он раскаялся с лихвой. Я довольно усмехнулась и схватила, боясь передумать, следующий лисм – малахитовый браслет, перевитый тонкими нитями из зеленоватого металла.

В этот раз больно не было, просто отнялись по очереди руки и ноги, затуманилось зрение, и спутались мысли, а на языке расплылось что-то горькое. На яд похоже. Всё прошло быстрее, чем я ожидала. Лонхир многозначительно переглянулся с Бовиусом.

На третьей тумбе стоял крошечный серебряный пузырёк, состоявший, казалось, только из оплетающих его тонких узоров. Капля крови, о которой я успела забыть, особенно ярко была видна на блестящей поверхности. Здесь не произошло вообще ничего – только ударил ледяной ветер.

Последний. Я судорожно выдохнула. Совсем немного и всё кончится. Я взяла в руки кинжал, лежавший на последней тумбе. Он лёг в руку, как влитой, словно всегда мне принадлежал.

Рот заполнился водой, на голову словно давила толща океана, руки и ноги замерзли и мелко дрожали. Я захлёбывалась. Пыталась закричать, вдохнуть, откашляться. В голову ударила липкая холодная паника. Воздуха уже не было, я не могла дышать.

Я открыла глаза. Надо мной стояла госпожа Азира и с едва видимой за приклеенным недовольством тревогой вглядывалась в моё лицо.

– Очнулась? Вставай, – бросила она, выпрямляясь. Я повиновалась и встала, борясь с головокружением.

– Встань в круг, – приказала госпожа Азира. Оказывается, всё это время посреди сцены был начерчен мелом идеально ровный круг.

Я покорно побрела туда, куда велели, держась за больную голову.

– Расслабься и жди.

Ага, расслабишься тут. Хотя, с другой стороны, едва ли у меня сейчас есть силы напрягаться. Закрыла глаза. Открыла. Тёмный туман, застилавший глаза после отключки, чуть рассеялся и повис клочьями. Всё тело ныло. Не знаю почему, но должно быть в промежутке я что-то пропустила. Голова ещё кружилась. Части тела временами без предупреждения немели. Я пошатнулась и, падая, зацепилась за тумбу и устояла на ногах.

По залу пронёсся ропот. Не то удивлённый, не то обеспокоенный. Что бы это могло значить? Хотя, какая разница. Я стояла, нетвёрдо опираясь дрожащей рукой, и скрипя зубами от злости, ждала приказаний. Отвратительное ощущение, когда ждёшь решения своей судьбы и совершенно не в состоянии на что-то повлиять.

– Поздравляю, – произнёс господин Бовиус, сидевший в первом ряду у стены справа от меня, то есть напротив двери. – Ваша основная стихия – вода. В овладении ею вашим наставником станет господин Лонхир.

– Это я, – уточнили с другой стороны зала. Обернувшись на голос, я обнаружила высокого джинна с синими косичками. Ну да, это он, я помню, зачем мне лишний раз напоминают чьи-то имена?

Он медленно, но изящно поднялся со своего места, обозрев зал насмешливым взглядом. Поклонился, доброжелательно улыбнувшись мне. Я кивнула и криво, вымученно улыбнулась в ответ одним уголком рта, ещё не вполне придя в себя.

– Что ж, прекрасно. Доброго дня, – произнёс Бовиус, обращаясь ко всем присутствующим, и вышел за дверь. Это послужило сигналом. Остальные зрители поочередно поднимались со своих мест и покидали зал.