Самолёт приземлился. Пассажиры выходили на волю по длинному коридору-кишке, соединяющей его со зданием аэропорта. Я волновалась, как в детстве перед походом к зубному врачу. Только сейчас мои коленки дрожали не от страха перед жужжащей бормашиной, а от радости увидеть и познать этот новый для меня мир и, если повезёт, стать в нём счастливой.

Мюнхенский аэропорт напоминал огромный город с множеством улиц и переходов. Вокруг меня куда-то спешили люди – с чемоданами или кейсами, в элегантных костюмах или в джинсах и футболках. Они разговаривали, спорили, шутили – и всё это на чужом языке, который я не понимала!

«Ничего, Манюня, – припомнились мне слова мудрой Дарьи. – Сначала будет каша в голове: они же без нашего русско-народного акцента шпрехают, а потом привыкнешь. Так мне Валера Михалыч после своих командировок за бугор рассказывал. Дерзай, я в тебя верю!»

Вздохнув, я приготовилась дерзать. А что ещё мне оставалось делать?

Поразительно, но никто здесь не нёсся куда-то, как ошпаренный, не слышалось ни визгов, ни криков, ни «типично русских выражений». Даже очень спешащие бюргеры находили время легонько дотронуться до плеча возникшей перед ними «преграды» и, произнеся волшебное международное «сорри», элегантно протиснуться дальше на пути к цели.

Я не увидела типичных для нас замученно-упаренных тёток с дядьками, за неимением сидячего места устало прикорнувших прямо на полу, рядом со своими котомками и баулами, или кушающих припасённые из дома яички с огурчиками, потому что «больше нечего и негде». Здешнее помещение аэропорта казалось нашпигованным удобными креслами и кафешками со всевозможной вкуснятиной, которую я, к сожалению, не успела ни рассмотреть, ни попробовать, стараясь поспеть вслед за пассажирами нашего самолёта в место выдачи багажа и выхода в город.

С чемоданом в руке меня выплюнуло из лабиринтов аэропорта в радостный мир встречающих, целующихся, обнимающихся, с цветами и без, подпрыгивающих или плачущих от счастья.

Бориса я узнала сразу, хотя мы не виделись, наверное, лет десять. После того, как не стало Сузен, они с Петькой не приезжали к нам больше. Наверное, не хотели расспросов и слов сочувствия.

Я с детства обожала дядьку, считая его, скорее, самым старшим братом. Он всегда был для меня просто Боря. Кстати, одно его ухо топорщилось в сторону точно так же, как и моё – причина для вечного папиного подтрунивания. Что и говорить: гены – вещь серьёзная.

Как Боря выглядел? «Пляжно-вальяжно», сказали бы сейчас бы мои девчонки. Ухоженно-шикарно, решила я сама: голубая рубашка, джинсы, кроссовки, лёгкий запах мужского одеколона… Возраст и пережитое выдавали лишь поседевшие волосы и морщинки вокруг губ и глаз.

– Привет, племянница! – Борька обхватил меня своими ручищами.

– Боречка! – я радостно повисла у него на шее. – М-м-м, что за дивный запах, да и сам ты весь такой… заграничный!

Борис расхохотался.

– Маруся, красотуля наша! Как же давно я тебя не видел! Дай-ка хоть рассмотреть тебя, как следует! – взяв меня за плечи, Борис поворачивал меня в разные стороны, одобрительно прищёлкивая языком. – Где же у наших мужиков глаза-то, а? Ай-яй-яй! Ладно, не журись, племянница, будет и на нашей улице праздник. Пойдём-ка, дорогая, у меня для тебя сюрприз, хочу тебя с одним человечком познакомить.

«Сюрприз» ожидал нас у машины. Им оказалась миниатюрная, аккуратно сложенная женщина лет сорока, в светлой футболке и джинсах, сидевших на её маленькой попе, как влитые. На первый взгляд в ней не было ничего особенного – русые волосы, короткая модная стрижка, минимум косметики, но стоило ей, завидев нас, улыбнуться, как её лицо преобразилось, засветилось неподдельной радостью, став вдруг необыкновенно привлекательным.

– Знакомьтесь, девочки. Ядя – Маруся.

Сюрприз удался, что и говорить. Пока я решала, как на него реагировать, Ядя опередила меня, обняв и расцеловав в обе щёки.

– Как я рада с тобой познакомиться, – произнесла она по-русски, с едва заметным, приятным слуху акцентом. – Боренька мне столько про вашу семью рассказывал! Хоть один человечек вырвался наконец-то его проведать, а то ведь он тут почти одичал в полном одиночестве!

Я хмыкнула. «Почти одичавший» Борис выглядел вполне довольно и счастливо и лишь блаженно улыбался, глядя на нас.

– Что ж, девочки мои, первая встреча прошла в непринуждённой дружественной обстановке! Как я рад, как я рад!

– … что поеду в Ленинград, – допела я. – Вот, значит, какие у тебя сюрпризы и новости! А мы-то там, на Родине, в полном неведении! Вот вернусь домой, расскажу о твоих «сюрпризах» родителям!

– Ой, Машенька, да это всё я, – рассмеялась Ядя. – Меня на курорт в прошлом году в его клинику послали, коленку лечить. Угодила прямо к Бореньке на приём. Он до меня только дотронулся своими лапищами – и всё, пропала пани Ядвига! Не поверишь – влюбилась, не вставая с кушетки!

– Надеюсь, взаимно? – поинтересовалась я, зная Борин характер однолюба.

– Спрашиваешь, – улыбнулся Борис в ответ.

– Я в Германию из Польши приехала, – продолжала Ядя. – Там в школе русский язык преподавала. С замужеством как-то не вышло. Наверное, долго выбирала. А может, судьба мне была, встречи с Боренькой дождаться. После нового года перебралась вот к нему из Мюнхена, – Ядвига ласково посмотрела на Бориса.

– Значит, теперь за дядю можно быть спокойной, – подытожила я.

– Можно, Машенька, можно, – серьёзно ответил Борис. – Осталось только тебя пристроить и…

Боря с Ядей многозначительно переглянулись. Стало быть, продолжение следовало, и я от всей души желала им счастья.

Дорога домой заняла около часа. Я с интересом рассматривала проносящиеся мимо нас по скоростному автобану незнакомые мне марки автомобилей – чистые, ухоженные, а главное, по словам Бори, строго соблюдающие правила дорожного движения. Никто никого не «подрезал», не семафорил и не «наезжал на задницу».

Ядя вела машину уверенно и так заразительно спокойно, будто это не требовало никакого умения. Ненавязчиво, как бы невзначай задавая вопросы, она внимала моим излияниям про Глеба и немецких женихов, про желание иметь семью и детей, искренне сочувствуя мне своим добрым женским сердцем.

Я даже всплакнула от внезапной жалости к себе, размазывая по щекам потёкшую тушь и шмыгая носом. Борис молча подал мне с переднего сидения белоснежную мягкую салфетку. Просморкавшись и вытерев кое-как на щеках чёрные потеки, я собралась было аккуратно припрятать её в сумочку до следующего раза.

– Давай сюда, дитя социализма, – протянул Боря руку. – Сей предмет есть вещь одноразового пользования. Учись, пока я жив.

С этими словами дядюшка отправил ещё вполне пригодный к дальнейшему употреблению мягкий платочек в мусор. Подивившись этакому неслыханному разбазариванию, я лишь пожала плечами и решила не спорить. Настало время привыкать к странностям загнивающего капитализма.

Следующим утром было решено встать пораньше. Я проснулась от запаха кофе, корицы и блинчиков с яблоками Ядиного изготовления. Борису всё-таки несказанно повезло, укрепилась я в своём мнении, наворачивая их за обе щеки.

– Три недели – совсем немного, когда ставишь перед собой великие цели, – компетентно заявила за завтраком пани Ядвига.

Мне оставалось лишь с ней согласиться.

На сегодняшней повестке дня стояла культурная программа по осмотру Мюнхена параллельно с работой над образом – моим, разумеется.

– Мужайся, племянница, – подмигнул мне Борис. – Возражения не рассматриваются, благодарности принимаются по получении готового продукта.

День начинался славно!

Впервые очутившись в Мюнхене, я влюбилась сразу и на всю жизнь в его величественные старинные церкви, в дома с цветочными корзинками на окнах, в необыкновенно чистые извилистые улочки, в которых хотелось заблудиться, в уютные маленькие кафе с аппетитными пирожными и незнакомыми мне вариациями кофе: капучино, эспрессо, латте… А я-то всегда думала, что сей напиток бывает либо чёрный, либо с молоком, ну, пожалуй, ещё растворимый. А чего стоили баварские белые сосиски с пивом и бретцелем – по-нашему, калачом! Ах если бы мой желудок имел возможность вместить в себя все мюнхенские вкусности, да так, чтобы после этого не лопнуть!