Сириус был очень осторожен в своих намерениях. Он всегда смотрел в глаза Римусу, спрашивая, можно ли зайти дальше, и Римус всегда позволял ему, не раздумывая над этим. Сириус забрался руками под его свитер и футболку, перебирая пальцами ребра, и слегка отстранился, все так же вопросительно глядя на него. Римус, привыкший к более грубому отношению, таял под его доверительным взглядом. Он подался вперед и приподнялся на локтях, отвечая ему поцелуем.

Их позы сменились, отзеркалив друг друга. Теперь Римус нависал над ним, не отнимаясь от его губ. Он начал опускаться ниже, когда это оказалось в его власти, оставляя влажные отметины на его покалывающим щетиной подбородке, гладковыбритой шее и вздымающейся в безмолвном стоне груди. Он привык сам дарить, а не получать, но Сириус привык к обратному. Толкнувшись вперед, он приподнял бедра, заставляя Римуса уступить ему. Римус уперся коленом между его ног, от чего Сириус сдавленно простонал, прикрыв глаза.

Он решил одурманить его поцелуем и у него это слишком хорошо получалось. Римус машинально ослабил хватку, позволив уложить себя на лопатки. Сириус был по прежнему нежен, но ему удавалось держать все под своим контролем намного эффективнее грубости Римуса. Это поражало его и обезоруживало в одночасье. Запрокинув руки, он позволил снять с себя свитер, на мгновение замерев перед ним, когда тот окинул беглым взглядом его предплечья и живот. Римус был готов к такой реакции, поэтому напомнил ему, на чем они остановились, слегка сжав его бедро.

– Лунатик, – немного взволнованно прошептал Сириус, устроившись рядом и притянув его за бок.

Римус молча взглянул в его глаза, в которых застыл вопрос и сожаление. Он не хотел этого, но этого было не избежать.

– Я завязал, честно, – со вздохом ответил он, опуская взгляд.

Сириус коснулся побледневших шрамов на коже Римуса, аккуратно проведя по ним подушечками пальцев. Он помнил каждый свой шрам, где тот был расположен, и причину его появления. Но эфемерные прикосновения Сириуса заставили его вздрогнуть, словно он впервые осознал их наличие.

– Это больно? – тихо спросил он.

– Терпимо, – выдохнул он, наблюдая за тем, как Сириус скользит по нему изучающим взглядом. – Помогало отвлечься.

Сириус нахмурился, подняв на него взгляд.

– Я сожалею.

– Это уже в прошлом, – он опустил футболку, натягивая ее как можно ниже к ремню джинсов.

– Римус, – он резко взял его за руку, опускаясь к ладони и мягко сжимая ее, – ты не должен стесняться этого.

– Я не… – он качнул головой, приподнимаясь на кровати, но Сириус не дал ему договорить.

Он сел рядом, преподнеся к своему лицу его руку, и прикоснулся губами и щекой к его запястью. Его пальцы поглаживали тыльную сторону ладони, что вызвало у Римуса ступор, потому что он никогда и ни от кого еще не встречал подобной реакции на свои увечья. Это было трогательно и Римус впервые почувствовал жалость, а не остервенение и неприязнь к собственной коже, потому что кто–то принял их, как часть его самого. Сириус перебрался через его ноги и сел сзади, обхватив его своими руками за живот. Он прижался к нему, целуя его в шею и зарываясь своим носом в его кудрявые волосы на затылке.

– Я пережил десятки историй о разбитых сердцах, – прошептал он над самым ухом. Его голос был низким и немного осипшим, – но лишь твое сердце я бы хотел собрать воедино.

Он уткнулся своим лбом в висок Римуса, когда тот крепче сжал сомкнутые на его животе ладони Сириуса. Несколько минут они сидели в полной тишине, обнявшись и бодая друг друга носами.

– Останешься? – спросил Сириус, взглянув на стрелку часов, подбирающуюся к полуночи. Римус кивнул, понимая, что не хочет засыпать сегодня один. – Тогда я поставлю чай, ладно? Не засыпай без меня.

Улыбнувшись ему, Сириус соскользнул с кровати, выйдя из комнаты. В полутьме приглушенного света лампы Римус бросил взгляд на постель, опустив ладонь на то место, где только что был Сириус. Покрывало было теплым и по–уютному скомканным. Ему захотелось раствориться в стенах этой комнаты, чувствуя себя здесь намного комфортнее, чем в своей одинокой квартире. Впервые Римус был рад тому, что он не один.

========== Песнь тринадцатая. Близость. ==========

Тут Пьеро бросает альт свой:Ловко ловит легкой левойСзади лысого за воротИ из плеши извлекаетСкрип и стон смычком громадным!

(«Серенада»Альбер Жиро «Лунный Пьеро»)

Глядя на свое отражение в зеркале, Римус испытывал странное ощущение дежавю, словно все это когда–то уже происходило с ним. Отличие было лишь в том, что теперь на нем была вовсе не та глупая маска, собранная из лохмотьев одежды, которые выбрала для него Лили. Единственное, что напоминало ему о ней, был ее черный карандаш для глаз, который он попросил для своего образа.

Джеймс обожал маскарад. Вечеринку в честь дня своего рождения он решил устроить с масками и костюмами. Именно поэтому Римусу казалось, словно он вновь каким–то невероятным образом переместился обратно во времени. Усмехнувшись этой мысли и самому себе, он поднес карандаш к лицу и аккуратно подвел глаза, вспоминая, как это выглядело. Рука художника позволила ему изобразить черные слезы точь–в–точь, какими они были на лице Сириуса в тот день. Почему–то эта идея казалась ему гениальной, пусть он и не знал, в каких костюмах будут все остальные. Сириус не признавался ему из–за того, что Джеймс строго–настрого запретил говорить об этом друг другу, чтобы сработал эффект неожиданности.

Лирический образ поэта был для него ближе шута и бедокура, коим он не являлся. Слеза придавала его влюбленной натуре нотку печали, но взгляд по–прежнему оставался взволнованным и нежным, когда он думал о том, кто вдохновил его на эту идею. Как после дождя на небе появляется радуга, так и Сириус стал светлым пятнышком, яркой вспышкой в серой, пропитанной безысходностью и тоской, жизни Римуса.

– Душа моя? – прозвучал голос Лили в телефоне. Римус поставил на громкую и положил его рядом с собой, оттянув веко, чтобы нанести карандаш. – Изволите забрать Вас из башни?

– Я начинаю подозревать, кем ты решила вырядиться, – пробубнил он в ответ. – Что, опять парные костюмы с Джеймсом? Принц и принцесса? – естественно, Джеймс был принцессой.

– Зная, как сложно вытащить тебя из собственного заточения, принцесса у нас ты, – проворковала девушка, пока на заднем фоне слышались звуки сигналов машин. – Буду через три минуты, засекай.

Лили действительно появилась ровно в то время, в которое обещала. Она встретила его голосом подбитой чайки, когда Римус открыл дверь, представ перед ней в своем маскарадном костюме. Костюмом, конечно, обычную белую рубашку и брюки назвать было трудно, но роскошного жабо у него не было. Однако Лили так приободрилась, словно он был музыкантом из ее любимой рок–группы.

– О, Сириус точно оценит, – воскликнула она, пискнув и вскинув ладошки. Римус отвернулся, закатив глаза, и подошел к зеркалу, оценивающе взглянув на себя напоследок. Последнее время его сильно заботил его внешний вид. Пытался ли он таким образом понравиться Сириусу?

– Я думал ты будешь прекрасным принцем, – фыркнул он, глядя на ее ковбойскую шляпу и сапоги со шпорами. Не хватало револьвера, заткнутого за ремень.

– Оставлю эту привилегию кому–то другому, – она многозначительно подмигнула ему. – Кто–то же должен уже пробудить жизнь в этой спящей красавице.

– Полегче, Эванс, я не посмотрю, что ты шериф, и переступлю грань дозволенного.

– Ой, – хохотнула она, – и что же? Под этой маской скрывается настоящий маньяк?

– Хуже, твой ночной кошмар.

– Мой ночной кошмар – это Римус–душная–зануда–Люпин, – она покачала головой и прочистила горло. – Давай уже, принцесса, поторопись. Опоздаем на бал.

Они вышли из квартиры и сели в ее машину, обсуждая по дороге к дому Поттера, в каких костюмах могли бы прийти остальные. Но он мог думать только о том, как отреагирует Сириус и не решит ли прийти в том же самом, из–за чего они, как два идиота, ходили бы весь вечер в одинаковых костюмах.