— Мне хочется уехать из этого городка. Но что-то меня тут держит. Как будто, если я уеду, без меня произойдёт что-то интересное. Что-то совсем рядом. Как будто я в эпицентре. Око тайфуна. Знаешь, что это такое?

Кристина кивает. Она чувствует, как лёгкое опьянение слишком быстро уходит, и отпивает ещё глоток красного вина. Ей пока не хочется, чтобы этот сон заканчивался.

— Как будто что-то совсем рядом, на соседнем этаже или прямо в соседней квартире. Я это чувствую, понимаешь? Вот. А я сама не понимаю. Просто ощущаю. Это странно. И мне хочется, чтобы это что-то непонятное меня заметило. Чтобы оно поняло: вот эта Яна — она как раз то, что нужно. Для чего? Сама не знаю. Но мне хочется погрузиться в это непонятное. С головой. Ощутить до пяток.

Кристина вовремя подхватывает бокал Яны, которая решила скрестить ноги по-турецки, отчего вино едва не пролилось. Яна кивает и берёт бокал из её рук. Кристина заправляет ей за ухо прядь волос, свесившуюся на лицо. Ей не хочется, чтобы её волосы намокли в вине.

— И как это сделать, я не понимаю. Когда я прихожу к тебе в гости, я прямо чувствую, что тут что-то пропитано электричеством. Нет, не электричеством. Какими-то ещё волнами. Какие ещё волны бывают?

— Магнитные. Гравитационные. И ещё пять видов волн, кажется, да? Я плохо физику учила.

— Вот. Наверняка они. Какие-то из них. Меня притягивает и отталкивает, и пронизывает, и вообще. И я не знаю, что мне сделать, чтобы меня заметили. Я как серая мышка, только белая.

Кристина улыбается.

— Чего ты смеёшься,— Яна притворно надувает губы.— Я серьёзно. Я как будто хожу кругами, что-то ищу, но не нахожу, и этого недостаточно. У меня мысли — закричать во всё горло, петь песню на косметическом… на космическом языке. Или выйти голой на улицу посреди дня, бежать по крыше и остановиться у самого краешка, балансируя, и чтобы поток ветра держал меня. Тогда меня будет заметно, да?

— Тогда тебя все заметят, и вполне понятные люди вокруг, голую-то посреди улицы.

Яна неожиданно сильно смущается. Кристина тоже смущается, потому что никогда не видела себя со стороны смущённой, а это зрелище действительно необычное, и она прижимает холодные ладошки к пылающим щекам. Яна одновременно с ней делает то же самое, обе смеются, и сон заканчивается.

Наутро обе жадно выпивают по две чашки прохладного чая, и Кристина, запуская пальцы в рыжую шевелюру и пытаясь привести её в порядок, долго хмурится и думает, почему ей так важно попросить подругу пообещать, что та не будет стоять у края крыши.

========== Сомнительная вечеринка ==========

Я прислоняюсь к прохладному зеркалу лбом. Виски вспотели, и я заправляю рыжие пряди за уши, чтобы не щекотали виски. Опираюсь ладонями о стену, чтобы не упасть, и гляжу в своё отражение. Под глазами синяки, это видно даже в рассветном полумраке. Это всё духота. Всего два бокала вина. Я никогда так плохо себя не чувствовала после вина. Обои старые, крошатся под пальцами. Даже пол липкий, и когда я переступаю босыми ногами, подошвы с тихим треском отклеиваются от старого паркета. Я прикрываю глаза и вздыхаю — мне кажется, что дышать нечем.

Почти четыре часа утра — а ещё такая темнота. Я вглядываюсь в силуэты за окном, слушаю шаркающий звук метлы. Пахнет, как будто скоро осень. И этот звук метлы добавляет грусти.

Окна раскрыты настежь, я в одних трусах. По спине и от горла по груди стекают капельки пота. Хочется сесть на пол, но я боюсь потерять сознание. Шёпотом ругаю себя за то, что согласилась на вечеринку, на сомнительные знакомства, и хорошо, что хватило ума сбежать пораньше. Открываю тугой вентиль крана, под тонкой струёй набираю в ладони воды и смачиваю лицо, шею и голую грудь. Выливаю полные ладони воды себе на затылок и на шею. По спине стекают блаженно прохладные капли. С удовольствием бы залезла сейчас в фонтан посреди города. Выпиваю несколько глотков воды, но вкус у неё такой противный, что я опасаюсь, как бы меня не стошнило.

Я сажусь на краешек кровати. Икры дрожат от слабости, и я упираюсь пальцами ног в пол и сжимаю колени. В полуобморочном состоянии я снова добираюсь до рукомойника и включаю воду, лью её на себя, не заботясь о том, что на полу лужи. Трусы, и так насквозь мокрые от пота, я стаскиваю, оцарапывая себе бёдра ногтями, и отбрасываю ногой куда-то в сторону. Мне сразу легче. Я снова и снова плещу себе в лицо и на грудь водой.

Меня пробирает такой озноб, что зуб на зуб не попадает. От этого невероятно хорошо и плохо одновременно. Я больно ударяюсь ступнёй о железную трубу под умывальником и успеваю оцарапать сосок на левой груди. Но от этих ощущений я прихожу в себя. Дрожь такая, что я изо всех сил держусь за фаянсовую раковину и глубоко дышу. И когда меня наконец отпускает, я снова прислоняюсь к мокрому холодному зеркалу и с облегчением прикрываю глаза. Дышу. Мне почти хорошо.

Неудобно только, что край зеркала врезается в лоб.

Я открываю глаза и всматриваюсь в полутьме в своё отражение.

Горбинка на носу. Глаза, как две черешни. Короткие тёмно-каштановые, почти чёрные волосы торчком, как бывает сразу после сна, полные обветренные губы. Родинка на щеке, совсем крошечная. Я кажусь себе похожей на мальчика.

Я отодвигаюсь подальше от зеркала, чтобы рассмотреть себя всю. Короткая майка, мокрая от воды, и узкие тёмные трусы. Маленькая грудь под майкой, как у подростка, но всё же девичья. Я вдыхаю поглубже и понимаю, что дышать очень легко. И как-то приятно.

— Ну что,— говорю я вслух. Голос тонкий, чуть ли не детский.— Шестьдесят пять. Целых два дня отдыха было.

Подумав, я добавляю погромче, но так, чтобы не услышали соседи и, наверное, родители:

— Как же мне это надоело!

Я бы хотела выразиться покрепче. Но почему-то не смогла.

После чего я опускаюсь на пол прямо рядом с рукомойником и даю себе пять минут, чтобы поплакать и вообще раскиснуть. Через пять минут надо прийти в себя и попытаться для начала узнать, как меня зовут.

За окном кричат вороны, возвещая скорый рассвет.

========== Приготовления к радостной встрече ==========

Я прислоняюсь к прохладному зеркалу лбом. Ещё только четыре часа утра, за окном воздух уже начинает нежно раскрашиваться в розовое, но ночь не принесла желанной прохлады. Я спала раскрытая, в короткой майке и трусиках, потому что даже тонкое покрывало казалось тяжёлым и мучительным.

Я очень стесняюсь предстоящей встречи. До неё ещё часов шесть, потому что его поезд прибывает в десять, но я решила встать пораньше — сначала на пробежку, потом привести себя в порядок и решить, как зачесать волосы — после сна они смешно торчат, даже с той стороны, где пряди длиннее,— и что надеть. Я стою босиком на гладком линолеуме. Пол тёплый, как будто подогрет. Весной и зимой это приятно, а сейчас мне хочется целиком залезть под холодную воду. Но душ я приму после пробежки. Ужасно волнуюсь; пью валерьянку и на всякий случай пустырник; от них двоих внутри меня странное ощущение, и я запиваю их ледяной водой прямо из-под крана. Майка тут же мокрая — я всегда бурно умываюсь. От этого соски чуть больше, а из-за этого и грудь кажется немного больше, и я радостно улыбаюсь.

От пустырника как-то пусто внутри, я вдыхаю, но не сильно вдыхается. Я сажусь на краешек кровати, растёрзанной и горячей, но голова кружится так, словно я сейчас свалюсь в обморок. Это не входит в мои планы. Я, хмурясь, на ватных ногах иду к умывальнику, плещу себе в лицо водой так, что даже ноги все мокрые, и мне вроде бы становится немного лучше. Я так переволновалась? Я снова прислоняюсь лбом к зеркалу и прикрываю глаза. Мне кажется, что дуют штормовые ветра, и меня сейчас унесёт куда-то вбок. Я с трудом открываю глаза, упираюсь руками в зеркало и отшатываюсь.

— Твою дивизию!

Я испуганно прикрываю рот ладонью и смотрю на своё отражение, непроизвольно касаюсь руками голой груди. Глаза огромные, не настоящие. Где родинка?