— Я хотел купить такой. Было бы здорово гонять на нём. Но потом просчитал…

Звук его голоса убаюкивающий, но про машины девушке неинтересно. И пока Александр рассказывает, какие были варианты, и что он ездил в два соседних города смотреть на другие микроавтобусы, и где-то дизайн отличный, но большое потребление бензина, а где-то салон неудобный, Юля, справляясь с зевотой, слушает скорее звуки кафе — позвякивание ложечек о кофейные чашки, стук каблучков новых посетительниц, тихую музыку, негромкие голоса, приглушённый шум кофемолки; всё это напоминает ей звуки с джазовых пластинок, которые иногда меланхолично слушает папа; и девушка наблюдает за другими посетителями кафе.

За соседним столиком сидит молодая мама с дочкой. Дочка вся в бантиках, скачет на мягких подушках сидя и на полном серьёзе уговаривает маму не есть салат из травы, а лучше прийти домой и сделать салат из халвы и щербета.

— И посыпать сверху шоколадной крошкой,— задумчиво добавляет мама. У неё обнажённое плечо, бежевые складки невесомой ткани и пушистые босоножки.

— Да! — сияет девочка.— Давай? Ну давай сделаем! Ну мамочка, ну давай!

Юля думает, что такой салат и она бы попробовала. Раз уж не надо следить за весом. Господи, сколько во взрослой жизни проблем! Когда она была такой же маленькой, ей и в голову не приходило думать, сколько она ест. Мармеладки в форме медведя были вкуснее куриного супа, пока в пятнадцать лет она не открыла для себя мир бургеров и исчезающей талии. Пришлось жёстко ограничивать себя, чтобы хоть кому-то нравиться. В какой-то момент пришло ужасное осознание того, что нравится не она, а папина машина, мама в Америке, и именно с тех пор на запястьях девушки едва заметные следы от порезов. На том, прошлом теле. Юля мельком глядит на гладкие руки. Эта Кристина глупостями не занималась.

Вино терпкое. Почему она согласилась, чтобы он заказал вино? Австрийское или австралийское? Стыдно спрашивать. Мысли странные. Если он предложит пойти к нему домой, ведь захочется согласиться. А можно? Нельзя, но уже можно. Юля представляет себя раздетой перед ним, непроизвольно теснее сжимает колени и обнаруживает свою ладонь у груди. Что будет лучше? Пощёчина, чтобы не позволял себе лишнее? Как это называется: «блэк хэнд», пощёчина тыльной стороной, чтобы не было больно? Или… Ох! Юля вспыхивает и с преувеличенным вниманием начинает прислушиваться.

— …заброшенный город.

Юля думает, что, кажется, она пропустила что-то интересное.

— Ты мне про него расскажешь подробнее?

Через час, по совершенно тёмной звёздной улице, они идут, взявшись за руки. Александр рассказывает про заброшенный город, и про историю своих татуировок, и про имя своё и имя Кристины, так что девушка даже немного ревнует к этой безвестной, и ещё про созвездия, и про маленьких детей, про бесконечные путешествия, и про виды поцелуев; и на ночной набережной, чтобы немного остудить мысли, Юля разувается и пробует пальцами ног прохладную беспокойную воду, а Александр держит её за талию. Девушка слишком хорошо представляет, что будет дальше. Она оттягивает этот момент, и в то же время думает, как бы ускорить течение времени.

— Юля! — негромко произносит чей-то мягкий женский голос.

Юля, растерянная, босая, с туфлями в руке, замирает и испуганно оглядывается.

========== Фламандские земли, четыреста лет назад ==========

Бог не простит. Но господи, как же хочется нырнуть в эту ледяную реку и уже не всплывать. Поясница окаменела, а руки ничего не чувствуют.

Женщина на мгновение бросает рубашки, кладёт осторожно стиральную доску на камни и распрямляет поясницу. Поясница податливая, словно свежий хлеб. Это странно, лет двадцать такого не чувствовала. Она с удивлением смотрит на свои молодые руки и красивые розовые пальцы. Расшнуровывает рубаху на груди, взвешивает ладонями молодые крепкие груди с розовыми сосками, удивляется, а потом стонет:

— Всё заново! Ещё тридцать лет стирки и уборки!

И, тяжело вздохнув, продолжает стирать.

Только бельё в ледяной реке какое-то чужое.

========== Небольшое расследование ==========

Расчёт был простым. Если девушка обернётся на имя, значит, Яна оказалась права. Если нет, всегда можно извиниться и сказать, что обозналась в сумерках.

Яна сбилась с ног, но нашла девушку.

Она не может себе ответить на вопрос, как она почувствовала, что Кристина где-то далеко. Наверное, когда уже не представляешь своих дней без подруги, получается её чувствовать вне законов логики.

В чёрной тетради с клеёнчатым переплётом было любопытно. Яна боролась с собой, но не устояла. Зато нашла несколько своих портретов. На первом, смешном и неуклюжем, она была похожа на лягушонка. На втором Кристина нарисовала её с половником и в фартуке. Яна вспомнила свои попытки приготовить обед для подруги и покраснела. Готовка ей не даётся, потому что она слишком увлекающаяся. Третий рисунок Яна рассматривает долго. Она снова краснеет, когда видит, что в своих заметках подруга зовёт её «Янушка» — обычно они постоянно подшучивают друг над другом и уж точно никогда не используют уменьшительных имён.

То, о чём Яна и так догадывалась, было очень подробно описано. Все случаи перемещений, все попытки вернуться в своё тело, все страхи и привычки, связанные с этим.

Яна ненавидит себя за то, что не может оторваться от дневника. Она зажигает свет, потому что в комнате совсем темно, и она едва разбирает буквы, да ещё нос шмыгает, и приходится время от времени вытирать глаза.

Девушка делает над собой усилие. Раскрывает последние исписанные страницы — записи там совсем недавние, вечером того дня, когда Яна встретила девушку на детской площадке у дома, на низенькой скамеечке, и пообещала скоро вернуться.

Ноутбук. Кристина очень редко им пользуется. Когда свет горит, очень хорошо видно, что на ноутбуке нет пыли.

Яна включает его. Через несколько минут она убеждается, посмотрев несколько открытых страниц, что Кристина совсем не Кристина.

========== Преследование ==========

— Юля!

Юля смотрит на невысокую светлую девушку, лихорадочно пытаясь понять, откуда та узнала, что она не Кристина. Александр мгновенно улетучивается из головы.

Несколько секунд неловкого молчания, и Юля, сорвавшись с места, бежит вдоль реки, слыша за собой торопливые шаги. Оглядывается — светлая девушка бежит за ней, размеренно дыша, а фигурка Александра где-то уже очень далеко, в ночном зыбком воздухе; Юля, сбивая пальцы на ногах, взбегает по тёмной узкой каменной лестнице, прячется за каменные выступы, поросшие холодной травой, и пытается унять дыхание.

— Юля…

Взвизгнув, Юля сбрасывает с плеча руку светлой девушки и бежит дальше, не разбирая дороги, прижимая к груди туфли, как какую-то последнюю надежду, наступает в лужу, провалившись по щиколотку в холодную воду, ругается, прячется в тени деревьев, пытается разглядеть преследовательницу. Бежать босиком — то ещё удовольствие, но на каблуках было бы ещё хуже; под ногами словно все кочки и лужи мира; и вдруг, всего через сотню метров, девушка оказывается у собственного дома — не своего, конечно, а Кристины; в порыве вдохновения почти взлетает по тёмным ступенькам, запирается в квартире, садится на пол и тяжело дышит.

Звонок в дверь, и девушка замирает. Она старается сдержать дыхание, отползает от двери — комнаты она уже успела выучить; ещё звонок и ещё, нетерпеливый, Юля сглатывает слюну, которая кажется ей жёсткой, и затихает в углу, прислушиваясь. Шагов всё нет. Безумная девушка за дверью. Ладони вспотели, и Юля вытирает их о короткое платье. Несколько томительных секунд она размышляет, стоит ли поглядеть в дверной глазок, находит тысячу аргументов, а потом встаёт и, стараясь, чтобы даже звук её тихих шагов не был слышен, крадётся к двери.