Юле всегда нравилось ощущать себя девушкой в толпе. В наушниках или без них — просто идти сквозь толпу людей, мимо прохожих, мимо кафе и магазинов. Отыскав в новом городе широкий проспект, она двигается, как лодочка в озере вдоль берегов, впитывает в себя обрывки разговоров, цвета витрин, запахи булочных и случайные прикосновения чужой одежды. Разглядывает названия книжных и с улыбкой огибает назойливых зазывал, привлечённых её красотой. И застывает прямо посреди проспекта, глядя на догорающее небо.

Закат по-настоящему сиреневый. Небо вверху раскрашено густой акварелью, бледно-фиолетовый цвет разбавляется голубыми и бордовыми пятнами за густой листвой, а вниз, к горизонту — оседает в оранжевое, мандариновое небо, растекающееся оттенками, и к месту посадки солнца взрывом сочного жёлтого цвета. Золотые отражения на окнах, на балконных решётках, нежно-розовым расцвечены панели домов, и проспект кажется уютным до щемящей грусти в сердце, и даже разговоры вокруг как будто стихают, а музыка в наушниках — тихий джаз на японском.

Девушка вытирает выступившие слёзы. Ей так хорошо, что каждый момент ощущается как слишком недолговечный и почти последний.

Быть Кристиной хорошо. Видно всё, она не близорука, а значит, не нужно стесняться носить очки. Она много знает и умеет. Она красива. Юля вздыхает. Пусть ничего не меняется больше…

========== Катастрофа в концертном зале ==========

Кристина млеет от ощущения, что находится на грани разоблачения, но снова и снова расспрашивает Филиппа о его свидании с ней же, Кристиной, два года назад; Филипп, который зашёл на промежуточной станции, вполне откровенен, и Кристина с удовольствием слушает, насколько она ему нравилась. О том, как он оказался в теле Кристины, он сначала умалчивает, а потом, страшно смущаясь и оговариваясь, рассказывает о том странном случае. И, чувствуя себя неловко, говорит, что девушка напоминает ему Кристину — словами и жестами, неуловимо и ностальгически.

Когда он только вошёл в вагон, оглядел свободные места и сел прямо напротив неё, девушка хотела сжаться в комочек, вжаться в спинку сиденья, исчезнуть с планеты или стать невидимой, и лишь спустя несколько мгновений вспомнила, что она теперь скорее Юля, чем Кристина. Благодаря незначительной мелочи — девушка уронила книгу, смутилась, а Филипп поднял — разговорились, через десять минут смеялись над незамысловатыми шутками и обсуждали недавно прочитанное и фильмы; «Ты одет как бармен из японского мультфильма», — а он и правда в белой рубашке, жилетке, брюках и начищенных туфлях очень отличался от всех в вагоне, похожих на мешки с картошкой; Кристина сказала, что любит пиццу и с улыбкой заметила, что Филипп вздрогнул,— наверняка до сих пор не ест её. Быстро перевела тему на что-то другое, отвлёкшись на красивый закат за окном. Деревья проносились мимо, безмолвные, пруды сливались в одну свинцовую полосу, и девушка слушала и поражалась.

— Я сидел в гримёрке. Так это у нас называлось, как будто мы великие звёзды. Я не просто волновался. Представляешь, играть собственное произведение. А там сидит почти две тысячи человек. И ты сидишь, у тебя под ногами бутылка виски, и ты мечтаешь приложиться к ней, но не позволяешь себе.

Кристина, замершая в неудобной позе, внимательно слушает. Два года назад ей понравились руки Филиппа.

— У тебя руки, как у пианиста,— сказала она тогда смело.

— Я и есть пианист.

Она была обречена влюбиться. Спустя два года его руки всё такие же красивые.

— У меня было большое искушение смыться.

— Почему?

— Не знаю. Сейчас я убеждаю себя в том, что это было предчувствие. На самом деле, наверное, просто страх. Все эти люди, которых я не знаю, будут слушать меня. И мои композиции. Мне казалось, что меня забросают гнилыми помидорами.

— Но ведь ты действительно круто играешь,— говорит Кристина и прикусывает язык. Но, кажется, он ничего не заподозрил.

— Да, в общем-то, благодаря Кристине я тогда и поверил в себя. До сих пор ей благодарен. Начал писать свою музыку…

Кристина обмирает от удовольствия.

— Я не выдержал, сделал глоток виски. И он как будто прояснил всё в моей голове. Я сбежал через чёрный ход. А на следующий день прочитал уже в газетах, что обвалилась крыша над сценой. Тогда, когда я должен был выступать. А благодаря тому, что меня бегали и искали по всему театру, на сцене никого не оказалось.

Филипп давно уже вышел на своей остановке, а Кристина сидит в полупустом вагоне, смотрит в тёмное окно на мелькающие фонари вдоль путей и думает. Она решает, что романтическое начало отношений, слегка неловкое, но трогательное, все эти свидания и нежная переписка — это самое прекрасное и вдохновляющее, что только может быть на свете. Даже если это начало потом ни к чему не приводит.

========== Австралийское вино ==========

— У него лаконичный вкус, вот,— говорит Александр.— Без изысков, но какой-то честный. Вот у грузинских вин более бархатистый, убаюкивающий вкус. А тут такой, после которого ещё хочется горы сворачивать.

Юля не чувствует ног от усталости, и Александр каким-то шестым или шестнадцатым чувством понимает это, поэтому они на летней веранде с учтивыми официантами и негромкой музыкой.

— Поскольку нет излишней мягкости, то, на мой вкус, подходит под всё — и с восточной рисовой кухней со специями, и под мясо разной степени прожарки, и даже под рыбные блюда — только под жареные, но и с фруктами не будет противоречить их вкусу. И просто бокал, чтобы подумать в одиночестве.

Юля внимательно слушает. В сгущающихся сумерках её кожа глубокого винного оттенка. Александр воодушевлён её вниманием. На перила у столика садится воробей и тоже внимательно слушает. Вдалеке машины сигналят и не задерживаются на перекрёстках.

— Вкус ассоциируется с древесными влажными ароматами, ранневесенней свежестью и звёздной ночью.

— Ты так здорово во всём разбираешься,— восхищённо говорит Юля, глядя на Александра влажными глазами,— и так красиво рассказываешь.

— Это же ты мне рассказывала об этом всём, о культуре вин,— смешавшись, говорит Александр.

— Ну да,— убедительно кивает Юля,— и я очень рада, что ты так хорошо всё запомнил и стал изучать.

— Это точно,— важно кивает Александр. По молчаливому уговору, как он считает, они не вспоминают недавнее неудачное свидание, когда ему невесть что примерещилось.

Юля, конечно, об этом свидании знает из чёрной тетради, но пока не догадывается, что это тот самый Александр. Пока она очарована новизной ощущений. И само знакомство было странным — перед ней возник красивый юноша с гривой тёмных волос, вьющихся; он встряхивает ими, чтобы не лезли в глаза, и от этого движения мускулы под простой серой футболкой волнующе играют, и Юля зачарованно смотрит на его запястья, на его татуировки, на его дорогущие простые джинсы, а он, волнуясь, извиняется за что-то недавнее и просит хотя бы минуту послушать его —

— Крис, тогда было наваждение какое-то…

Юля слушает и слушает, как он смущённо объясняет, что увидел что-то странное — от звуков его голоса ей даже не хочется вдаваться в детали, что он там увидел;

— Давай выпьем по чашечке кофе, здесь, в «Улитке»?

«Улитку» она видела; название — как у детской площадки, но сидят там на веранде очевидно не пролетарии и не санкюлоты; «чем я таким рискую?» — и она соглашается.

— …Он мне говорит: Саш, я вчера тебе не занёс деньги, но завтра точно занесу. Но это не точно.

Ага. Значит, его зовут Александр. Очень приятно.

Девушка попеременно разглядывает татуировки на его руках и слушает его. Одновременно не получается. Впечатления забивают каналы восприятия.

— А ещё, знаешь, эти красные или голубые «фольксвагены», на фоне которых все девушки любят фотографироваться для инстаграма?

— А, эти милые автобусы? — понимает Юля.— Ой, да…