Хирург делает надрез. У меня в голове это сопровождается звуком, словно канцелярским ножом разрезают вдоль картон.

— Не больно?

Ответ мне снова не слышен.

Я не выдерживаю и отворачиваюсь. Вид крови мне не неприятен, но мне кажется, что я подсматриваю за чем-то неприличным. Принимаю удобную позу и неожиданно для себя задрёмываю. Просыпаюсь только тогда, когда молодой человек с заклеенной сзади шеей, уже одетый, выходит в холл; внезапно я понимаю, что я его знаю.

— Кирилл!

Это мой бывший однокурсник. Он немного неловко поворачивается ко мне — всем корпусом, потому что шеей вертеть нельзя.

— Кристина? Привет! — Он улыбнулся мне своей обычной тёплой улыбкой.

— Поправляйся скорее,— говорю я.

— Да ерунда,— он снова улыбается.— Врач говорит, хотя бы до полудня полежать в палате. Но я столько не выдержу. Минут через десять домой сбегу.

До полудня ещё два часа, конечно.

Мы несколько минут болтаем о всяких пустяках, и он уходит: его ждёт девушка. А мне эта встреча кажется очень приятной, словно мне наговорили хороших слов.

Хирург, человек с исполинским голосом, уходит, потирая руки и напевая вполголоса «Я ехала домой…», за ним вприпрыжку бежит медсестра, та, что пухленькая; наконец, в холл выходит высокая, красивая и убийственно спокойная вторая медсестра; это моя Марина; она улыбается мне, и мы идём за кофе.

Я рассказываю ей про девочек. Ничего серьёзного, но пару дней лучше понаблюдаться. Марина обещает присмотреть за ними — они этажом ниже. И я знаю, что с девочками всё будет хорошо.

— У меня операция была,— говорит Марина,— пока ты звонила. Я только потом увидела звонок.

— Ты же говорила,— улыбнулась я.

Марина заговорщицки оглядывается, распахивает халат и сильно задирает футболку; прямо под грудью и чуть правее всё заклеено марлей и пластырем вдоль и поперёк.

— Вот же блин,— говорю я.

— Это я ещё легко отделалась,— с улыбкой говорит она.— Но Ибрагим уже в предбаннике. Надеюсь, не слишком скоро выпустят.

— Если что, я знаю, где тебя прятать.

8.

Когда выпьешь слишком много вина или немного абсента, то непроизвольно хочется вытянуть губы уточкой. Потому что они как будто немеют. И ещё немеют пальцы ног.

Я варю себе кофе, чтобы действие вина прошло. Мне хочется прогуляться — на улице тридцать четыре градуса, самое время надеть прозрачный сарафан и невидимые босоножки.

Я стою на кухне босиком в квадратах солнечного света; кофе пахнет так, что сразу становится хорошо. Я поправляю на себе футболку — длинную настолько, чтобы не казалось неприличным, если это единственная одежда на мне; почему-то мне кажется, что соседи из дома напротив одобряют тот факт, что я распахиваю шторы и окна настежь.

Звонит телефон — номер неизвестный, но почему-то я знаю, кто это.

— Привет,— говорит Шахимат.— Вам нужно было сразу со мной связаться. Нацуко вас едва нашла, два раза туда и обратно ездила.

========== 10. Шахимат и клетчатый плед ==========

В час небывалого жаркого заката я сидела на полу и медленно думала. У ног, в приятной близости, стоял стакан с оранжадом. На город свалились такие горячие дни, что можно было покрыться потом, пока моргаешь, а любое движение рукой ощущалось, словно меня окунули в кисель. Клубничный и ещё очень тёплый. Одежда была в какой-то другой комнате, я не помнила, в какой. Вся, без остатка; на одежду не хотелось даже смотреть. Но сейчас мне предстояло её найти и надеть. У меня намечалось очередное собеседование в институте. Я пошла и встала под холодный душ — четвёртый раз за вечер, хотя и понимала, что эта ничтожная полумера всего на несколько минут, до того момента, пока я не начну вытираться полотенцем.

1.

Я купила себе платье-невидимку. Оно было восхитительного почти шоколадного цвета, как в той рекламе (не помню, в какой), и цвет этот почти не отличался от цвета моего загара. По крайней мере, мне так казалось.

В подъезде пахло как в парной в мужской бане, и не надо спрашивать, откуда я знаю, как там пахнет; но этот запах хоть и тяжеловатый, но приятный, что редкость для подъезда. Что, впрочем, не отменяет того, что я уже через несколько шагов покрылась испариной от духоты.

Какое счастье, что я работаю дома без выраженного графика, а не в офисе с девяти до шести после потного автобуса.

Вечер вобрал в себя всё тепло дня; тепло — это мягко сказано; мягко настолько, настолько мягким бывает асфальт, когда термометр, смущаясь, показывает плюс тридцать шесть. Когда пересекаешь границу между тротуаром и дорогой, асфальт выдыхает снизу вверх весь накопившийся жар; если бы было холодно, то ногам было бы приятно; сейчас же они тонут в асфальте, проваливаясь на пару сантиметров, и два-три не сбритых волоска шевелятся от этого горячего дыхания.

Массивная дама, уборщица, очень широкими движениями вытирала шваброй ступени, потом схватила ведро и выплеснула воду на тротуар, прямо мне под ноги.

— Чёрт, как это прекрасно,— сказала я вслух, отпрыгивая.

Дама даже не повернула ко мне головы.

Маленькое происшествие взбодрило меня. Дальше я шла не такая вялая. И всё равно чуть было не врезалась в мужчину, который шёл навстречу, словно не замечая меня. Я увернулась в последний момент.

Пик моей уверенности в том, что платье действительно действует как шапка-невидимка, был достигнут, когда меня чуть не сбила машина. Я выразилась не так деликатно, как рядом с уборщицей.

Я зашла перекусить в небольшой кафетерий на Малой Бисквитной — до собеседования оставался ещё час.

Через семь минут и сорок секунд за столик рядом со мной сел Шахимат. Он не обратил на меня никакого внимания, развернул газету и принялся за кофе. Я гадала, действительно ли я стала невидимой? Расслабилась и просто стала смотреть на него.

Шахимат был слишком чистоплотным: после летнего зноя и пыли его туфли безукоризненно блестели, а светло-бежевый костюм не имел ни одной складочки. Сквозь аромат кофе я чувствовала сдержанный аромат парфюмерной воды, очень мужской и приятной.

— Вы мне сегодня снились.

Странная затея, рассказывать кому-то, что он тебе приснился. Часто девушки делают такое, чтобы показать человеку своё небезразличие. Вроде так прямо не скажешь, а про сон можно — я же за своё подсознание не отвечаю, и мало ли что с того, что во сне мы с тобой сегодня занимались любовью; оно само приснилось, не виноватая я.

Эти мысли пронеслись у меня за долю секунды, и ещё я параллельно успела удивиться и вздрогнула, ведь я уже смирилась с тем, что он меня не заметил.

— Как?

— Здравствуйте, Кристина Робертовна.

— Здравствуйте. И всё же, как?

— Там был плед,— сказал Шахимат.

2.

— А плед был коричневый?

— Коричневый.

— Клетчатый?

— Конечно.

— И с бахромой?

— Разумеется, с бахромой.

— Значит, правильный был плед,— удовлетворённо сказала Дашенька.— Но как же в нём было жарко, наверное!

— Ещё бывают синие пледы,— заметила я.

Девочка основательно задумалась, накручивая прядку волос на палец.

— Пожалуй, да, они не уступают.

Она допила грейпфрутовый сок, вытерла усы и поставила стакан рядом с собой, потому что сидела по своей привычке на полу, вытянув голые ноги в сторону бесконечности. Я посмотрела на свои ноги. Мне они стали нравиться больше, чем в начале лета.

— Но знаете,— сказала Даша серьёзно,— обычно это девушки придумывают, что им снится кто-то, чтобы добиться внимания.

3.

Собеседование перенесли на следующую неделю. Студенты объяснили мне, что тот, кто должен был провести это самое собеседование, не захотел приезжать в такой дождь, потому что долго работал над новым типом грима. Что ж, своя специфика.

А дождь упал на город внезапно. На мне всё было таким тонким, что я не знала, как спасти телефон и документы, поэтому шла очень быстрым шагом (это надо написать большими буквами, потому что я была на каблуках), но всё равно промокла до нитки. Плюс был в этом один, но существенный: в институте меня тут же окружили студенты, уволокли в уютную тёплую аудиторию, принесли плед и полотенце — откуда они в институте? — причём плед клетчатый и с бахромой, а полотенце синее, размером с плед, и в руках у меня тут же оказался стаканчик с шоколадным кофе; в общем, как-то так сложилось за последние дни, что меня тут любили.