Внезапно появилась какая-то суматоха, все студенты испарились, а рыжеволосая красотка шёпотом позвала меня в святая святых.

— Приехал! — И я почувствовала, как она произнесла это с очень большой буквы.

Меня, чудесным образом почти высохшую, проводили в деканат; я смиренно остановилась возле сухого и задумчивого старичка за столом — но он оказался секретарём делопроизводства. Декан же ждал меня в следующем кабинете. Высокий и нескладный, он стоял у окна, засунув руки в карманы куртки.

— Здравствуйте, Юрий Сергеевич,— сказала я, почти не удивившись. Труднее было не назвать его Зомбием Петровичем.

Он кивнул мне и спросил бумаги. Я передала ему папку, и он невнимательно перелистал несколько документов.

— Вы приняты, конечно.

Я опешила:

— Нет, ну подумать только. Я дольше готовилась, чем собеседование проходило.

— Так в этом и смысл.

С этим я не могла спорить.

— Давно вы тут?

— Уже третью неделю. Именно как декан. А так, конечно, давно. Только это секрет.— В его жёстких чертах промелькнуло подобие улыбки. Я подавила в себе желание улыбаться шуткам начальства.

Мы ещё немного поговорили, и я засобиралась.

— Рогалик, кстати, вкусный был,— сказал Зомбий Петрович, когда я уже была в дверях.— Спасибо!

Я улыбнулась.

4.

— Я учусь фотографировать,— говорит Шахимат, и голос его по телефону в сумерках звучит загадочно.— Вы меня спасёте? Побудете моей моделью немного?

— Да,— говорю я,— конечно,— говорю я, а сама думаю, что надеть, и что волосы нужно немного подравнять, и куда девать синяк под левой коленкой, и что губы обветрены, и что нужно серёжки хотя бы день поносить, чтобы уши привыкли, и что на левой щеке едва заметный прыщик, и неплохо бы сходить к Алёне, которая занимается маникюром, и о боже, о боже, что же делать, не отказаться ли,— я приду, а когда? — И ещё блеск для губ купить, а то закончился, точно.

— Можно даже завтра, часа в три пополудни, вас устроит?

О ужас, конечно же, нет, я же всё не успею.

— Да, договорились,— говорю я,— в три часа, а где?

Шахимат диктует адрес. Я записываю. В домашних условиях. Значит, крупные планы. Я в панике.

В назначенный час я стою у двери и ужасно волнуюсь. У меня в планах развернуться, пока не поздно, и позорно сбежать. Я нажимаю на кнопку звонка.

За те восемь секунд, когда шаги Шахимата приближаются откуда-то из глубины, меня накрывает волна паники, но я успеваю с ней справиться. Делая вид, что всё просто отлично, я иду вслед за ним по какому-то бесконечному коридору. Шахимат отпирает очередную дверь в полутьме, в которой, кажется, притаились над головами летучие мыши, висящие на потолке велосипеды, а башни из старых закопченных кастрюль того и гляди обрушатся откуда-то сбоку, с комодов, пахнущих ветхими пальто и супом; неясный свет из окошек под потолком; я босиком, потому что разулась ещё в прихожей, три миллиона световых лет назад, и сомневаюсь каждый раз, делая следующий шаг; мы спускаемся по винтовой лестнице и выходим на улицу — и мои ноги пальцами тут же зарываются в мягком мелком белом песке; деревья влажно склоняются над нами, вдали шумит прибой, а шорты мои из лёгкой цветастой ткани трепещут на солёном ветру, и грудь как-то сладко напрягается от желания раздеться донага на бесконечном пляже.

— Как это? — спрашиваю я.

5.

Я живу в моей сумке. Там моё всё, и иногда даже томик стихов Пушкина и портативная фотостудия, если я считаю, что там слишком мало вещей. Встретить там неожиданные предметы можно, но сложно; ещё сложнее найти что-то нужное. Телефон звонит, и я даже примерно представляю, откуда идёт звук, но отыскать его в недрах сложно. В сердцах я встряхиваю сумку, и телефон показывается на поверхности сам собой. Звонок прекращается. Вызов с неизвестного номера, так что перезвонить я не могу.

Как люди зависят от чужого мнения. Сумка или телефон, если надо развернуться и пойти в другую сторону. Я взглянула в телефон, который несла в руке, и развернулась. Мне теперь не хотелось в кафе. Мне хотелось к Марине, и я пошла в больницу.

Увидев моё выражение лица, Марина тут же распрощалась с кавалером, который пришёл к ней с чудовищным букетом роз. Что вы там говорили о женской дружбе?

Она взяла меня за руку и потащила в винный подвальчик. Он как раз открывался в пять вечера. Вина мне не хотелось, но там и в самом деле почти до полуночи было тихо и спокойно.

— Он пропал,— сказала я.

— Принцесса твой? Твой персидский княжна? Шахимат, вот, вспомнила.

— Да…

Я выпила бокал слабенького прохладного «Кюве» почти залпом. В голове прояснилось.

— Он меня фотографировал. А потом как провалился. И дырки никакой в песке не было. А у меня одежда по всему побережью. Я думала, это море, кстати. А это он так сделал. И я потом все ноги сбила, пока туфли искала, и заблудилась, и меня в общежитии этом его чуть собака не искусала.— Я выпила ещё вина.— Жаль, фотографий не будет. Я там почти голая. Жалко же.

Марина потёрла кончик носа и тоже отпила вина.

— Я даже почти всё поняла. Но вот реально вообще никаких следов?

— Реальнее не бывает. Я как дурочка ходила с голой не скажу чем, ну, спиной, и искала, куда он мог запропаститься, когда его голос пропал.

— Голос?

— Он издалека мне говорил, как выгоднее сесть или встать.— Я фыркнула.— Как будто я сама не знаю. Делала вид, что его слушаюсь.

— А Зомбия не спрашивала?

— Боюсь,— честно сказала я.— Он мой начальник теперь. И декан. И вообще.

Разговор с Мариной ничего не прояснил, но успокоил меня. Я твёрдо решила поговорить с деканом. Как-никак, они друзья. Ну, по крайней мере, вместе готовили чудесную яичницу и поили меня пуншем.

6.

Уныло мне как-то. Надо бутербродик скушать. Я только было собралась в холодильник за продуктами, но в дверь позвонили. Пётр Юлин собственной персоной. Сколько я его не видела, а вид его загадочный нисколько не изменился.

— Кристина Робертовна. Только не волнуйтесь.

Разумеется, я сразу начала волноваться.

— Мне Даша рассказала, что Принцесса пропал. Но я видел, как его Зомбий Петрович унёс.

— В каком смысле «унёс»? — поразилась я.

— Под мышкой. В прямом. Я гулял по берегу реки, увидел, как Зомбий Петрович несёт Принцессу, как дверцу от шкафа при переезде. Потом поставил его на землю, пихнул локтём в бок, тот и очнулся. А потом они вызвали такси, и я за ним уже не поспевал.

— Ох. Пирожных хочешь?

— Вообще я на диете, но хочу, конечно.

7.

Я его видела ночью, а сейчас день, поэтому я его не сразу узнала.

Я никому не желала зла, слушала в наушниках Джексона и даже слегка подражала его походке, когда не было слишком людно; когда меня тронули за плечо на пустынной улице, я исполнила одно из лучших танцевальных движений — от неожиданности и наработанного мастерства, конечно. Тень материализовалась и смущённо поздоровалась. Вот по голосу я его и узнала. Тот давешний незнакомец из недавней поездки, что подарил мне цветы на ночной улице, не дождавшись своей девушки. Через полчаса мы сидели с ним в кофейне, и я лопала пирожное, потому что нервы последних дней давали о себе знать.

— Кстати, как ваша Сельма? — спрашиваю я после третьего коктейля — ещё через час после того, как мы обошли весь центр, и я сделала вид, что устала. После третьего — поэтому мне простительно не подумать о том, что имя его несостоявшейся девушке придумала я сама.— Она прислала вам весточку после того, как сбежала?

— Да… Уже из Стокгольма. Но откуда вы знаете, как её зовут?

Я почувствовала, как щёки порозовели. От коктейля, конечно. Я как-то мастерски ушла от ответа, но совершенно не помню, как. Зато очень хорошо помню вот что:

— Я тогда пошёл за вами. Вы мне очень понравились. Увидел, как вы заходите в отель. У меня там знакомый администратор есть. Узнал, как вас зовут. Это было несложно: вы одна были с цветами. Ну… И город ваш, конечно, тоже узнал. Только никому не говорите, а то моего друга уволят.