Дверь деканата была распахнута, и внутри развевались на свежем ветру прозрачные занавески, а за столиком с компьютером сидела молодая рыжеволосая девушка — в весеннем коротком бежевом платьице, загорелая уже с головы до ног, в босоножках с такими тонкими ремешками, что мне сначала показалось, что она вовсе босиком. Она тут же улыбнулась мне, вскочила и подвинула стул, чтобы я села.

Я пыталась понять, что я хочу у неё спросить. Как поступить на факультет? Есть ли у Шахимата братья? Где продаются такие миленькие бежевые платьица и босоножки? Ничего не приходило в голову. Внезапно меня осенило:

— Вы ведь отправляете студентов на практику? Мне нужен такой студент.

Дело решилось в считанные минуты, как ни странно. Мне дали небольшую анкету, рыжеволосая девушка сбегала куда-то и принесла заверенную пачку документов на вымышленное имя, согласно которым в моё полное владение на месяц поступал некий Вениаминов Иван Витальевич. Главное, не перепутать, подумала я, где там Веня, Ваня и Виталий. Рыжеволосая, светящаяся в лучах солнца по коридору насквозь, стремительно увлекла меня за собой в приёмную, мягко шагая в невидимых босоножках; я старалась не влюбиться в её фигурку и смеющиеся глаза; в приёмной сидел давешний студент с усами и в очках. Вихрастый и очень серьёзный. Почему-то мне захотелось засмеяться, но я сдержалась.

— О. Так это вы. Я Вениаминов, Иван Витальевич,— представился он, протянул было ладонь для рукопожатия, но тут же смутился и засунул её в карман.— Можно просто Ваня. Имя все всегда путают, так что я не обижаюсь.

— Ну что вы, Ваня,— сказала я мягко.— Как вас можно перепутать.

— Тогда приступим.— Он поддёрнул брюки и сел, указав мне на место на скамейке рядом. Мы сидели в пустой аудитории, нас овевал ветер в распахнутые окна, и я думала: какой такой Шахимат, когда можно просто пойти загорать и есть манговое мороженое? Но отступать было поздно. Как говорят французы: достал вино — изволь пить.

Я рассказала всё. Про двойницу, про братьев, про дверь напротив и временную длинноногую блондинку, двойное сердце, калуа, уроки немецкого и музыки, про босоногих тайландских танцовщиц и старопортугальский язык, баска и поезд времени. Иван старательно и быстро записывал.

— Вы что-нибудь знаете про кафедру графического волнения?

Я ответила, что слышала про неё однажды в летнем парке. Иван растолковал мне, что это самая важная кафедра в институте, и Шахимат («как вы его называете», добавил он) работает там уже лет десять, не меньше. Надежда забрезжила во мне, как обычно, где-то в районе пола. Когда я волнуюсь перед чем-то важным, у меня начинает покалывать в районе щиколоток, и мне безотчётно хочется совершать танцевальные движения.

— Но мне давно этот Шахимат кажется подозрительным,— доверительно проговорил Иван вполголоса. И пообещал через неделю предоставить первые результаты.

6.

Лето катилось к закату, если верить календарю, а если верить погоде, то где-то рядом располагалась Африка, повернувшись ко мне экватором; поэтому днём мы с Дашенькой спасались у реки и соревновались в легковесности одеяний, благо, что от жары все плавились и не очень остро реагировали на нашу красоту; вечерами верная Марина караулила меня у подъезда и вела в «Ночное кафе», окружённое прохладной водой; благословенные пруды и немного реки позволяли глубоко за полночь вести неторопливые и умные разговоры и вдохновляться напитками и тёплым жареным рисом с овощами. Спать получалось с рассветом, часа по четыре, но и этого казалось много. В промежутках между этими безусловно важными делами я ухитрялась работать: переводила книгу про любовные отношения в жизни пчёл и опасности для пасечников в брачные периоды их подопечных. Книга была такой смешной, что я работала с удовольствием, а поэтому вдвое быстрее обычного.

Чаще всего я болтала с подружками, когда звонил Иван. Это могло быть днём или ночью. Я срочно придумывала причину и мчалась к нему в секретное кафе, о котором никто из моих не знал. Скромное название «Парадайз Кисс» располагало к доверительному общению, но Иван старался казаться строгим и официальным. Он каждый раз приносил мне письма, распечатки разговоров, копии авиабилетов, и если честно, меня это запутывало всё больше. Получалось, что Шахиматов уже семь или восемь, по самым скромным подсчётам. Такими темпами от них скоро нельзя будет протолкнуться, и в каждой официантке я буду подозревать переодетого Шахимата.

Однажды, перебирая копии телеграмм и заказных писем, я увидела розовый листок с нарисованным полупрофилем — моим. Сентиментальный Иван оказался очень хорошим художником. На портрете на мне было не очень много одежды; я списала это на авторское видение.

7.

— Нацуко, кажется, не существует в реальности,— задумчиво молвил Иван.— По крайней мере, в нашем городе. Никаких следов. Он зачем-то пытается сбить вас с толку.

— Замести следы,— понимающе кивнула я.

— Пустить по ложному следу.

— Запутать и перехитрить.

— Прикидывается невинным.

— Овечка пушистая.

Лингвистические упражнения в такую жару приятнее, чем гимнастические. Не представляю, как Иван ходит в брюках и всегда белоснежной рубашке с галстуком. Это талант. Мне кажется, даже в одном галстуке было бы жарко, и не поймите меня неправильно.

— Погода сегодня хорошая,— смущённо проговорил Иван,— и если бы вы согласились со мной выпить чашечку кофе, то есть две, но вы вряд ли согласитесь, извините, давайте снова к делу, в общем, вот что я выяснил.

Я рассмеялась и сказала, что вообще-то не против чашечки кофе, даже если это выходит за рамки официального общения и не будет сопровождаться очередной пачкой документов.

— Так что вы выяснили, к слову?

Сияющий Иван ответил:

— Шахимат один. И он не совсем Шахимат. Но при этом Шахимат. В нём есть немножко других людей, которые на самом деле жили в прошлом. Или будут жить потом. Это сложно, но вы соберитесь с духом. Шахимат — очень самоотверженный человек. Я бы, наверное, так не смог.

Студент замолчал и побарабанил пальцами по столу.

— Я пока не уверен. Это мои предварительные результаты. Но он подарил свой мозг институту. Не в прямом смысле, конечно. Но они там занимаются такими штуками… Как бы это сказать. В него заселяют других людей. Я не знаю, как — какие-то их методы, вероятно, медицинский гипноз; но заселяют. Их мысли, образ жизни. Привычки, языки, воспоминания. Поэтому он живёт разными жизнями одновременно. Это не очень похоже на раздвоение личности, потому что он всё равно Клавдий Иванович, но он живёт столькими людьми, что иногда путается. Недавно у него появилось два брата — это уже современники того Шахимата, который на самом деле жил более семисот лет назад. Оба товарищи с характером. Он их терпит и даже расхлёбывает, что они успевают натворить. Его на всех хватает, представляете.

Ноги мои все в мурашках так, что юбка шевелится. Мне срочно нужно чем-то согреться.

— Пойдёмте пить кофе, Ваня. На сегодня хватит.

Иван с готовностью вскакивает, и я беру его под руку.

По дороге я обещаю написать про него книгу, где он будет великим сыщиком.

========== 8. Шахимат и мандариновый чай ==========

Если обложка мне не нравится, то я даже не стану раскрывать книжку. Я прохожу мимо них, оранжевых и зелёных с чёрными буквами «О», заполненными белой пустотой. Мимо невнятных и невзрачных, на которых неумелая обложка спрятана снимком от безвестного фотографа, не потрудившегося пролистать книгу. Я как на собеседовании по ту сторону стола: встречаю по одёжке. И открываю первую страницу. Если я не влюбляюсь в первые же строчки, то ставлю книгу обратно на полку. Если влюбляюсь, то должна убедиться, крепка ли моя любовь. Открываю посреди, наугад. Если и там всё хорошо, то я уже никому не отдам эту книгу. Я не маньяк, я не готова выносить половину книжного магазина каждый раз; я ограничилась всего пятью и по пути к кассе гадала, как их уместить в плотно упакованный багаж. К вечеру мне нужно будет сесть на поезд и прожить в нём двадцать четыре часа.