На перекрёстке в двух кварталах от дома неторопливо ползёт поливальная машина, синяя и оранжевая одновременно, громыхающая пустым ведром на борту. Капли воды долетают до Кристины, и она с любопытством смотрит, как покрываются мокрыми пятнышками её юбка и сиреневая куртка, и размышляет, зачем поливальная машина после дождя. Машина уезжает, оставляя за собой полноводную реку. Кристина снимает замшевые туфли, шлёпает по пешеходному переходу босиком, по щиколотку в воде, и наблюдает, как брызги от её шагов блестят на солнце. Перекрёсток пустынный, и девушка жалеет, что некому полюбоваться ею. Она обувается, привычно отряхнув ноги, и, задумчиво оглядывая разбитые кирпичи и осколки стекла на асфальте, заходит в свой подъезд. Пятна рассветного солнца тепло лежат на ступеньках, покрытых плиткой. Когда-то эта плитка была белой с бледно-зелёным орнаментом. Ритмично стуча каблуками, Кристина поднимается к себе на третий этаж, заходит и избавляется от обуви и от одежды сразу, ещё направляясь к своей комнате. Коридор общий, но девушку давно перестало заботить, что кто-то может увидеть её. Стены тонкие, из соседней квартиры вкусно пахнет жареной картошкой, и это тоже вызывает улыбку: кто-то наверняка ел ночью.

Кристина запирается в своей комнатке, маленькой, но с огромными окнами, смело отодвигает шторы и впускает солнце — кожей чувствуя свежее утро. Раздевается полностью и смотрит на себя в зеркало. Убирает волосы за плечи, чтобы шея казалась тоньше, а потом и вовсе собирает их в пучок; ощупывает пальцами кожу на боках и животе и улыбается сама себе. Вдыхает, чтобы грудь, и так высокая, приподнялась ещё выше и исчезли даже намёки на живот. Наливает из кувшина воды в высокий стакан, выпивает и только тогда растягивается на кровати, даже не расстилая её. Пересиливает себя, садится на колени, откидывает покрывало и забирается под него. Спать не хочется, но девушка прикрывает глаза и тут же засыпает.

5.

Слава внимательно смотрит на девушку, пьющую воду из высокого стакана, привычно подмечает, что она выпрямилась перед зеркалом, чтобы самой себе казаться стройнее — хотя куда стройнее.

— Вот что,— говорит он.

И добавляет едва заметный блик на стакане. И чуть-чуть поправляет линию спины девушки. Чешет переносицу и убирает волосы, заползающие в глаза,— до парикмахерской дойти целая проблема.

Рисунок этот — шершавый, масляной пастелью, от которой все пальцы разноцветные,— шестнадцатый или семнадцатый по счёту, не считая набросков. Слава взъерошивает медно-каштановые волосы, отчего они становятся ещё более цветными; смотрит внимательно на рисунок — девушка уже давно скрылась, но он время от времени беспокойно глядит в сторону её окна, вдруг появится. Ему ужасно хочется рассмотреть её всю, с головы до ног, но колени её всегда скрыты подоконником. Ступни, едва касающиеся пола, словно девушка готова убежать куда-то, он придумывает сам. Двадцать метров между домами — не так уж далеко, но и рассмотреть что-то сложно, а смотреть в бинокль вот уже пятый раз не даёт совесть. Слава чуть-чуть поправляет линию голени на правой ноге.

На кухне шумит чайник — это самый уютный звук по утрам, не считая шума зарождающегося города. Молодой человек делает сэндвичи: поджаривает ломтики хлеба в тостере, кладёт на них бекон, сыр и ветчину, а сверху дольки помидора. Выключает чайник, наливает себе полную чашку и садится завтракать. За завтраком он всегда читает. Часть книг потерялась при переезде, часть осталась у родителей, ещё больше рассеялась по забывчивым друзьям. Книгу о девочке из будущего Слава перечитывает, кажется, раз в двадцатый, но она никогда не надоедает. Иллюстрации пробуждают в нём тихую зависть. Внезапно Слава вскакивает, отряхивает руки, на ходу хватает полотенце, чтобы не браться за бумагу масляными пальцами. Поправляет девушке причёску — приводит её волосы в идеальный беспорядок, и глаза её от этого становятся сразу более озорными перед зеркалом, хоть девушка и кажется усталой.

— Вот,— говорит он, безуспешно отряхивая руки от пастельных мелков. Потом пытается найти кухонное полотенце на кухне, не находит и снова садится пить чай. В этот раз основательно, кружка за кружкой, потому что от книжки не оторваться, хоть он и готов цитировать её на память целыми страницами. Приходится делать ещё один сэндвич.

Слава умывается, дочиста отмывает руки, фотографирует рисунок и тут же распечатывает и вешает фотографию на стену. Этот рисунок получился особенно удачным. Молодой человек запечатывает его в конверт кремового цвета, спускается во двор, где уже вовсю сияет солнце, а хозяин микроскопической собачки сосредоточенно наблюдает за тем, как она носится кругами по детской площадке. Слава заходит в дом напротив, прислушивается к шагам на верхних этажах, опускает конверт в ящик номер семнадцать и быстро выходит на улицу. Номер квартиры девушки вычислить было несложно.

Сегодня очередное собеседование. Денег осталось в обрез, нужно поторопиться с поисками работы.

6.

— Блинчики с земляничным вареньем? — поражается Стелла.— Я даже не знала, что у меня дома есть мука. Ты волшебница.

Кристина улыбается.

Стелла, босая, в очках и в клетчатой рубашке с единственной пуговицей, забирается с ногами на свой стул, проводит обеими руками по волосам, отчего они выглядят ещё более растрёпанными, и отпивает из своей чашки ровно половину. Потом с аппетитом уплетает блинчики.

— А ты фто не еф?

— Не говори с набитым ртом,— смеётся Кристина.— Я уже наелась, пока их жарила.

Стелла быстро прожёвывает и отвечает:

— Хорофо!

Девушки смеются вместе. У Кристины отличное настроение, хоть она и спала часа два, не больше.

— Какая у тебя майка нескромная,— замечает девочка.

Кристина пожимает плечами:

— Вроде ничего не видно.

— Вот именно. И из-за этого она ещё более нескромная.

Майка белая и обтягивающая. Ничего особенного, просто не слишком большая. На контрасте с просторными зелёными штанами с двенадцатью карманами она и в самом деле кажется очень лаконичной.

— Подчёркивает грудь, ты имеешь в виду? — невинно интересуется девушка.

Стелла кивает:

— Заставляет меня ощущать свою ущербность в этом плане.

Кристина смеётся так, что чуть не опрокидывает чашку:

— Ну тебе сколько лет, чудо ты…

— Пятнадцать,— мрачно сообщает девочка.— Девятый класс. По бокам от меня в классе сидят Наташа и Эля. За каждую из них я могу спрятаться два раза, и при этом они обе очень стройные.

— Вырастет ещё, не переживай. В самый неподходящий момент.

Стелла проглатывает кусок блинчика и возмущённо говорит:

— Нельзя смешить, пока я жую!

— Кстати, про майку мне уже сегодня говорили.

Как бы рано утром Кристина не вставала, соседка, которую все зовут тётей Аделаидой, масштабная женщина, уже дежурит в общем коридоре, готовая щедро делиться новостями, сплетнями и взглядами на жизнь. В руке у неё обычно половник, газета или полотенце, а карманы полны чего-то шуршащего, и загадку эту пока никто не разгадал. Сначала тётя Аделаида с неудовольствием говорит, что в такой майке неосмотрительно выходить из дома.

— Почему? — с улыбкой спрашивает девушка, нашаривая ногами лёгкие ботинки с высокой шнуровкой.

— Да ты как голая в ней. Только ещё хуже.

— Куда уж хуже,— покорно вздыхает Кристина, сдерживая улыбку. Соседка ужасно добрая, но суждениями обладает бескомпромиссными.

Тётя Аделаида делится с ней новостями. Вчера вечером, уже на закате, сосед с верхнего этажа неосторожно задел локтём окно, стекло посыпалось вниз вместе с кирпичами, а он удивлённо смотрел из проёма сверху. Вместе с друзьями к ночи кое-как заделали дыру в стене, но теперь все опасаются жить в этом карточном домике.

— Того и гляди, обвалится,— возмущённо говорит тётя Аделаида,— ни вздохнуть…

— Ни кашлянуть,— деликатно завершает девушка.— А кирпичи-то почему не убрали со стеклом?

— Не в силах были. Пока чинили, ещё два кирпича уронили и бутылку. О кирпичах не сильно горевали.