Поэтому нередко можно увидеть, как вываливаются из командной толпы индивидуальности, которые играют хорошо, но держатся сами по себе. Вот такие две крайности содержит футбол в своей социальной природе, с одной стороны – безликая среда-коллектив; с другой – яркая индивидуальность. Велик тот тренер, кто сможет найти гармонию, в которой социальное будет усиливать и развивать индивидуальное. И наоборот. Где площадка и команда станут необходимой коллективной средой для возникновения и действия уникальной личности. Таким образом, футбол в его общем виде больше похож на городскую среду, обезличивающую, стирающую личностную ответственность игрока пред происходящим вокруг, перед товарищами и самим собой. Конечно, не футбол сам виноват, его идея – эта великая игра, а виноваты люди, построившие прочную систему воспитания в спорте; использующие эту могучую игру в коммерческих целях, забыв об истинном предназначении спорта и футбола в частности. Это про то, что футбол – пока у нас сырое явление, требующее правильной культивации. Пока тренеры выполняют коммерческий заказ, спорт не станет высоким искусством, а будет всего лишь средством из оперы «хлеба и зрелищ». И «созидатели», и заказчики современного спорта служат одному известному господину, ставят его выше всего, другой господин будет в подчинении у первого, а значит, в конечном итоге забыт. Футбольная площадка в этой парадигме, да и волейбольная тоже, будет все больше и больше развращать и губить души хороших, талантливых парней, как, собственно говоря, и не облагороженная городская среда, воспитывающая в молодых ребятах цинизм «бегающих глаз», будет губить душу юного человека, привыкшего к безответственным поступкам и безнаказанности.
Конечно же, мы не хотим отдать волейбол в этот «город грехов», где все только для прибыли. Для нас, воспитанных на традициях советского спорта, площадка 18х9 – это платформа созидания духа, творчества, добра, солидарности, настоящей искренней дружбы. Здесь все тесненько: шесть человек в команде. Не спрячешься, не соскочишь. Каждое шевеление отражается в общем пространстве, и каждое малейшее действие имеет свое значение для общего результата. Поэтому волейбол по внешнему плану и внутреннему психологическому устроению больше походит на деревенский образ жизни. Где все рядом, где все тебя видят: не спрячешься. И модель поведения от этого другая. Более личностная, ответственная за себя и за других.
В колледже у меня была однажды стычка с одним футболистом из большого города, впоследствии оказавшимся неплохим и добрым парнем. Если положить руку на сердце, все эти ребята, о которых я рассказываю, были очень добрыми и хорошими людьми. На втором курсе мы уже были одной веселой семьей, никто никого не пытался унизить и обидеть. Но это все потом, а пока мы притирались друг к другу очень забавно и агрессивно.
Парень, с которым мы столкнулись, был из футбольной компании, там были свои заводилы и лидеры. А этот, кого я уронил на пол, просто так получилось, что именно он попался мне под руку, – обычный миролюбивый парень, который просто попал в ситуацию, где ему пришлось так себя повести, потому как на конфликт со мной его подначили свои же дружки и случай. Если бы он оказался более сильным и гордым, было бы, конечно, больше крови, – а это последствия. И хорошо, что слабый. Кого-то все равно надо было из этой братии уронить разок, чтобы остановить их пыл наглости и стеба, который они разбрасывали на остальных учащихся в группе, в большинстве спокойных и воспитанных питерских спортсменов: хоккеистов, баскетболистов и нас, волейболистов. Да, парочка девчат была – теннисистки.
Так вот, я в один момент стал любопытной мишенью для этих ребят. Меня начали ощупывать – проверять на прочность. Ко мне относились с обоснованной опаской. Если Серега, волейболист, мой друг с кучерявой челкой на лбу, был ими уже пару раз подколот острым словом и «подвешен» на доску личностных штампов, то мне еще только предстояла эта участь. Или повесить самому их всех. Серега был не опасен. Над ним посмеялись раз-другой, в ответ получили не внятное «бу-бу-бу», но про себя, может быть, очень дерзкое «пошли н…», но все же вовне, – что-то «тюфячное», неинтересное. Им нужен был объект поинтереснее. Этим заводилам интересны те, кто сразу не соглашается на то место, в которое тебя хотят посадить. Если ты сразу, даже при взгляде испугался – все, ты отработанный материал. Им нужны свободолюбивые. Не согнутые. Бесстрашные. Но, справедливости ради, нужно заметить, что Серега, такой вот слабенький по пацанским понятиям подросток, со всеми мягкотелыми «буу-бууу-бууу», невнятным характером, носил в своей груди огромное сердце. Такого сердца дай Бог каждому. Я потом убедился в этой его силе, мощи и любви, в дружеской преданности. Но это было потом. В спортивном колледже на первом курсе пока он был для меня «тюфяк», за которого нужно периодически вступаться, чтобы его не оскорбляли и не трогали. Когда обижают твоих друзей – это обижают тебя прежде всего. За себя можно стерпеть обиду, а если друга обидели, терпеть нельзя. У нас было так.
Давно надо было довести дело до драки, но я тоже присматривался, что да как. В чужой обстановке всегда страшнее лезть в пекло. Поэтому я знал, что или за него, или за себя кому-то из этих «сынков» футбольного «гламура» придется «вточить» разок, чтоб дальше жить спокойно. И эту возможность удачно предоставил случай. Может быть, я как-нибудь и обошелся бы в своей социализации в городскую среду без грубых жестов, но установка, которая свербила в моей голове, сводила все ситуации, может быть, по сути и безобидные, к тому, что нужно бить морду при любой непонятной ситуации.
Может быть, опыт хулиганской жизни просвечивал в моем взгляде, когда я исподлобья поглядывал на окружающий мир и на этих ребят футбольной Фемиды. И когда на крыльце колледжа стояла толпа модных спортсменов и их дружков со старших курсов, молчаливое любопытство к моей персоне начало понемногу озвучиваться в шиканье, кряканье и смешки. Так что надо было как-то все равно включаться во все это дело.
Я сидел за партой утром в одном из классов техникума. Сидел и пах дымом. Я это чувствовал даже своим носом, который всю ночь дышал сосновым дымом: самым едким смоляным из всех. Ночью все мое существо пропахло дымом в нашем домике, который мы снимали в аренду со старшим братом в поселке Токсово. Там я жил. Оттуда ездил учиться в Питер. Накануне мы приехали от родителей – дом все выходные стоял неотапливаемым. Тогда был уже декабрь и стояли морозы. Вернулись поздно – я с температурой и простудой. Стали растапливать печку, а она так задымила, что было не продохнуть. Мы мучились с ней, наверное, часа три. Дрова были сосновые и сырые. Короче говоря, я так и лег спать под бушлаты и два одеяла, не дождавшись тепла. Понятно, что вся одежда пропахла. И вот с утра сижу за партой в классе. Точнее, сплю. Я приезжал раньше всех, чтобы не заходить в класс, когда там уже много народу. Так электричка ходила: или пораньше приедешь, или впритык. Я сидел за партой, опустив голову на руки, больной, с красными глазами и ватной головой.
Народ стал собираться, рассаживаться по местам, собирались кучки девчонок-хохотушек. Все с выходных, разговоров много. Только отдельные особи, вроде меня, не входившие ни в какие кружки по интересам, сидели в одиночку с потупленным взглядом, смотря в нераскрытую тетрадку.
Я расположился на задних рядах, хотя обычно сидел спереди, задние ряды были за футболистами закреплены. А тут, чувствую, этот еловый, по большому счету, приятный дымный запах, в нашей школе в селе никто бы его и не заметил, на больших переменах жгли в кустах костры, и это был естественный для деревенского нюха запах. А в городе стыдно так пахнуть, не принято. Я это понимал и поэтому сконфужено забился на задние ряды. Было не до учебы, еще простуда. И вот подходит этот не совсем мощный и спокойный парень и говорит: «Ты сел на мое место».
– Тут места и тебе хватит. Отойди, – спокойно сказал я.
– Слушай, иди пересядь вот туда, – говорит парень, нависая надо мной.
