– Совершает межпланетную экспедицию из Оломоуца, – ответил я.

– И прямо сейчас происходит близкий контакт третьей степени? – поинтересовался Томми.

– Примерно так. Мы с Томми вместе устраиваем летнюю школу, – пояснил я Нине и снова повернулся к Томми: – Нина всегда хотела стать хлопушкой.

– Она бы нам точно пригодилась.

– К сожалению, я в это время буду в Бари.

– В Бари в баре? – пошутил Томми.

– В Бари в няньках.

– Я Марта, – представилась Марта, выходившая куда-то позвонить.

– Марта солистка из “Будуара пожилой дамы”[25], и “ХЛОП” – это прежде всего ее идея.

– Это мой аспирантский проект, – уточнила Марта, оглядываясь, куда бы сесть.

Томми уже было поднялся, чтобы принести ей стул, но Нина уступила свое место.

– Меня ждут подруги, – пояснила она.

– Но ты же меня не боишься, правда? – спросила Марта. – Не такая уж я и знаменитость.

– Теперь точно станет бояться, – заметил Томми.

– Я никого не боюсь. И я еще вернусь, – ответила Нина, невольно подражая супергерою.

Едва она ушла, кто-то потряс меня сзади за плечо.

– Ух ты! А это кто был? – спросила Ева, одна из танцовщиц.

– Это была Нина, – сообщила Марта. – И, как ни странно, она меня не боится. Неплохое начало.

– А она кто? – продолжала допытываться Ева.

– Хлопушка, – пожал плечами Томми.

– Хлопушка? – рассмеялась Ева.

– И ничего смешного! – возмутился Томми.

Мы с Мартой и Томми немного пообсуждали организацию “ХЛОПа”, а потом они ушли и я, улучив минутку, написал Нине эсэмэску: Ты как? Мне подойти?

– А-а-а, господин писатель, – подгреб ко мне бывший одноклассник и приобнял за плечи. – Чувак, было здорово. Знаешь, что я вспомнил? Как мы в девятом классе писали сочинение, и ты и для меня кусок сварганил. Помнишь? Училке, блин, даже в голову не взбрело, что на сочинении можно списывать. Ты-то свое уже закончил, а потом прочитал мою бредятину и написал мне на бумажке какой-то убойный конец. А я просто перекатал его в тетрадь.

Я проверил телефон, но от Нины ответа не было. Оглядевшись по сторонам, я решил, что здесь уже вполне обойдутся и без меня.

Нина с подругами попивала квас на террасе кафе с монастырским меню. Довольно милое местечко: посетители сидели на старых бревенчатых лавках, какие раньше стояли перед деревенскими пивными, над столами мигали фонарики, и надо всем этим высились узкие башни собора Петра и Павла. Тут же, за оградой, у монашек был розарий, из которого ночью доносился такой аромат, словно кто-то на пульте включал розы на максимум.

– Я совсем забыл про это место.

– Мы рады, что нам удалось показать тебе Брно, – прокомментировала Нина.

– Они вот-вот закроются. Они только до одиннадцати, а сейчас полдвенадцатого, – сообщила Алена.

– Я все равно уже подустала, – отозвалась Итка. – Мне бы домой пойти. Мы вчера допоздна ждали Нину и не выспались.

Девушки расплатились, и мы все вместе вышли из кафе. На всякий случай я ухватил Нину за руку, чтобы дать ей понять, что домой еще рано.

– Прогуляемся перед сном? – предложил я Нине, когда мы простились с ее подругами.

Мы направились по безымянному переулку, который позднее назвали в честь Вацлава Гавела, к смотровым площадкам возле собора. Оттуда открывался вид на железнодорожный узел и южную, индустриальную часть города. Хотя была уже полночь, жизнь на скамейках и каменных парапетах бурлила вовсю: парочки и компании раздували последние угольки догоревшего дня, а какая-то девушка даже играла на гитаре. Мы остановились неподалеку и слушали, как она поет “Любовь подобна вечерней звезде”[26] – я никогда раньше не слышал эту песню в женском исполнении. В какой-то момент девушка сфальшивила и, резко дернув по струнам, рассмеялась. Да, Вацлав Грабье – это совсем, совсем другая эпоха.

– У тебя такие большие губы, – сказала вдруг Нина, – почти негритянские. Я их когда-нибудь нарисую.

– Это чтобы лучше тебя целовать, – ответил я и обхватил ладонями ее лицо. – Ночуешь сегодня у меня?

– У тебя? – засомневалась Нина. – Ну не знаю… А ты не съешь меня, как волк?

– Только чуть-чуть надкушу.

– Не уверена, что это хорошая идея, – не сдавалась Нина. – За пижамой придется заходить…

– А моя футболка не годится?

– Да мне еще всякое другое нужно… И да, заранее предупреждаю: пижама у меня дурацкая.

– Так что, отправляемся за пижамой?

– Или ты меня просто проводишь до дома.

Мы прошли через Денисовы сады и спустились по Студанке на Копечную, где у Нины было временное прибежище.

– Я на пять минут, – сказала она, подмигнув, а потом добавила: – Если через пятнадцать минут не вернусь, значит, я осталась у себя.

Да, подумал я, тут есть некая симметрия: вчера она ждала меня перед домом, а сегодня я ее. Неужели и вправду прошло только двадцать четыре часа? Иногда жизнь долго запрягает, но быстро едет.

Из кабаре “Шпачек”, что было прямо напротив, высыпала кучка людей; я увидел среди них одного знакомого поэта и помахал ему.

– Чего ты там торчишь, как дохлый трубадур? – прокричал он мне через дорогу.

– Я уже свое оттрубил.

Словно в подтверждение моих слов на лестнице дома зажегся свет, и спустя минуту Нина уже была внизу.

– Ничего, если я по дороге выкурю сигарету? – спросила она.

– Ну, если ты взяла зубную щетку…

– Черт! Я сейчас.

Нина снова заскочила в дом, а я снова прислонился спиной к стене.

– Опять сбежала? – донеслось с другой стороны улицы.

– Без паники, сейчас вернется. Пошла за зубной щеткой.

– Ну и славно. Зубная щетка в сумочке сулит многое, – изрек поэт.

Мы пришли ко мне; я открыл дверь и пригласил Нину войти. Из прихожей мы свернули не направо, в кухню, а налево, в комнату. Я включил свет, и в темных окнах появились наши отражения. Мы так и стояли вместе с ними – Нина осматривалась по сторонам, и Нина в стекле делала то же самое.

– Будешь что-нибудь?

Она покачала головой.

– Ну и хорошо, потому что у меня почти ничего нет. Воды?

– Не ходи никуда.

Мы обнялись.

– Спать? – спросил я.

– Мне еще нужно в душ.

– Тогда иди первая.

– Нет, давай ты.

Когда я вышел из ванной, Нина сидела в кресле, обняв колени, и смотрела в темный сад.

– Твое полотенце на стиральной машине, – сказал я.

Я погасил большой свет и включил лампу на подоконнике. Забравшись в узкую кровать, я ждал Нину. Услышал, как она включила душ, потом наступила тишина – Нина намыливалась. Потом снова зашумела вода – Нина смывала с себя пену. Через какое-то время зажурчала вода в раковине – Нина чистила зубы. Наконец дверь ванной открылась. Пижама, в которой появилась Нина, была действительно дурацкой.

– А я тебя предупреждала, – сказала она, забравшись под легкое одеяло и прижавшись ко мне.

Мы погасили лампу и несколько минут всерьез думали, что будем спать. Но потом я освободил Нину от верха ее дурацкой пижамы и почувствовал на себе тяжесть ее грудей. Судя по всему, к своим двадцати годам она уже знала, как они действуют на мужчин: потеревшись ими об меня, она вложила сосок мне в рот.

– Я знаю, это прозвучит как отговорка, но у меня сейчас месячные, – через некоторое время прошептала она.

Я задумался над ее словами – интересно, они только звучали как отговорка или отговоркой и были, – но потом решил, что это неважно.

– Вряд ли они дольше, чем на неделю, – прошептал я в ответ в темноту.

– Ну, иногда они тянутся бесконечно.

– Бесконечно тянется совсем не это.

Мы вслепую ощупывали друг друга. Ее тело еще казалось мне чужим, я пока не измерил его своими руками и пальцами. Оно то ускользало, то неожиданно подставляло мне выступающие кости. У меня давно никого не было, и, наверное, в памяти сохранились какие-то старые мерки, которым Нина явно не соответствовала. Мне еще предстояло выучить ее тонкие руки и длинные бедра, плоский живот, острые ключицы и вытянутую, как у левретки, спину. Видимо, и с Ниной происходило что-то подобное: она блуждала по мне губами, словно рыба в мутной воде, не зная еще моего тела. В какой-то момент она спросила, не стоит ли ей спуститься ниже, но я ответил, что лучше я ее дождусь.